Алая королева
Шрифт:
— Она обожает его, — ответил Стэнли просто. — И это заметно всем. Да она вся светится, стоит ему появиться в комнате, а уж если она танцует с кем-то другим, то постоянно нежно ему улыбается, а он прямо глаз с нее не сводит. Нет, они явно влюблены друг в друга, это даже глупцу очевидно. Между ними самая настоящая любовь, ни больше ни меньше.
— Значит, она ничуть не лучше любой уличной шлюхи, — отрезала я и решительно направилась к двери, потому что была более не в силах продолжать эту беседу. — Я непременно напишу ее матери, передам ей свои соболезнования по этому поводу и пообещаю молиться за ее дочь, покрывшую себя таким позором. Впрочем, меня поведение этой девчонки ничуть не удивляет. Яблочко от яблони недалеко падает. Мать была шлюхой, но, оказывается, и дочь ничуть не лучше.
Закрывая
На следующий день за моим мужем явился дворцовый посыльный, однако Стэнли не хватило любезности хотя бы через слуг передать мне, что он незамедлительно уезжает; пришлось мне самой спускаться на конюшенный двор, точно какой-то фрейлине. Оказалось, Стэнли уже собрал своих людей и велел им седлать коней.
— Что случилось? — спросила я мужа.
— Возвращаюсь к его величеству. Меня срочно вызвали письмом.
— Я надеялась, ты и ко мне отправишь дворцового посыльного.
— Тебя это совершенно не касается. Это только мои дела.
Я поджала губы, сдерживая желание так же ему нагрубить. С тех пор как король отдал мои земли и мое состояние Стэнли, тот, не колеблясь, стал вести себя, будто он мой хозяин, а я его служанка. Я подчинялась, несмотря на все его хамство, и уповала на Богородицу, не сомневаясь, что уж Она-то все видит и все замечает.
— Муж мой, прошу тебя, скажи мне только, не грозит ли нашей стране опасность, не приключилась ли какая беда? Я, наверное, имею право знать хотя бы это.
— Наша страна понесла огромную утрату, — ответил он. — Умер сын короля Ричарда, маленький принц Эдуард.
— Упокой, Господи, его душу, — отозвалась я, молитвенно сложив руки, однако голова моя кружилась от возбуждения и вихрем взметнувшихся мыслей.
— Аминь. Вот почему я вынужден так спешно уехать. Во дворце объявлен траур. Для Ричарда это страшное потрясение. У них ведь с Анной был только один ребенок. Да к тому же сын и наследник.
Теперь между английским троном и моим сыном стоял лишь сам Ричард. Кроме Генри Тюдора, не осталось более никого из прямых наследников престола. Еще совсем недавно мы с мужем обсуждали тот факт, что всего лишь пара шагов отделяет моего сына от заветной цели, и вот теперь все мальчики в семье Йорков были мертвы. Значит, наступило время для сына Ланкастеров.
— Итак, Ричард лишился единственного наследника, — выдохнула я. — Теперь мы — подданные бездетного короля.
Темные глаза мужа в упор смотрели на меня, он улыбался; казалось, его развеселили мои амбициозные надежды. И он, конечно, не упустил случая поддеть меня.
— А если Ричард все-таки женится на принцессе Йоркской? Учти, эти Риверсы невероятно плодовиты. Мать принцессы, как ты помнишь, рожала почти каждый год. Представь, что будет, если Елизавета Йоркская подарит Ричарду полный колчан маленьких принцев? Она не только обеспечит поддержку своему драгоценному семейству, но и обретет любовь всех тех, кто по-прежнему предан Йоркам. Ричард лишился единственного сына, теперь его с Анной ничего не связывает, вряд ли что-то помешает ему дать жене отставку. И она, вполне возможно, сама согласится на развод и удалится в монастырь.
— Что же ты медлишь? — слишком, пожалуй, сердито прервала я супруга, не сумев сдержаться. — Ступай! Возвращайся к своему неверному господину и его шлюхе!
