Акротирский шпион

Не глядя на меня, Тинуэл перелистывал бумаги в какой-то папке. При этом он так скривился, словно ему была противна вся эта история.

— Впрочем, Ругон эксплуатировала не только Вальполя, — продолжал подполковник. — Она соблазняла к нарушению военной тайны также союзнических офицеров. Дело капитана Жако мы передали французской службе безопасности; этот «бэль ами» [10] еще пожалеет о своей легкомысленности. Данные о танках АМХ-13 и их маскировочный желтый цвет тоже относятся на ее счет. А в том, что эта Ругон была связана с местными бандитами, вы, лейтенант, имели возможность убедиться дважды: первый раз — двадцать четвертого августа, когда она возле Атиены помешала той черни линчевать всю вашу веселую компанию, и второй — в ночь на второе октября, когда она бесследно исчезла в той же местности.

10

Дорогой друг (фр.).

Только теперь у меня, наконец, спала пелена с глаз. Оказывается, на протяжении нескольких недель я сталкивался с двумя шпионскими организациями, почти совсем не подозревая об этом. Если зашифрованные письма из того тайника забирал сотрудник консульства, то они шли на север, в Анкару, а оттуда в Вашингтон, Пентагон, или «Центральный штаб американской разведки». Если же к «ящику» раньше приходила Гелен, та же самая информация шла через вражеские передатчики на юг, и попадала в Каир, а может и в Кремль. Все это происходило на глазах английской контрразведки, которая во всем этом деле оказалась достаточно таки непроворной. Нас перехитрила женщина, и, наверно, Тинуэлу нелегко было примирится с этим.

— Ее уже схватили, сэр? — спросил я, лелея надежду, что подполковник скажет «нет».

— Она до сих пор сидит где-то там в горах, — неприветливо ответил Тинуэл. — Сейчас у нас слишком много дел, чтобы разыскивать какую-то там агентессу. Рано или поздно ее выследят и поставят к стенке; ее приметы разосланы всем полицейским участкам. Это просто невероятно, чтобы у вас так притупилась бдительность в отношении к этой особе.

Я огорченно уставился в пол.

— По крайней мере, хоть парализовали деятельность Вальполя, — осмелился я сказать.

— Вы ошибаетесь, — сказал Тинуэл. — Тот субъект ни в чем не признался. Его даже нельзя привлечь к судебной ответственности. Ваши показания достаточно не убедительны, в том числе и утверждение мисс Ругон о том, будто бы она видела, как он что-то делал около «почтового ящика». Британский военный суд на основании этих свидетельств не может осудить Вальполя. Короче говоря, вчера утром мы отослали его с дружеским приветом в Анкару, в филиал CIA [11] — вместе с его «Линкольном» и экспонатами древности.

11

Central Intelligence Agency (англ.) — Центральное разведывательное управление США.

Тут я подумал о своей дальнейшей судьбе. Если подполковник отпустил Вальполя, то, конечно, не потому, что считал недостаточными мои показания. Скорее всего контрразведка боялась начать судебное дело, что показало ее собственную несостоятельность. В практике секретных служб издавна заведено прятать свои промахи — для этого у них больше возможностей, чем в каком-либо другом учреждении.

— Вы должны понять, лейтенант, — в завершение добавил Тинуэл, — мы не возбуждаем против вас обвинения только потому, что учитываем ваше безупречное прошлое. Да и критическая ситуация тут, на Ближнем Востоке, не могла повлиять на наше решение. Вам будет дана возможность оправдать свою репутацию на фронте. Вы меня поняли?

— Да, сэр, — ответил я. — Спасибо, сэр.

— Ваше откомандирование немедленно отменяется. Вы сегодня же должны вернуться в свою воинскую часть. Можете идти.

— Хелло, Роджер, — крикнул Билл Шотовер, ударив меня своей тяжелой лапой по плечу. — Вот и хорошо, что ты опять тут. Теперь нашей тыловой жизни наступил конец! Пошли со мной, старина.

