Алая графиня

— Разве ты не можешь помочь мне прямо сейчас?

«Помощь, необходимая тебе, не та, которой ты ищешь. Поклянись повиноваться мне, и я все тебе открою».

Я сомневалась. Хотя мой дорогой Маттео полностью доверял ангелу и оставил указания, чтобы я могла призвать его, это не спасло брата от жестокой смерти. Я не собиралась отказываться от поисков его убийц.

— Я буду повиноваться, — пообещала я осторожно, а мысленно прибавила: «Если смогу» — и склонила голову. — Прошу тебя, приди и открой свое имя. Скажи, как и почему погиб мой брат, и я больше не побеспокою тебя.

Моя жалкая попытка солгать провалилась.

«Я уже пришел. Но тьма в твоей душе мешает мне говорить и скрывает мой истинный вид. Если ты хочешь стать настоящим магом и узнать обо всем, ищи меня с чистым сердцем».

Холодный ветер завыл в комнате, растрепал мне волосы и заморозил до костей. Я вскинула руку, чтобы прикрыть глаза, и увидела, как темный силуэт снова начал кружиться и сверкать, как угольная пыль. Невидимые капли ледяного дождя падали мне на лицо, на плечи.

— Скажи, что я должна сделать! — выкрикнула я, но мои слова потонули в вое ветра.

Силуэт ангела делался все тоньше и прозрачнее. Я уже видела сквозь него стену комнаты.

Слова, которые так отчетливо звучали у меня в голове, теперь превратились в едва слышный шепот: «Карты уже подсказывали тебе ответ. Ключ к твоему прошлому откроет и будущее».

Ветер ревел у меня в ушах, гром раскатывался над горами. Я зажмурилась от колючего дождя, закрыла уши руками и зарыдала.

Утром от бури не осталось и следа, а я более-менее пришла в чувство, если не считать того, что как-то странно воспринимала цвета и формы. Я живо помнила встречу с ангелом и следующие два дня пути просидела в повозке, размышляя над картами матери, в особенности над Дураком, Башней и девяткой мечей.

«Ключ к твоему прошлому…»

Я выложила эти три карты на подушку рядом с собой, затем развернула веером всю колоду, внимательно всматриваясь в изображения: старшие арканы, скипетры, мечи, чаши и монеты.

На ум пришли слова, как будто явившиеся извне: «Скипетры символизируют волю, мечи — мысли, чаши — чувства, монеты — материальные блага. Старшие арканы обозначают испытания, через которые нам надлежит пройти, в этой или в следующей жизни. — Я пристально смотрела на девятку мечей и слышала: — Жестокость, в том числе и к себе самому. Боль, доводящая до безумия».

Я закрыла глаза и увидела, как кровь капает с восьми опущенных клинков и одного, устремленного в небеса.

Я твердила себе, что если в моем прошлом и была жестокость, то только не с моей стороны. Герцог убил мою мать, какое-то другое чудовище — брата. Раны, от которых я страдаю, их вина, а не моя.

Погруженная в такие мысли, я проехала через Эмилию и Ломбардию и вернулась в Павию.

Мы добрались до дома чудесным солнечным днем. Из конюшни я пошла в комнату Маттео. Отныне, с позволения Боны, я собиралась жить здесь. Мне требовалось уединение, чтобы расшифровывать записи брата, раскладывать карты и научиться общаться с ангелом.

Я вымылась, переоделась и отправилась на поиски герцогини. Я прошла через толпу придворных и просителей, которые дожидались в галерее под дверью раззолоченного кабинета герцога Галеаццо, украшенного зеркалами. Здесь, за огромным резным столом, из-за которого сама она казалась нелепо маленькой, Бона принимала посетителей. Моя госпожа была невысока ростом и совершенно потерялась бы за этим столом, если бы не приказала заменить кресло герцога, похожее на трон, своим, небольшим и изящным. Она оделась старательнее обычного, корсаж черного траурного платья был вышит золотой нитью и украшен скатным жемчугом. Рубины сверкали у нее в ушах и на шее, а вуаль была перехвачена на лбу золотой лентой с крохотными алмазами.

Чикко Симонетта, в свои шестьдесят высокий и могучий как дуб, стоял рядом с ней, пока она щурилась, читая письмо, лежащее на столе. Напротив Боны нервно мялся молодой человек в богатом платье.

Я вышла вперед, низко поклонилась и сказала:

— Прошу прощения, ваша светлость.

При этом я не обращала внимания на стражников, торчавших по бокам от двери. Зато они хмуро посмотрели на меня, поскольку я вошла к герцогине без очереди.

Бона подняла глаза. Она выглядела уставшей, лоб прорезали морщины, под светлыми глазами залегли тени. Но при виде меня герцогиня широко улыбнулась и замахала, чтобы я подошла ближе.

— Дея, моя дорогая! Господь услышал мои молитвы и благополучно вернул тебя домой! Как ты добралась?

Она не поднялась с кресла, хотя раньше в подобной ситуации бросилась бы меня обнимать. Вместо того герцогиня протянула мне руку, украшенную кольцами, и подставила щеку.

— Подойди же!

Подчиняясь приказу, я поцеловала ее в щеку и пожала руку. Она была холодной, хотя в комнате из-за пылающего камина стояла удушливая жара. Бона не только выглядела официально — огромная ответственность, свалившаяся на нее, изменила герцогиню, — но и держалась как-то отстраненно.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказала она, улыбаясь.

— А вы, ваша светлость, — просто великолепно!

— Как прошло путешествие?

— Без приключений, — ответила я.

— Слава богу! — Бона выпустила мою руку, перекрестилась и чуть помолчала. — Боюсь, сейчас нет времени на разговоры, но после ужина мы обязательно поболтаем. Как видишь, просителей у меня больше, чем минут в сутках. Однако… если у тебя имеется какая-нибудь просьба, сегодня, в день возвращения, говори, я не откажу тебе.

Я вовсе не собиралась оглашать свои планы так скоро и при свидетелях, но видела, как ужасно занята Бона. Возможно, в ближайшее время мне не удастся привлечь ее внимание.

— Ваша светлость, у меня действительно есть просьба.

Бона ждала, все еще улыбаясь, и я продолжила:

— Оказалось, что у Маттео во Флоренции имеется семья. Я надеюсь, что в ближайшее время смогу вернуться туда, чтобы жить с ними. Хотя, разумеется, я останусь здесь столько, сколько будет угодно вашей светлости…

Бона слушала меня вполне благосклонно. Если герцогиню и оскорбило то, что я отказываюсь от ее щедрот, то она не подала виду и ответила:

— Тебе лучше поговорить об этом с мадонной Катериной.

— С кем? — Я удивленно подняла голову.

— Теперь она твоя госпожа. — Бона вздохнула. — Девочка была так расстроена после твоего отъезда, что прибежала ко мне, обливаясь слезами, и умоляла, чтобы я позволила тебе служить ей. Она тяжело переживала смерть отца и уверяла, что рядом с тобой чувствует себя лучше. Что еще мне оставалось? — Бона потерла глаза, затем снова сосредоточилась на письме и рассеянно добавила: — Я сделаю так, как она скажет.