Аквариум
Шрифт:
— Не знаю, может Урод сюда только голову притащил… А, прикинь, если и эти паучки здесь обитают. Мы ведь его с нашими фонариками вообще не увидим.
— Да, блин… — сразу стало как-то неуютно. Я повел фонарем по стенам. — А это, что за наскальная живопись?
Стены помещения, кроме той, которая граничила с коридором, были сделаны из какого-то непонятного материала, желтоватого, ровного, похожего на слоновую кость. Я такого еще не видел. И, главное, — эти стены были покрыты сплошной вязью рисунков и текстов. Буквы и символы были аккуратно выдолблены в теле стены идеально ровными канавками, шириной и глубиной в сантиметр. Углы, радиусы, сопряжения — все было настолько четко, что если это и делал человек, то очень умелый и терпеливый.
Судя по буквам, язык был какой-то очень древний, я таких символов даже по школьным урокам истории не помнил. Колонки текста прерывались довольно искусно сделанными рисунками. Сцены из быта странно одетых людей в высоких шапках. Вот девушка собирает яблоки, вот мужик разжигает костер, вот какой-то праздник, все танцуют, так… а вот тут явно трахаются… А здесь несколько людей сражаются с…
— Э, мужики! — позвал я. — Это же Горгулья, да?
— Ага, — ошарашенно сказал, подошедший Борода, — А вон Гвоздь… Что за херня?
Все с интересом бросились рассматривать картинки. Нашли еще несколько знакомых зверушек. На дальней торцевой стене текстов почти не было, одни изображения, причем намного отвратительней. Показывались человеческие жертвоприношения. Отрубание голов, что-то типа дыбы, какое-то коллективное изнасилование голой грудастой девицы с последующим разрезанием ее на части, а позади всего этого безобразия, словно зрители в театре, стояли высокие, в два раза выше людей, сутулые фигуры. Худые, похожие на облетевшие горбатые деревья, с длинными ветками-руками. Очень подробно были прорисованы их глаза. Большие, необычной вытянутой миндалевидной формы. В самом центре композиции, занявшей всю стену, красовалась большое прямоугольное здание без окон, но с двухстворчатыми расписными воротами в основании, из которых вытекала или, наоборот, втекала какая-то река. Над зданием парил в небе огромный точно такой же вытянутый глаз, заключенный в треугольник, как на долларовой купюре. Причем этот глаз был вырезан настолько хитро, что даже в свете фонаря, мне показалось, что он реально на меня смотрит. Точнее, не он, а через него, как в дверной глазок за мной пристально наблюдает кто-то чужой, большой и страшный… Око Саурона, бля…
Фу, аж мороз по коже… Как-то это все мерзко и неправильно. Откуда здесь вообще эти комиксы? Уроды рисовали?..
— Это по ходу Шумеры, — вдруг произнес Борода.
— Кто? — хором спросили Вова и Леший.
— Ну жил такой народ давным-давно, чуть ли не раньше всех, о нем типа всякие слухи странные ходят. Жили в Азии, где сейчас то ли Иран, то ли Ирак, все время путаю…
— А ты что, историком был? — спросил Леший.
— Нет. Я хирургом был. — ответил Борода. — Опухоли из людей вырезал…
Мы с Лешим переглянулись. Случилось небывалое! Борода рассказал что-то из своей прошлой жизни. Неужели рисунки на него так подействовали? Тот, не обращая на нас внимания, продолжал:
— Был у меня кореш один, Петька. Семьями дружили…
Опа! И семья, оказывается была!
— Так вот, он в свое время на этих шумерах просто помешался. Читать про них все подряд начал, язык учить. К нему в гости придешь, а там по всей квартире таблички с буквами этими и картинки древние развешаны. Ну, насчет букв может я и ошибаюсь, но глаз вот этот я точно у него видел. Там он тоже на самом видном месте был. Что-то он такое рассказывал про него… Не помню, нехорошее что-то. Короче, Петя их чуть ли не богами считал… Вот так.
— Что-то бред какой-то, — произнес я. — Мы выходим из дома и, пройдя пятьдесят метров натыкаемся на остатки древней цивилизации? Здесь?
— А что у нас тут не бред? — спросил Борода. — Не привык еще что ли? Эти буквы, кстати много, где по Городу намалеваны. Я просто раньше внимания не обращал. А сейчас рисунки увидел, шумеры из памяти и выпрыгнули.
