Актуальные проблемы Европы №2 / 2015

Позитивный образ СССР, на создание которого годами были направлены усилия официальной науки и пропаганды, не прижился в польском обществе. Неприязнь к русским, по мнению польского историка Я. Стефаняка, «осталась глубоко укорененной, особенно среди старшего поколения» (53, с. 196).

В польских учебниках истории, появившихся после 1989 г., акцентировалась ответственность СССР за развязывание Второй мировой войны, Катынь, Варшавское восстание, преследования поляков со стороны советских органов безопасности. В некоторых научных трудах, и особенно в публицистике, муссировалась идея, что коммунизм нисколько не лучше фашизма. Под сомнение ставился тезис об освободительной роли Красной армии во Второй мировой войне. Сомнению подвергался тезис о решающей роли Октябрьской революции в обретении Польшей независимости (14). В целом правомерно говорить о том, что в школах в сознание учеников внедряется в общем негативный образ русских и России.

Прочитать о России что-то написанное в положительном ключе очень непросто в силу того, что таких авторов в Польше немного. Прежде всего следует назвать А. Валицкого, авторитетного исследователя российской общественной мысли, для которого русская интеллектуальная традиция – часть европейской. Он отрицает постулат «ненормальности» России. Валицкий возлагал на себя миссию раскрыть истинную ценность русской мысли, вернуть понимание этой ценности полякам и самим русским, утратившим его в советское время. «Я хотел бы, – пишет Валицкий Ч. Милошу, – посмотреть на русскую мысль с точки зрения общих у нас с русскими испытаний – они не могут этого сделать, а я могу… За действительное духовное возрождение России я готов поплатиться “внутренней русификацией всех поляков”. Те, кто поворачивается спиной к России вместо того, чтобы повернуться к ней лицом, вовсе не националисты – это абстрактные ”западники“, с пренебрежением относящиеся к родному “захолустью“» (3, с. 84).

Философ не соглашался с утверждениями Ю. Мерошевского: «Русских ненавидят в Польше больше, чем англичан в Индии или французов в Алжире. Ненавидят их одинаково католики и коммунисты, крестьяне и рабочие, интеллигенция – словом все. Эта ненависть безгранична, никакие слова не дают представления о ней» (цит. по: 3, с. 82). Валицкий же утверждал: «Мы не должны ненавидеть русских, больше всего страданий они причинили себе сами из иррациональной веры, что из этих страданий вырастет нечто великое для всего мира» (3, с. 82). Из общего хора выбивается также голос историка Б. Зентары, расценивавшего традиции Великого Новгорода и земских соборов как стремление к защите прав личности и ограничению самодержавия (65).

Холодной, варварской, грубой и неприветливой, как в средневековых польских хрониках, виделась Россия известнейшему польскому публицисту (недавно скончавшемуся) Р. Капусциньскому. Его знают и читают в Польше, его произведения входят в обязательную школьную программу. Он родился и провел детство в Полесье, на территории нынешней Беларуси. Его первые впечатления о советском строе – аресты, голод, бессмысленная пальба красноармейцев по костелу.

На протяжении жизни Капусциньский не раз путешествовал по СССР. Он увлекается и восхищается многим из увиденного в Грузии, в Азербайджане, в Средней Азии. Но в самой России он видит лишь холод, колючую проволоку, лагеря, неприветливых, грубых людей. Пространства России угнетают его, ассоциируются со смертью, они слишком бескрайни для человека, таят в себе небытие, уничтожение, они отнимают все силы, от величия пространства захватывает дух и дышать человек не может.

Русского/советского человека, по Капусциньскому, давит не только пространство, но и деспотическая власть. «Царь считался Богом в полном смысле слова. В течение столетий, на протяжении всей истории России. Только в XIX в. был издан царский указ о том, чтобы из церквей убрать портреты царя… Если цари – наместники Бога, то Ленин и Сталин – наместники мирового коммунизма…» (23, с. 91). И народ это приемлет, он носитель «цивилизации, которая не задает вопросов.., цивилизации остановившейся, парализованной, неподвижной» (23, с. 151).

Этим людям многого не надо: «начальство лучше знает». Суть же русской философии жизни, как полагает Капусциньский, лучше всего выразила сибирячка, обитающая в убогом, грязном домишке на окраине Иркутска и ответившая на вопрос о том, как она живет, такими словами: «Как живем..? Дышим» (23, с. 189). Только демократические перемены позволили жителям империи не просто дышать, но и жить. Однако самой советской империи не стало. Но остались в силе геополитические параметры бытия России. Как отмечает польская исследовательница А. Брыц, между национальной идентичностью и геополитикой прослеживается несомненная взаимосвязь. Она проявляется и в российском «территориоцентризме» и имперской традиции, и в польском «территориальном детерминизме» и ощущении «двойной угрозы» или в сентиментальном отношении к периоду Ягеллонов. Эти черты, присущие России и Польше в прошлом, не исчезли и сейчас. «Польский национальный характер также формировался под влиянием геополитических факторов, специфически понимаемого пространства, претензий на особую роль в регионе. В формировании ”польскости“ романтизм одержал победу над позитивизмом» (12, с. 28). У россиян величие воспринимается именно через призму территории, и в отличие от представлений поляков, не имеет негативных коннотаций.

