Актеры на мушке
Шрифт:
Второй – совсем старик, лет шестидесяти, может, даже семидесяти, но крепкий и подтянутый.
– Не волнуйся, папа, просто хулиганов выкидываем! – сказал Эннан и аккуратно наладил своего пленника вниз по лестнице.
Обидчик Айши прокатился по ступенькам и свалился на копошащегося внизу «качка». Кряхтя и ругаясь, оба поднялись и, подпирая друг друга плечами, заковыляли по лестнице.
– Ничего, татарва поганая, вы за это еще заплатите! – снизу прокричал обидчик Айши, и оба канули в проходе.
– Извините, уважаемые! – пробормотал отец Эннана, растерянно глядя на застывших посетителей. –
– Вы нас извините, – вдруг сказала полная женщина, сидевшая в углу вместе с двумя детьми. – Этот мерзавец не имеет права за всех русских говорить! Пойдемте, дети! – Она кивнула малышам.
Люди потянулись к выходу. Некоторые по пути говорили что-то ободряющее родителям Эннана.
Последний посетитель сбежал вниз по лестнице… Отец Эннана оглядел пустой зал, разлетевшиеся подушки, разбитую чашку на полу – кофе, как темная кровь, растекся по каменному полу…
Старик заговорил по-татарски – быстро, гневно, размашисто жестикулируя…
– Дедушка! – протестующе вскрикнул Эннан.
Старик ответил рубящим взмахом ладони и тут увидел меня.
Он уставился на меня – долго и так пристально, что я, привыкшая к чужим взглядам на сцене, вдруг почувствовала желание одернуть подол футболки.
А потом громко и раздельно, акцентируя каждое слово, отчеканил что-то…
И все посмотрели на меня. И лица у них стали странные – испуганные и смущенные. У всех, кроме Айши.
– Он говорит… – держась рукой за горло, хрипло и зло сказала Айша. – Ничего удивительного, что на нас накидываются русские мерзавцы! Если даже его родной внук приводит домой русскую тварь!
Это было… Как удар наотмашь по лицу. Это было так… так… Я почувствовала, что мне не хватает воздуха. В груди что-то сжалось больно-больно…
Я проскочила мимо Айши и вниз-вниз-вниз сломя голову побежала по лестнице.
– Айша! – гневно закричала мама Эннана. И тут же отчаянно, жалобно, мне вслед: – Юля! Юля!
– Юля! – заорал Эннан, и сзади затопали ботинки.
Но я бежала, не оглядываясь, всем телом ударилась в дверь и выскочила на улицу.
Глава 10
«Сдается квартира» для террористов
– Юля!
Я бежала вниз по примыкающей к старой башне шумной улице. Мои сандалии звучно шлепали по булыжной мостовой. Ничего не видя, я натыкалась на прохожих – из глаз неудержимо катились слезы. Кто-то схватил меня за плечи:
– Девочка, что случилось? Тебя кто-то обидел?
Но я только рванулась прочь и побежала дальше.
– Юля, да стой же! – снова раздался сзади голос Эннана.
Я заметалась – узенький переулок уходил прочь от запруженной народом старинной улочки – и кинулась туда. Там был еще один поворот – я повернула снова… Вот тут Эннан меня и догнал.
Собственно, я сама позволила. Первый оглушающий прилив обиды схлынул, и я начала соображать. Когда тебе больно – больно только тебе. Пока ты бежишь, унося свою боль, она все растет, и никакого шанса ни избавится от нее… ни хотя бы поквитаться!
В конце концов, раз он за мной гонится, значит, ему не все равно.
– Юля! – Эннан налетел сзади, схватил меня за плечи. – Юля,
не убегай! Нам надо поговорить!– Говори! – равнодушно обронила я, одним движением освобождаясь из его рук.
– Пойдем куда-нибудь…
– Это место не хуже любого другого, – холодно сказала я, и мы оба одновременно огляделись по сторонам.
Не знаю, куда я забежала в сплетениях улочек старого города, но тут явно была жилая, не парадная часть. Окрашенные в разные цвета домишки из ракушечника за густо оплетенными виноградом заборами. Таблички «Сдается комната» над железными воротами. Мусорный бак с перекошенной крышкой… И никого. Лишь издалека, как морской прибой, доносился невнятный шум запруженной туристами центральной улицы.
– Ты… Ты должна понять деда, – наконец пробормотал Эннан.
– Понять, за что меня обозвали «русской тварью»? – все так же холодно переспросила я. – Нет, против «русской» я ничего не имею, хотя я вообще-то украинка. Хотелось бы уточнить насчет «твари». Я ему на ногу наступила и не извинилась? Или украла у вас что?
– Перестань! – вскричал он. – Ты не имеешь права на него сердиться!
Я только вздернула брови – с чего вдруг?
Эннан подергал руками – точно пытался нащупать в воздухе слова, которые никак не приходили на язык, – и наконец выдавил:
– В сорок четвертом году…
Мои брови поднялись еще выше:
– Если ты решил начать издалека, то почему не с динозавров?
– Потому что в сорок четвертом году была депортация! Это… Ты не понимаешь! Представь, что кто-то приходит в твой дом и говорит, что он больше тебе не принадлежит!
Я только понадеялась, что моя физиономия достаточно непроницаема. Ну не объяснять же этому совершенно чужому парню, что в мой дом готовы ворваться в любую секунду, а что он нам почти уже не принадлежит, нас с мамой уведомили и письменно, и устно.
– Тебе дают сутки, чтоб собрать вещи – только те вещи, которые ты можешь унести! А утром приходят вооруженные люди и уводят прочь: из твоего дома, из твоего города, с твоей родины. Неизвестно куда – куда они решат! И там ты будешь жить, а если посмеешь оттуда уйти – тебя арестуют и отправят в лагерь! И все это потому, что кто-то из татар немцам помогал! И теперь плохие абсолютно все: женщины, младенцы, старики, которые даже ходить не могут! Все предатели – потому что татары!
– Твоего деда тоже депортировали, да? – уже гораздо мягче спросила я. Мне по-прежнему было обидно, но я его уже понимала. Немножко… Мы с мамой хотя бы сами виноваты. Я виновата. А заставлять людей страдать за кого-то, кого они даже не знали… Можно подумать, у других народов предателей не было!
– А… – Эннан поглядел на меня, словно очнувшись от страшного сна. – Нет… Не совсем… Ему шестьдесят пять, он родился через три года после депортации…
И вот тут меня снова зло взяло – крепко так, капитально…
– О, ну вот теперь я все поняла! – с ледяной любезностью сообщила я. – Твой дед родился через три года после депортации, поэтому меня он считает тварью. Какая глубокая связь!
– Ты надо мной издеваешься? – изумленно поглядел на меня Эннан.
Я только усмехнулась – уголками губ, тогда улыбка получается жесткая и злая, а мне именно это и надо было.