Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Шрифт:
И все же, что касается школы, то Хабенский и Пореченков, на мой взгляд, достаточно легко преодолели этот рубеж. Первый спектакль с их участием «Утиную охоту» ставил ученик Олега Табакова Александр Марин.
Культовая пьеса Вампилова, роль Зилова Константина Хабенского несомненно увлекали.
«— Кого вам интересно играть? — спросили актера.
— Да тех, кого я сыграл в той же «Утиной охоте», в картине «В движении», — людей, способных отказаться от сиюминутного, от той шелухи, которая в любое время существовала и будет существовать. Людей, способных быть честными перед самими собой. Быть может, звучит пафосно, но это так. А разговоров о героях-негероях, что в принципе одно и то же, я побаиваюсь. Героев в конце концов выбирает себе народ».
Герой-негерой — это во многом Виктор
Была и телевизионная картина режиссера Виталия Мельникова «Отпуск в сентябре» по «Утиной охоте» с прекрасным актерским ансамблем: Евгений Леонов, Юрий Богатырев, Наталья Гундарева, Николай Бурляев, с трагическим Олегом Далем. Иногда в таких случаях пишут, что новый исполнитель или исполнители рискнули, осмелившись играть «Утиную охоту» после титанов, и т. д.
Хабенский и сотоварищи (среди них хотелось бы отметить блестящую работу Пореченкова в роли Официанта) сознательно ни о каком соревновании не думали и ни в какое соревнование не вступали. Подобный шаг, рожденный отчасти неуверенностью, отчасти тщеславием, думается, не в характере Константина Юрьевича. Он сыграл Зилова в новом тысячелетии, что само по себе диктовало свою трактовку.
У Олега Даля Зилов — гигант, который непрестанно расшибается о стальные прутья клетки-времени. Расшибается, свертывается в колючий клубок, иглы которого ранят тех, кто стоит около него. Чем ближе, тем сильнее. В эти минуты Зилов испытывает странную удушающую боль. Это не раскаяние — это признание собственного душевного безобразия. Удары о холодную сталь сделали таким Виктора Зилова.
Зилов Хабенского не ударяется и не ударяет. Ему близка доминанта Вампилова, сформулированная драматургом в другой его пьесе — «Прошлым летом в Чулимске», когда тридцатидвухлетний следователь Шаманов упрямо произносил: «Хочу на пенсию». Чтобы уже окончательно ничего не делать, ничего не совершать, не чувствовать себя кому-то или чему-то обязанным. Это пофигизм в его крайней, абсолютной степени, для Зилова он оказывается единственно возможной формой существования. Он брезгливо бежит от любого соприкосновения с временем, с людьми, которые требуют в общении с ним искреннего и сильного душевного отклика. Это несомненное дыхание времени, его «скорбного бесчувствия», как когда-то пророчески назвал свой фильм Александр Сокуров.
Только скорбит ли Виктор Зилов из спектакля 2002 года? По-своему скорбит, но причина скорби — томящая его зависть. Оказывается, он даже умеет мечтать. Но о чем? Об утиной охоте, когда он будет стрелять, стрелять, стрелять и бить влет птицу. Так ловко, споро. Как получается у его приятеля Официанта, холодного, беспринципного и начисто лишенного эмоций. Официант — своего рода зеркальное отражение Зилова, того Зилова, которого Зилов так ненавидит, понимая, что он-то — настоящий. Он бросает Официанту «Лакей!», за что получает от Официанта пощечину. Виктор было бросается ответить ему, но… не отвечает. Во-первых, ответ Официанту это уже какой-никакой поступок, а на это Зилов органически не способен. Во-вторых, именно с Официантом Зилов хочет отправиться на утиную охоту. А перед этим все отступает.
Зилов Константина Хабенского, этот обыкновенный провинциальный инженер, очень далек от масштаба, заданного Зиловым — Олегом Далем. Но время гигантов ушло, продуманная и реализованная обыденность нового Зилова страшна.
