Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях

– Почему? Это мой дом – мы живем здесь почти тридцать лет. Он принадлежит нам с мужем. Мы полностью его оплатили.

– Дом конфискуется на нужды рейха.

Ана почувствовала, что ее трясет. Ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Рука ее коснулась семейной фотографии, и рамка покосилась. Она собралась с силами и поправила фотографию на стене.

– А с какой целью?

– Вы живете в районе, который теперь будет превращен в гетто для еврейских отбросов.

– Это невозможно.

Ана еще вчера прочитала новости о создании гетто. Они с Бартеком долго сидели над газетой, поражаясь бессердечию, безжалостной эффективности и самой идее разделения людей по произвольному принципу «расовой чистоты». Сердце ее разрывалось (или она просто так сентиментально думала) от жалости к евреям, которым придется покинуть свои дома и переселиться в район рынка Балуты. Район этот располагался всего в нескольких кварталах от их дома, и Ане и в голову не приходило, что ей тоже придется покинуть свой дом. Она жалела людей, но снисходительно. Тогда сердце ее не разорвалось – это произошло только сейчас.

– Ради бога! Что нам делать? Дело в деньгах? Мы можем…

– Дело не в деньгах, мадам. Это приказ. Ваш дом попал в зону переселения, поэтому вам придется переехать. Не беспокойтесь, вы получите новое жилье, может быть, даже лучше. Некоторые евреи жили очень богато, получая прибыль от своих грязных делишек…

– Грязных делишек?! Да половина города ходила бы голой, если бы не портные-евреи!

Младший солдат усмехнулся, и старший сурово посмотрел на него.

– Чушь! – отрезал он. – Теперь появятся рабочие места для хороших немецких портных. И польских тоже…

Последнюю фразу он добавил, словно оказывая полякам великую милость.

Ана почувствовала, что кровь у нее закипает. Но тут, к счастью, сверху открылись двери, и на лестнице появились ее мужчины. Бартек спустился вниз в халате и сразу же обнял жену. Она с благодарностью прислонилась к нему.

– Что происходит? – спросил он.

– Нас переселяют, – с горечью ответила она.

– Куда?

– В другую часть города. – Немец был явно доволен, что наконец-то может поговорить с мужчиной. – На сборы вам дается два дня. Двенадцатого февраля вы должны явиться в жилищное бюро – от десяти до полудня. Вы сдадите свои ключи и получите новое жилье в другой части города. В чистой.

– Здесь тоже чисто.

– Но не будет, когда вокруг поселятся одни евреи.

Ана неверяще взглянула на него.

– Вы правда так считаете?

Солдат нахмурился.

– Это правда, мадам. Наши великие ученые провели множество опытов.

– Они изучали, насколько чисто в домах еврейских хозяек?

– Конечно, нет. Это более серьезно. Все дело в крови, в расовой чистоте. Вы не поймете.

– Почему?

Ана почувствовала, как Бартек предупреждающе сжал ее плечо. Сыновья с тревогой смотрели на нее, но остановиться она уже не могла.

– Потому что вы женщина.

– Может быть, я и женщина, но я изучала медицину.

– Только по вопросу деторождения. Это не наука… Не настоящая наука…

– Ненастоящая наука?! Позвольте сказать вам, молодой человек, что без моей науки вы могли умереть в утробе матери, не успев сделать ни единого вдоха. Пуповина могла обмотаться вокруг вашей шеи, и вы родились бы синим от недостатка кислорода, и ваш мозг пострадал бы… Впрочем, судя по тому, что вы говорите, это и произошло!

– Ана, хватит! – одернул жену Бартек.

Солдаты уже разозлились и потянулись за автоматами. Бартек взял у Аны бумагу и помахал ею, словно белым флагом.

– Большое спасибо. Мы тщательно все изучим.

– И выполните все, как предписано, – проворчал старший солдат. – Иначе последствия будут очень печальными. Это ради вашего же блага, даже если… – он многозначительно взглянул на Ану, – вы слишком глупы, чтобы это понять. Доброго дня.

Громко топая сапогами, они вышли из дома, и Ана кинулась к двери. Она захлопнула дверь и прижалась к ней, словно ее слабое, старое тело могло как-то помешать жестоким представителям безжалостного рейха ворваться в ее дом.

– Как они могут так поступать? – рыдала она. – Как они могут вышвыривать нас из собственного дома?

– Похоже, они могут делать что угодно, – с горечью ответил Бартек. – Идем завтракать, а потом нужно начинать сборы.

Два дня были совершенно ужасными. Никакого отпуска никому не дали, поэтому Ане, Бартеку и мальчишкам пришлось собираться по ночам. Они упаковывали одежду, постельное белье, кухонную утварь, мебель. Рейх выделил им новый дом, но переезжать предстояло за свой счет. Они потратили значительную часть своих скромных сбережений на переезд, которого никто не желал. За перевозку имущества с них содрали заоблачную сумму.

Упаковывая свадебный сервиз в газеты, где было написано о создании ненавистного гетто, Ана не могла сдержать слез. Теоретически их должны были переселить в польское «гетто», но всем соседям дали жилье по всему городу, так что до польского «гетто» было еще далеко. Но как можно жить спокойно, если над головой висит угроза нового переселения? Дом был гнездом, местом, где все чувствовали себя в безопасности, но нацисты лишили их даже этого.

В последний вечер в родном доме они сидели на ящиках и коробках, ели хлеб с сыром. Бартек открыл бутылку хорошего вина, которое берег для особого случая. Ана надеялась, что это будет настоящий праздник – например, помолвка Бронислава. Но Бартек твердо объявил, что праздник у них сейчас – они отмечают единство своей семьи, свою силу и любовь.

– Нам это понадобится, – мрачно сказала Ана, но мальчишки стали ее поддразнивать, и в конце концов все засиделись допоздна, погрузившись в воспоминания о счастливом прошлом.

Все твердили, что впереди их ждут еще более счастливые времена – когда это безумие закончится.

– Мы уже побеждали немцев, – с оптимизмом юности твердили мальчишки, – и победим их снова.

Ана хотела напомнить, что в тот раз у немцев не было огромных танков, но промолчала. Оптимизм, пусть даже и ложный, это их последняя надежда и опора.

В назначенный час они погрузили свое имущество на безумно дорогую повозку и отправились в жилищное бюро. Равнодушная эсэсовка, даже не посмотрев на них, забрала ключи и с довольным видом поставила галочку в длинном списке. Заглянув в другой список, она порылась в ящике и выдала им другие ключи.

– Остпройсен-штрассе, – рявкнула она. – Как следует уберитесь там, прежде чем заселяться. Там наверняка грязь и инфекции.

Ана уже готова была высказаться, но Бартек утянул ее назад. Всей семьей они отправились на другой конец города в свой новый дом. Навстречу им тянулись такие же нагруженные домашним скарбом повозки – это переезжали евреи. Напуганные люди стояли в очереди, ожидая впуска в гетто. Ана смотрела на них, гадая, кто поселится в ее доме – кто будет спать в их с Бартеком спальне, чьи дети будут бегать по кухне. Она молилась, чтобы эти люди были счастливы, но прекрасно понимала, что на север, в еврейский квартал, едет гораздо больше людей, чем на юг. Похоже, места, чтобы побегать, у детей не будет… Мужчин уже согнали на возведение огромных ограждений. Пока они трудились вдоль улицы, подъехал большой грузовик и сгрузил рулоны зловещей колючей проволоки. Ана вцепилась в руку мужа и замерла.