— Я, конечно, поеду! — Стэнли лихо взлетел в седло. — Но оставлю тебе одного в высшей степени надежного человека. Это Нед Партон, мой личный посыльный. — Он указал на молодого мужчину, стоявшего рядом с крупным вороным жеребцом. — Нед говорит на трех языках, включая бретонский — на тот случай, если тебе вдруг захочется послать его в Бретань. У него есть надежный пропуск как для проезда по нашей стране, так и по территории Франции и Фландрии. Пропуск подписан мной, констеблем Англии. Этому человеку ты можешь полностью довериться; он доставит твои письма куда угодно, и никто не сможет его остановить или отобрать у него бумаги. Король Ричард, возможно, и кажется тебе моим господином, но я отнюдь не забыл о твоем сыне и его честолюбивых планах,
а с этого утра он всего в одном шаге от престола. И разумеется, остается моим возлюбленным пасынком.— А сам-то ты на чьей стороне? — в отчаянии промолвила я, видя, что люди Стэнли уже сели на коней и подняли его знамя.
— На стороне победителя, — с коротким смешком произнес муж, затем, точно воин, ударил себя в грудь, салютуя мне, и ускакал.
ЛЕТО 1484 ГОДА
И снова я ждала, ждала, а что мне еще оставалось? С помощью Неда Партона я отправила немало писем, и Джаспер отвечал мне — в высшей степени вежливо, но как самой обыкновенной женщине, утратившей всякую власть, живущей далеко и ровным счетом ничего не смыслящей в сложившейся обстановке. Я догадывалась о причине этого: неудавшийся мятеж, который стоил им армии и флота, разрушил их веру в меня как сообщницу, обладающую значительной властью в той стране, которую они надеялись захватить. Стояли жаркие летние дни, в полях созревали зерновые, на лугах начался сенокос; и когда косари выходили на заготовку сена, я чувствовала себя такой же жалкой, как те несчастные зайцы, которые, спасаясь от острых кос, бросались наутек и попадали прямиком в расставленные силки, поскольку не понимали, где искать спасения.
Итак, я настрочила множество писем и без конца велела Неду Партону развозить их. Я хорошенько выбранила Елизавету Вудвилл, эту бывшую королеву, за поведение ее дочерей, о котором мне постоянно докладывали, добавляя все больше подробностей. Многие восторгались изысканными нарядами этих девиц, восхищались тем, какое высокое место они занимают при дворе, как они очаровательны и веселы, каким неподдельно легким, типичным для всех Риверсов обаянием они обладают, с каким искренним удовольствием переходят от одного развлечения к другому. Если раньше некоторые лишь намекали на то, что бабушка принцесс Жакетта Риверс была ведьмой, праправнучкой водной богини Мелюзины, то теперь многие пришли к выводу, что и все дочери Елизаветы Вудвилл тоже в определенной степени владеют магией. А самой лучшей и красивой из них была та, которую мой сын Генри намеревался взять в жены. Но теперь эта девушка вела себя так, словно напрочь забыла и о Генри, и об их помолвке. Я написала Елизавете, требуя объяснений, поскольку она нарушила свою клятву; написала этой тщеславной девчонке, принцессе Йоркской, и осыпала ее упреками; написала своему сыну Генри, напомнив о его долге, — но никто, никто не потрудился мне ответить!
Одна в своем старом доме, я чувствовала себя ужасно одинокой — хотя всю жизнь, казалось бы, только и мечтала об одиночестве и возможности целиком посвятить себя Богу. Но я действительно была очень одинока. И уже начинала опасаться, что в моей судьбе ничего никогда не изменится, что я так и окончу здесь свои дни, время от времени видясь с мужем-зубоскалом, который будет пить вино из моего погреба и с наслаждением, достойным истинного браконьера, есть дичь, подстреленную в моих полях и лесах. Иногда, но с большим опозданием, до меня будут доноситься дворцовые сплетни, и это лишний раз скажет мне о том, что все покинули меня, что я более не играю в этом обществе никакой значимой роли. Порой я будут получать весточки от сына из далекой страны, он будет вежливо желать мне всего наилучшего, а в день своего рождения благодарить за то, чем я ради него пожертвовала. Но никогда не пошлет мне ни слова любви, не позовет к себе, не предложит встретиться.
В своем горьком одиночестве я часто размышляла о том, что нас с ним разделили слишком рано, когда он был еще совсем малышом; нам так и не удалось стать родными людьми. Никогда я не была близка ему так, как мать может быть близка своему ребенку; как Елизавета Вудвилл была близка своим детям, которых сама растила, не скрывая искренней любви к ним. Теперь, когда я уже ничем не была полезна своему сыну, он, наверное, и вовсе готов был забыть обо мне. Ведь, если честно, как ни прискорбно это признавать, не будь он наследником моего дома и средоточием всех моих честолюбивых планов, я бы и сама, наверное, уже забыла о нем.