— Я тоже припоминаю, — сказал Леший. — Я в начале же в другой команде
был, на Луговой. У них там тоже в подвале стеночка была. И знаки вроде похожи…— Но это же явно здесь рисовалось! — не унимался я. — В том, настоящем, мире, кто мог Горгулью и Гвоздя нарисовать?! Да еще так… — я не мог подобрать слово. — Охренительно подробно и качественно! Я ни фига не понимаю, блин!
— Да ты что разошелся-то? — пожал плечами Борода. — Никто ничего не понимает. И никто по этому поводу давно не парится. Может у зверья местного вдохновение было. Взял какой-нибудь кадавр, наточил коготь и давай живописать… Ладно, хорош! Мы не в Третьяковку шли, а выход искали. Двинули!
На самом деле, что я так завелся из-за каких-то там шумеров? Мало тут абсурда? Тут куда ни глянь бред на бреде… И бредом погоняет…
Пошли дальше. Метров через тридцать коридор сворачивал налево под прямым углом. Высота коридора над поворотом была уменьшена балкой, на которую опирался кирпичный простенок. Видимо, когда-то хотели поставить тут дверь. Из-за поворота пробивался тусклый, явно неэлектрический свет. Я, Леший и Борода синхронно сбавили шаг, потом и вовсе остановились. Чуйка пробила всех одновременно. Я успел схватить за плечо опередившего меня и беспечно шагающего дальше Вову. Тот вздрогнул, повернулся. Глаза испуганные, но так, в меру. Крепкий паренек…
— Что? — прошептал он. — Услышали чего?
Я поднес палец к губам, знаками приказал ему замереть, а сам повернулся к Лешему. Тот уже протягивал мне круглое выпуклое зеркало, закрепленное на конце хромированного, телескопического стержня. Вот и палка-селфи, найденная как-то в районе Рынка, пригодилась. А еще брать не хотели…
Я растянул ее до максимума и левой рукой осторожно высунул зеркало за угол, заранее сориентировав его поверхность на максимальный обзор пространства слева. Автомат в боевом положении одной рукой держать было неудобно, но приходилось терпеть. Я же просто гайка. Гайки все стерпят…
В отражении появился точно такой же коридор, а в конце перспективы, суженной оптикой почти до точки, еле виднелась приоткрытая дверь, из-за которой ярко бил дневной свет.
Дошли…
Коридор был пуст, проемов в стенах больше не имелось. Блин, а что же так колбасит то, а? Может там, за дверью, на улице кто ждет?
До боли изогнув запястье, я довернул зеркало, чтобы рассмотреть потолок над поворотом. И рассмотрел. На кирпичном простенке между перемычкой и потолком, уперевшись ногами в углы и немыслимо скрючившись, висел здоровенный Урод и нежно смотрел на меня через зеркало. Наверное, сожитель, а может просто гость нашего убитого соседа. На водочку пришел… Красные глаза посверкивают за мутными бельмами, широкий рот раскрыт в улыбке, с одного из нижних клыков свисает длинная, тяжелая капля слизи. И, главное, ни звука. В засаде он, ясно? Пипец, они тут все продуманные стали!
Я осторожно, стараясь не делать резких движений, начал поднимать оружие, собираясь бросить телескопичку на пол и быстро перехватить автомат обеими руками. Мужики сзади тоже чуть слышно зашуршали, сообразив, что дело нечисто. И тут эта мерзкая капля оторвалась наконец от кривых зубов и со смачным шлепком упала прямо в центр моего зеркала, размазав и без того отвратительную картинку. Это неприятное событие, видимо, послужило для Урода сигналом к атаке. Дальше все происходило молниеносно.
Он спрыгнул на пол, мягко приземлился, и практически без паузы пружинистым прыжком метнулся на меня, замахиваясь левой рукой для удара. Я упал на спину, уперся ногами и дулом калаша ему в живот, одновременно перекидывая его за себя и нажимая на курок. Гром выстрелов в тесном коридоре был оглушительным. Но еще более оглушительным оказался сильнейший удар когтями по голове, которым, пролетая надо мной наградил меня Урод. Окружающее поплыло перед глазами, в башке загудело, как сквозь туман до меня доносились злобное рычание, не менее злобная матерщина и короткие очереди.