Характерно, что, говоря о своей следующей роли в МХТ, спектакле «Белая гвардия» по Булгакову, Хабенский как-то обыденно, почти до нарочитости, снижает романтический тонус, как правило, сопровождающий рассказ о герое актера, Алексее Турбине, начиная с первой постановки. С «Дней Турбиных» во МХАТе. Вспоминается реплика актера: «Я не люблю играть героев, много пафоса и никаких забавных ситуаций». Как соотнести это с Алексеем Турбиным, у кого «ад в груди и в голове»? Наверное, Константин Хабенский убежден, что ад может жить в сердце и в мыслях, сочетаясь с дорогой тому же сердцу уютной повседневностью, тихими вечерами в кругу близких, с простой человеческой нежностью. В такой дорогой для него расслабленности
Турбин остается самим собой — верным служению тому, во что он свято верит. Черта истинного военного, истинного офицера, всегда ощущающего себя обязанным, а это трудная ноша. Обычный китель, наверняка давно шитый для него, сидит на Турбине с подчеркнутой ладностью, облегая стройную, худощавую фигуру Он бледен, утомлен, ему не по себе, но он тщательно это скрывает. В нем ощутим глубокий сосредоточенный аскетизм и печальная скептика. Она рождена и общей ситуацией, и умной прозорливостью Турбина. Не предчувствием (хотя и оно имеет место быть), а четким умением оценить по-военному обстановку. Грядущим поражением, крахом всего того, что еще есть смысл жизни Турбина.Как-то Хабенский обронил, что считает поколение Турбина «пропащим». Почему? Ответ кажется неожиданным и не вяжущимся с классической трактовкой героев Булгакова. Актер объясняет: «…жили-были мальчишки. Выпивали. Веселились. Какое это было время — неважно. Важно, что в какой-то момент им пришлось очень серьезно судить себя, свою эпоху, близких. И делать выбор. Вот и вся история…»
Главные слова здесь — «судить» и «делать выбор». Несмотря на то, что актер не бывает судьей для своих героев. Речь идет о суде человека над самим собой, нередко связанном с этим беспощадным себе же приговором.
Алексей Турбин не стал, на мой взгляд, актерским откровением Хабенского. Но сыграл серьезную роль в будущем его, в частности в картине «Адмиралъ», где Константин играл Александра Колчака.
О работоспособности Хабенского уже слагают легенды. В 2004 году, например, он снялся в четырех фильмах, не оставляя работу в театре. Не все его кинороли были, естественно, равнозначны. Это Антон Городецкий в «Ночном дозоре» режиссера Тимура Бекмамбетова. Политрук Лившиц в «Своих» Дмитрия Месхиева. Полосуев в «Богине, или Как я полюбил» в режиссерском дебюте Ренаты Литвиновой и Лозовский в телесериале «Гибель империи». Невероятная творческая активность! При том, что Константин Хабенский невероятно требователен к себе независимо от объема роли. Впрочем, последнее время он — одна за другой — играет роли главные.
О первой встрече Хабенского с Дмитрием Месхиевым речь уже шла. Но по-настоящему эта встреча состоялась чуть позже, в картине «Механическая сюита», в которой Хабенский сыграл, на мой взгляд, одну из своих лучших ролей.
Суетливый, нелепый, как бы навсегда прижатый к земле Эдик сразу вызывает сочувствие, хотя и не без несколько пренебрежительного оттенка. В этом аспекте интересна самооценка этой работы самим актером: «Месхиев предложил мне в этом фильме роль, настолько далекую от создавшегося стереотипа ментовского образа, что поначалу было даже страшно. Но вместе с моими друзьями Сергеем Гармашом и Михаилом Пореченковым достойно справились с препятствиями. Ставлю себе крепкую «четверку» (остальным «пятерку»)».
И все же хотелось бы перевести «хорошиста» Хабенского в отличники, опираясь на результат. На представшего на экране совсем не героя, на личность, в которой вообще уже почти исчезло чувство протеста… Худой, рыжий, в темных глазах постоянно мечется страх — страх ожидания беды, которая в воображении Эдика всегда стоит у него на пороге. Оказывается, можно довести до такой степени унижения?
Актеру не было дано в роли Эдика подробно рассказать о подобной человеческой природе: иной была драматургия, жанровое начало «Механической сюиты». Актер уверенно существует в рамках острой фарсовой комедии. И только к финалу в картине находилось место для психологических частностей, тонких душевных перепадов.
В принципе же Хабенский как-то очень ненавязчиво давал понять, что его Эдик однажды был резко, сильно ушиблен какой-то жестокой несправедливостью. Слабый, сомневающийся в себе, он сломался под этим грузом, и груз этот постоянно довлеет над ним. Довлеет в дальней глубине, под тонкой коркой души. Эдик ждет удара от каждого встречного и не верит, что уйдет от нее… Лишь изредка на его лице появляется слабая улыбка надежды: может быть, и в его жизнь придет покой, о котором он мечтает? Может быть, он наконец найдет в себе силы противостоять своим угнетателям? Не об ли грезили еще недавно советские люди, раздавленные властной диктатурой?