Актуальные проблемы Европы №1 / 2016

Главной опорой белорусского авторитаризма, позволившей ему оставаться стабильным и воспроизводиться во времени, стала экономическая система. Ее принципиальным отличием от ряда других систем постсоциалистических стран было и остается отсутствие широкого частного сектора 2 . Сравнивая Беларусь с этими странами, можно утверждать, что это имело важный политический эффект, так как исключило влияние крупного капитала на принятие решений и, как отмечал Г. Иоффе, обеспечило значительный экономический рост без сосредоточения его социального эффекта в руках определенных групп лиц вне высшей номенклатуры во главе с президентом [Иоффе, 2011, с. 45–46].

2

В 1990-е годы этот показатель в Беларуси не превышал 20% ВВП и к началу 2010-х годов достиг лишь 30%. Для сравнения: в Украине доля частного сектора к этому времени составила около 60%, России – 65, Польше – 75, Словакии – 80%. См.: [Alachnovic, 2010, p. 3; Transition report.., 2010, p. 134–144].

Статистически административный контроль и «ручное» управление экономикой по ряду абсолютных и некоторым относительным показателям оказались вполне успешными, особенно на фоне других постсоветских стран. Однако были и очевидные недостатки такого подхода. Концентрируясь на экономическом удержании власти, белорусскому руководству так и не удалось решить главные экономические проблемы, связанные с технологической отсталостью и низкой конкурентоспособностью. Эти проблемы остаются актуальными и сегодня, учитывая ограниченность страны в собственных природных ресурсах. Как верно отметили российские политологи К. Боришполец и С. Чернявский, средства, выделявшиеся для госпредприятий в рамках белорусской командно-административной модели, были достаточны для функционирования, но не для успешного развития [Боришполец, Чернявский, 2012, с. 60].

В условиях белорусского авторитаризма оставалось крайне неактивным и белорусское общество. Отчасти для его инициативного участия в политической жизни страны не было достаточной мотивации, поскольку власти обеспечивали населению минимальный, но относительно приемлемый уровень жизни. Свою роль играла и пропаганда государственных СМИ, регулярно подчеркивавших преимущества белорусской государственной модели на фоне других постсоветских стран. Дополнительным фактором стал опыт «цветных революций», который также противопоставлялся экономической стабильности и социальному равенству по-белорусски.

В целом можно подытожить, что в белорусской политике президент и его ближайшее окружение являлись главным источником государственной стратегии как внутри страны, так и на международной арене. Возможности других социально-экономических групп участвовать в этом процессе или оказывать влияние на принимаемые решения были минимальными. При этом политика страны отвечала прежде всего главному императиву самого режима – удержанию власти.

Траектория развития Украины существенно отличалась от белорусского сценария. Обретение независимости и выход из состава СССР здесь были не просто стихийным процессом, а поддерживались и направлялись националистическими движениями, такими как Народное движение Украины за перестройку («Рух»). Такие движения еще до распада СССР выступали за первоочередную украинизацию страны: широкое использование национального языка, автономию общественно-политической жизни от Москвы. Иными словами, независимое развитие Украины уже изначально имело тесную связь с идеями национального самоопределения.

Когда 16 июля 1990 г. в Украине была принята декларация о государственном суверенитете, уже набрал обороты процесс создания новых партий, причем националистические течения имели весьма высокую поддержку [Бурковский, Горбач, Дубровский, 2011, с. 13]. Однако общность взглядов по поводу национального самоопределения оказалась все же недостаточной для гомогенизации украинских элит, интересы которых зачастую диаметрально расходились. Главной причиной этого видится тесная связь и взаимозависимость между политической и экономической жизнью, когда политическое поле Украины превратилось в арену борьбы внутренних групп влияния.

Появление этих групп берет свое начало в 1992–2001 гг. – годы масштабной приватизации. Первоначальная коллективная приватизация способствовала быстрому первичному накоплению капитала, так что к началу приватизации индивидуальный капитал уже был сосредоточен в руках небольших групп людей. Шведский ученый А. Ослунд, который имел опыт работы в украинском государственном аппарате, писал, что к началу 2000-х годов политическая элита и экономический сектор (олигархи) Украины все более «срастались», предлагая друг другу выгодное сотрудничество в решении взаимных вопросов [Ослунд, 2004, с. 671–673].

В отличие от белорусского опыта, в Украине исходный ресурс президентской власти не обрел преимущества перед другими ветвями власти и конкурентами. Даже более того – со временем этот ресурс постепенно «размывался», и страна неизменно двигалась в сторону смешанной республики [Лапкин, Пантин, 2009, с. 97]. Эти тенденции были зафиксированы (хотя, как показали последующие события, не окончательно) в реформе 2004 г., которая ослабила полномочия президента и перераспределила их в пользу парламента и правительства [Matsuzato, 2011, p. 199–201; Protsyk, 2005, p. 26]. Эта же реформа возвысила политические партии (превратив их из свидетельства социокультурной дифференциации в ключевой инструмент политической борьбы), а вслед за партиями – связанных с ними украинских олигархов, которые получили более широкие инструменты влияния на политический процесс [Уилсон, 2012, с. 116].

Эти изменения были восприняты неоднозначно. С одной стороны, многие эксперты позитивно отзывались об уменьшении президентских полномочий, говорили о демократизации и обеспечении конкурентности политического процесса. С другой стороны, возвышение тесно связанных с крупным и средним капиталом партий привнесло в политическую жизнь Украины высокий уровень волатильности, снизило эффективность госуправления из-за нечетко разграниченных полномочий президента и премьера [Сидорчук, 2014, с. 127–128] и сделало политическую жизнь конфликтной и чрезвычайно изменчивой.

Эти проблемы не смогла исправить даже попытка вернуть президентское доминирование, предпринятая президентом В. Януковичем в 2010–2013 гг. За столь короткий срок молодой украинский авторитаризм (направленный на авторитаризацию власти украинским президентом) не успел преодолеть старые недостатки политической системы 3 и при этом оказался слишком слабым, чтобы обеспечить свое выживание в условиях борьбы сильных политических и экономических групп, в конечном счете объединившихся против него.

3

В 2014 г. по индексу восприятия коррупции Украина заняла 142-е место (из 175), что стало традиционно низким показателем. См.: [Corruption by country.., 2014].

В экономике Украины, развивавшейся в условиях нестабильной политической системы и при доминировании частного сектора (хотя и тесно связанного с государством), быстро проявились, но так и не были решены многочисленные проблемы постсоциалистического развития. Уже к 1995 г. украинский ВВП сократился почти в 2 раза. Это было наибольшим падением производства среди всех постсоветских стран. Инфляция в Украине в это время была одной из самых высоких в мире, а более половины населения оказалось за чертой бедности.

Украина стала особенно выделяться в 2000-е и в первой половине 2010-х годов на фоне стран-соседей, которые уже преодолели экономическую «яму» 1990-х годов и где проходило постепенное экономическое восстановление. Можно утверждать, что в процессе проведения реформ и перехода к капиталистической модели развития Украина «застряла» посередине J-кривой, не достигнув уровня развитых стран и отставая от других постсоветских стран, даже от соседней авторитарной Беларуси с ее командно-административными методами.