Аквариумная любовь

— Ничего не случилось. Просто решила поразвлечься, как ты мне советовала.

— Ну и ну.

Она бросила конверт на стол:

— Пришло пару дней назад.

Я затушила сигарету и вскрыла конверт.

В письме сообщалось, что меня приняли в университет. Учеба начнется пятого сентября.

Я протянула письмо Ирене.

— Ух ты! — завопила она. — Поздравляю!

Потом сложила письмо и внимательно посмотрела на меня, склонив голову набок.

— Что с тобой? Ну-ка, сними очки.

Она села рядом со мной на кровать, осторожно сняла с меня очки и положила их на стол.

Я уткнулась ей в плечо. Она обняла меня.

Я больше не плакала, просто сидела, уткнувшись в нее носом.

— Вот, значит, как оно все, — сказала Ирена и провела рукой по моим волосам.

Я отгородилась на пару дней от всего мира, объявив, что меня ни для кого нет. Я не хотела, чтобы меня беспокоили — ни Йоуни, ни кто-либо другой. Я сообщила Марите, что больше на работу не выйду, решив продлить свой отпуск до пятого сентября. Марита пригласила меня на завтрашнее новоселье.

— Конечно приду, — сказала я, точно зная, что никуда не пойду.

Я проспала пятнадцать часов кряду. Проснувшись, наелась до отвала и провалялась в кровати весь остаток дня. Ирена притащила мне из комиссионки старые газеты и пару романов. Среди всей этой кучи был порножурнал «Калле».

— Глупая шутка, — сказала я, но все же пролистала его.

На следующий день я осмелилась выйти на улицу. Я несколько часов бродила по Тампере. Вечером я все же решила пойти на вечеринку, прихватив с собой для виду Ирену.

Марита замахала мне рукой с третьего этажа. На ней был платок ярко-оранжевого цвета. Мы поднялись по шатким ступеням.

Дверь открыла девчушка с косичками. Подбородок ее был перемазан какао.

— Пйивет, — сказала она.

Позади нее стояла еще одна малышка, еще меньше, чем первая, совсем голышом. Из гостиной доносились музыка и громкий смех. Марита вышла из кухни, держа в руках два бокала с вином.

— О, какие люди! — закричала она и протянула нам по бокалу. — Добро пожаловать! У нас здесь довольно разношерстная компания, друзья друзей, и все такое. Что с тобой?

Она посмотрела на меня.

— А что?

— Ты, я смотрю, совсем нос повесила. Что-то случилось?

— Да так, ерунда. Все живы-здоровы.

— А где Йоуни?

Я засмеялась:

— Йоуни? На работе, наверное. Бог его знает.

— Выглядишь ужасно.

— Спасибо. Я тебе потом как-нибудь расскажу.

Девчушка с косичками разглядывала нас, склонив голову набок.

— Это наша Лаура, а та, что помладше, — Суви, — сказала Марита.

Я подумала: надо же, как хорошо, когда такой чуждый условностям человек дает своим детям вполне нормальные имена, а не какие-то модные извращения. Мне всегда было безумно жаль всех этих Сампо, Сантери, Тонтери и им подобных.

— Идите играть наверх, мама завтра купит вам по мороженому, — обратилась Марита к детям.

— Ура, — завизжала малютка с косичками и схватила сестренку за руку.

— Я отношусь к тому типу матерей, что подкупают своих детей конфетами и мультиками, — засмеялась Марита. — Это, наверное, ужасно непедагогично, ну да бог с ним. Проходите в комнату.

Гостиная была вся в табачном дыму, так что даже лиц было толком не разобрать. Несколько пар медленно танцевали посреди комнаты. Ирена заметила какого-то знакомого в дальнем углу и бросилась к нему.

Я села на диван и попыталась взять себя в руки. Я сказала себе: «Я студентка университета», но ничего не почувствовала. Я попыталась подумать о чем-нибудь другом, но ничего не приходило в голову.

Я встала, подошла к книжной полке и стала рассматривать корешки книг. Вытащила одну. Карин Струк, «Пламя и зола». Я читала ее года два назад.

— Книжками интересуешься?

Марита стояла позади меня, руки в боки.

— Тебе не кажется странным, что ни одной писательнице еще не удавалось писать по-настоящему чувственно? — спросила я, повернувшись к ней.

Она сощурила глаза.

— Все книги, написанные женщинами, можно разделить на две категории, — продолжала я. — В одних героини — роковые женщины, непреклонные красавицы, режущие правду-матку. Другие — сплошной художественный вымысел, приукрашенная действительность, где никто не говорит напрямую.

— У меня болят зубы, — пропищала девчушка с косичками, стоя в дверях комнаты.

— Пойди их почисти, — сказала Марита.

Я поставила книгу обратно на полку.

— Вот то большое темное пятно у двери — мой муж, — кивнула Марита.

Я посмотрела в сторону двери и снова повернулась к ней.

— А я думала, ты воспитываешь детей одна.

— Да что ты? Бог с тобой!

Она взглянула на меня, наморщив лоб.

— Ну, просто ты говорила, что у тебя любовник.

— А у меня и тот и другой. У нас свободный брак.

— Правда? И что, вы счастливы?

— Нет.

— То есть?

— Ну, в обычном браке люди тоже не всегда счастливы.

Она громко расхохоталась.

— Так что так.

Мне было совсем не смешно.

— И как же вы живете?

Я не сводила с нее глаз.

— Не знаю. Всегда говорить одну правду тоже не сахар. Но мы не можем иначе. Я считаю, что человек должен иметь право выбора, зеленый свет на поворотах. А не то в один прекрасный день может оказаться, что и ехать-то больше некуда — тупик. Я верю в абсолютную честность.

— А я нет.

Я подошла к окну и посмотрела на улицу. На заднем дворе росли кривые яблони и стоял синий самокат.

Моя первая любовь, Рейо Коркеакоски, всегда приезжал за мной вот на таком же синем самокате. Самокат был весь обклеен наклейками. Рейо всегда приветствовал меня одной и той же фразой: «Добрый день, как олень?»

Отчего-то он все время говорил об оленях. Кричал людям на улице «Старый пень, купи олень!» и тому подобную ерунду. Он мне тогда казался самым смелым мужчиной на свете.

Кроме того, он был ужасно добрым. Однажды зимой у меня замерзли ноги, и он отдал мне свои валенки, а сам пошел домой в одних носках. Однажды он спросил у меня, хочу ли я посмотреть на его палочку.

— Давай, — сказала я. Я и не поняла, что он имеет в виду. А он показал мне свою пипиську в бабушкином чулане и истерически хохотал, когда я испугалась до ужаса. Нам было по шесть лет.