Обеим странам не чужд инструментальный подход к своим соседям, в частности к Украине. Для России последняя является частью истории великой империи, для Польши – частью истории I Речи Посполитой. Польша и Россия соревнуются между собой за сферы влияния, отличаясь только риторикой.

А. Влодковска-Баган, размышляя о природе конфликтности в польско-российских отношениях и оценивая таковую как «геополитический стигмат», отмечает, что «конфликтность» вовсе не равнозначна конфликтам, как некоему действу с применением силы, хотя конфликтность содержит в себе элементы недоверия, враждебности, соперничества. Именно такой, конфликтный характер носят польско-российские отношения на протяжении веков, являясь следствием геополитики. И в настоящее время отношения двух стран не лишены конфликтности, хотя и не являются враждебными. Автор полагает, что Польшу можно расценивать как демократическое государство, тогда как Россию – нет. Это обстоятельство влияет на характер двусторонних отношений. Польша является поборником демократии и пытается поддержать демократические ценности в постсоветских государствах, прежде всего в Украине и Беларуси, а Россия стремится сохранить в этих странах собственное влияние. Но соперничество не означает вражду, и отнюдь не исключает сотрудничества.

Конфликтность, имманентно присущая российско-польским отношениям, в разные исторические эпохи имеет разные формы. «Российское государство является наследником как Российской империи, так и СССР. РФ – его правопреемница. В свою очередь III Речь Посполитая – наследница польской государственности ушедших веков. Можно даже утверждать, что и объект соперничества в принципе остается тем же – борьба за влияние на общих соседей России и Польши» (62, с. 64).

Перемены, происшедшие в России и Польше в конце XX – начале XXI в., способствовали активизации польской общественной мысли в ее попытках осознания роли России в судьбах Польши. В этот период появился большой массив публикаций, посвященных России, как в научной литературе, так и в публицистике. Анализ этих публикаций свидетельствует о том, что в польской общественной мысли непросто идет процесс переосмысления облика России. Достаточно сильны опасения, что демократизация в России поверхностна и непоследовательна, а без демократии Россия – это тот же СССР или империя Романовых. Вместе с тем ряд авторов решительно выступают против отождествления России прежней и нынешней, усматривая в подобном отождествлении влияние исторически сложившихся стереотипов и предубеждений.

Вслед за польским исследователем А. Поморским представляется уместным отметить, что эта тема в польской литературе чаще всего рассматривается в контексте стереотипов о России и русских. Это настораживает, ибо «обращение к категории стереотипа… имеет характер стереотипа» (42, с. 13). Часто употребляемые термины «исторический опыт поляков», «Восток», «Запад» сами по себе носят характер стереотипов и не несут в себе реального и конкретного содержания. Как полагает профессор А. Белень, специалист по проблемам России и российско-польских отношений, русофобия в Польше – явление распространенное. В исторической памяти поляков укоренено представление о России как государстве репрессивном и агрессивном, враждебном. Для многих поляков русофобия превратилась в своеобразную «политическую карму», без которой они не мыслят своего существования в общественной жизни (11). По мнению Э. Левандовского (социолога, работающего в Лодзинском университете), Россия и русские заслуживают глубокого социологического и историко-философского осмысления. Прежде всего потому, что Россия – это не просто страна, а целый континент, обладающий огромными материальными и человеческими ресурсами. «Россия не принадлежала и не принадлежит Западу. Она разорвана между Западом и Востоком» (33, с. 186).

Из сформулированных С. Хантингтоном восьми черт западной цивилизации (наследие античности, католицизм и протестантизм, языковая множественность, отделение церкви от государства, главенство закона, плюрализм, наличие представительских органов, индивидуализм) для России характерно только присутствие наследия классической древности, но и его страна получила не из Рима, а из Константинополя. Уникальность западноевропейской культуры и цивилизации, однако, не означает универсальности: иные цивилизации обладают собственными ценностями и традициями, вполне сочетаемыми с требованиями технического и экономического прогресса.

Более того, полагает Левандовский, некоторые советские концепции могут быть применимы в современном мире с большим успехом, чем это удалось сделать в СССР. В качестве примера ученый приводит Японию, где используются централизованное планирование и в известном смысле «тоталитарная» система воспитания. «Таким образом, не исключено, что некоторые коммунистические идеи, которые не оправдали себя в России, будут более успешно реализованы в иной стране. Ведь необязательно марксизм должен легитимировать тоталитаризм» (33, с. 186).