Он завел меня в свое помещение, где висела карта Синайского полуострова. Это было во вторник, тридцатого октября; прошла почти целая неделя, пока армейские бюрократы приписали меня к моей части.

— Вчера, — сказал Билл, — южное крыло израильских войск из приграничного района Эль-Кунтилла-Эйлат клином врезалось на запад, чтобы соединиться с отрядом парашютистов, который приземлился в пятидесяти километрах восточнее Суэца. Сегодня пошел в наступление центральный ударный клин — через нейтральную зону Эль-Ауджа. А на севере уже отрезают район Газы. Тебе ясно, что там происходит?

Он начинял меня оперативными подробностями, пока где-то около шести часов вечера радио сообщило о вмешательстве в этот конфликт англо-французских вооруженных сил. Билл приказал построить роту и энергично выступил перед ней. А на следующий день в семнадцать часов сорок минут по среднеевропейскому времени наши бомбардировщики сделали первый боевой вылет с Кипра.

— Сначала мы разобьем их вдребезги — объяснил мне Билл, а затем спустимся на парашютах и сметем в кучу черепки.

Через пять дней дошла очередь и до нас. На рассвете пятого ноября с кипрских аэродромов поднялись в воздух тяжелые транспортные самолеты, а на них — мы, парашютисты, нагруженные как ослы оружием и боеприпасами. Глухо ревели моторы. Мы вылетали из Акротири, и мне хотелось последний раз взглянуть на тот фатальный холм; однако это оказалось невозможным, так как я сидел у противоположного иллюминатора. Было видно только горный кряж Троодос, и я долго всматривался туда, где в каком-нибудь закрытом туманом ущелья скрывалась Гелен Ругон, наинеобычнейшая из женщин, которых я встречал в своей жизни.

Нас сопровождали реактивные истребители. Мы сидели впритык один к одному, с оружием на ремнях и с парашютными мешками за плечами; пахло смазкой, искусственным волокном и потом. Наш двестипятидесятимильный полет к дельте Нила длился ровно час, ему предшествовала непрерывная сточасовая бомбардировка с воздуха, и мы надеялись, что разбитая на Синайском полуострове египетская армия не сможет оказать серьезное сопротивление. И все же у меня сжалось сердце, когда я увидел внизу пенистый прибой. многочисленные рукава Нила, илистое мелководье и по обе стороны канала — большие соляные болота… Один за одним мы выпрыгнули из люка, и сразу же нам навстречу побежала земля. Вдруг она начала плеваться огнем.

Мы были передовым отрядом, который имел задание — захватить аэродром Гамил, расположенный на северо-западе от Порт-Саида. Постройки около летного поля в большинстве своем были разбомблены: английские штурмовики прикрывали нашу высадку с воздуха. Однако мы попали в самый ад. Командование египетской армии раздало оружие населению, и на навстречу бросились мужчины и женщины. Они стреляли в нас пока мы висели на парашютах, пока приземлялись и искали себе укрытие, а потом пошли в атаку.

Мы косили их ряд за рядом. У нас было оружие лучше, чем у них, мы были хорошо натренированы, элитными войсками и знали как обороняться и как эффективнее всего убивать.

— Огонь! — орал капитан Шотовер, и автомат трясся в моих руках.

Я видел как они подпрыгивали, падали, переворачивались в пыли. Я швырял гранаты. Грязь брызгами взлетала вверх. Я слышал предсмертные крики. А они все двигали и двигали на нас.

В двадцати шагах от меня, на моих глазах, бородатый египтянин зарубил топором оного из моих товарищей. Я порешил на месте того бородатого. В нас начали стрелять две молодые девчонки — я послал им длинную автоматную очередь, и там все стихло. Но вдруг из-за руин выскочили египетские танки; они раздавили несколько парашютистов, и вынудили нас отступить. Меня зацепила пуля и я потерял стальную каску. Но тут налетели наши штурмовики, засвистели их реактивные снаряды, и передний танк взлетел в воздух. Над летным полем стоял густой дым. Какой-то раненый кричал: