Алатырь-камень

К тому же на груди у путника обнаружили золотую продолговатую пластинку с изображенной на ней птицей. Эремсек долго разглядывал степного кречета, мучительно припоминая виденное им давным-давно, и затем удовлетворенно кивнул головой. Он вспомнил – где его видел. Вот только тогда это был враг, а этот не похож на кочевника. Одежда – да, но ликом он явно русич. Одно с другим явно не сходилось. Получалась загадка.

Очнувшийся путник хотел сказать что-то важное, но что именно – Эремсек не понял. Торговать лошадьми и прочими товарами к каменному граду Уфе ездили другие люди из его племени. Вот его старший брат Каргатуй, названный так в честь праздника, в день которого он родился, – иное дело. Ему язык русичей ведом, так что надо привезти путника к нему, а дальше пусть он разбирается и с путником и с его загадками.

Брат внимательно выслушал бредовую речь умирающего и принял решение:

– Мы сами повезем его туда, куда он хочет попасть, – к царю Константину, – решительно сказал он. – Свою тайну он все равно никому кроме царя не откроет, а Уфа далеко в стороне. Поедем туда – потеряем много дней. Он может не выжить.

– А не помрет по дороге? – усомнился Эремсек. – С тех пор, как мы его привезли, мне все время слышится шуршание ой эйяхе [198] . Это не к добру.

198

Ой эйяхе – у некоторых башкирских племен это злой дух в виде безобразной старухи. По ночам она бегает, плачет, шуршит, стонет. Считалось, что если она завелась в юрте, то кто-то из ее обитателей непременно вскоре заболеет или умрет.

Каргатуй лишь пожал плечами. Мол, что ты спрашиваешь с меня о том, что известно одному Тенгри. Вслух же произнес:

– На рассвете выезжаем.

Странное дело, Эремсек готов был поклясться, что путник ничего не слышал, сознание не возвращалось к нему, но после слов брата о скором выезде он тут же затих, будто успокоился.

На следующее утро русич впервые пришел в себя.

Оглядевшись по сторонам, он спросил:

– Где я?

– Я друг, – коротко ответил Каргатуй. – Врагов нет. Мы сейчас поедем в Рязань, к твоему царю Константину, и ты скажешь ему все, что хотел. Как тебя зовут?

– Нет! – выкрикнул русич. – Не в Рязань. Нам… в Переяславль-Залесский. Мы должны попасть туда раньше дня Карачуна [199] . Если опоздаем, то всем смерть! Так поведал… – и осекся, настороженно вглядываясь в лицо Каргатуя.

– Я понял тебя, – спокойно кивнул тот. – Мы будем ехать без остановок. Но у нас нет зимних повозок, которые я видел у вашего народа в каменной крепости Уфе. Ты сможешь выдержать путь, если мы повезем тебя в волокуше?

– Я выдержу все. Только ты не медли. И еще одно, – глаза русича закрылись, но ненадолго. Собрав остаток сил, он открыл их, до крови прикусив нижнюю губу, и отчетливо произнес:

199

Карачун – грозный и неумолимый подземный бог славян, повелевающий лютыми морозами. День Карачуна – 23 декабря.

– Меня звать Родионом. Я – последний. Если я помру, то накажи государю, чтоб тот пуще всего оберегал синь-камень. Запомнил? Синь-камень! И еще поведай, что Родион… не был трусом… Я бы никогда не бежал, остался бы там и дрался, но я должен был… про синь-камень. И еще… возьми… и передай ему… – Но тут силы окончательно его оставили, и он вновь потерял сознание.

Каргатуй осторожно разжал его пальцы, вынул из них половинку монеты и с любопытством стал ее разглядывать.

Дивиться было чему. Каргатуй видел много таких кругляшков и знал, что на них можно купить. За самый большой – хорошего, хоть и необъезженного жеребца, за тот, что поменьше, – овцу. Этот был совсем маленький.

Такие он тоже видел, но цельные. Этот же кто-то ухитрился разломить почти посередине. В результате у изображенной на нем лошади, на которой сидел всадник, пронзающий копьем большую змею – не иначе как аджаху [200] , – теперь не хватало крупа, а у аджахи – хвоста.

И еще одно. Сам рисунок чуточку отличался от изображения на цельных кругляшках. Совсем немного, но зоркий глаз кочевника сразу уловил это различие. Повсюду всадник вонзает копье в тело аджахи, а тут оно устремлено прямо ему в пасть. Чудно.

200

Аджаха – злой демон в виде многоголового дракона. По башкирским преданиям, в него превращается змея, прожившая сто лет.

Как ни посмотри – кругляшок плохой. За такой ничего нельзя купить, потому что он порченый. Зачем царю русичей этот порченый кругляшок? Разве у него мало своих, больших и тяжелых?

Но тут его осенило. Это знак. Он – тайный, но ведом царю. Волк метит свои владения, и другой волк туда не суется, потому что чует. Запах – это волчий знак. А здесь знак – половинка кругляшка.

– Я беру ее только для того, чтобы сохранить, – негромко произнес Каргатуй, обращаясь к неподвижно лежащему Родиону. – Думаю, что ты сам отдашь ее своему царю, потому что такие воины, как ты, бьются до конца. Даже если перед ними стоит смерть.

Возле Биляра их остановил булгарский разъезд. Настороженно вглядываясь в глаза непонятно откуда взявшихся всадников, старший дозора молча выслушал их, затем прошел к русичу, некоторое время задумчиво смотрел на него, после чего предложил заглянуть в Биляр, где есть такие лекари, которые творят чудеса.

– Он все равно не жилец, – встрял в разговор Эремсек. – Каждую ночь он говорит с духом предков и просит помочь ему продержаться, пока он не увидит воеводу Вячеслава, самого царя Константина или… – Он на секунду замешкался, припоминая трудное и непонятное слово, затем произнес, тщательно выговаривая буквы: – То-ро-пы-гу.

– Духи отвечали ему? – чуточку насмешливо осведомился булгарин.

– Дух, – поправил его Каргатуй. – У него один дух, и он называл его Перун. Нет, я не слышал, чтобы он ему отвечал. Но воин до сих пор жив, хотя давно должен был умереть.

– Истинно верующий звал бы Магомета, – протянул с некоторым разочарованием булгарин.

– Какая разница, – рассудительно заметил Каргатуй. – Главное, что его слышат.

– Ты прав, – согласился булгарин. – Тогда нам тем более надо заехать в Биляр. Я пошлю трех своих воинов к хану Абдулле ибн Ильгаму, да будет благословенно его имя, – и успокоил насторожившихся юрматов: – Наш хан дружен с царем Константином и будет рад хоть чем-то помочь его воину. К тому же, – небрежно кивнул он на русича. – Так вы его не довезете живым.

– Мы его тепло укутали, – возразил Эремсек. – Он удобно лежит и…

– Его надо везти в крытом возке, – перебил булгарин. – Тогда есть надежда доставить его живым до места. Иначе вы привезете мертвеца. Зачем царю мертвое тело?

Хан Абдулла был радушен и скор на решения. Выслушав рассказ Каргатуя о том, где и при каких обстоятельствах был найден русич, и взглянув на порченый кругляшок, он не потратил впустую ни одной минуты.

Рано утром следующего дня из Биляра вместе с юрматами выехал небольшой отряд вооруженных булгар. Хан проявил истинную мудрость даже в этом вопросе. В отряде было столько же воинов, сколько и юрматов. Степняки – народ загадочный. Если бы число булгар было меньше или больше, то при желании они могли истолковать это как угодно, в том числе и дурно. Меньше – не уважает, больше – не доверяет или кичится силой. Когда одинаково – придраться не к чему.

Каждый всадник имел даже не одну, а две запасные лошади. Даже юрматам были предложены свежие и быстроногие кони из собственных конюшен Абдуллы. В середине небольшого каравана четверка гнедых тащила возок. В нем находился старый лекарь Бадр-ад-дин Махмуд ибн Усман, пользовавший самого хана Абдуллу, а также русич, которому день ото дня становилось все хуже и хуже. Родион уже не бредил и не кричал, только его пересохшие губы еще беззвучно шевелились, продолжая с кем-то о чем-то разговаривать.