Алая кровь на белых крыльях

* * *

Лотар подскочил к подрулившей "Валькирии-2" и помог Светлане спуститься на песок.

–  Как полет?
– спросил он.

–  Нормально! Атаковали какой-то белый пассажирский лайнер. Я боялась, что это госпитальное судно, и тянула со сбросом торпеды до последнего, но никаких красных крестов на нем не было. И затонул слишком быстро для своих размеров - словно на нем никто не боролся за живучесть. Знаешь, там на палубах, я разглядела, было очень много голых мужчин и женщин, и они… Вообщем, какой-то плавучий Содом а не пароход!

Лотар удивленно приподнял брови.

–  Голых людей?
– переспросил он, - совсем эти поляки с ума посходили! Обедать будешь?

–  Нет, устала. Приму душ и посплю пару часов, а потом самолет нужно проверить.

–  Хорошо.

Лотар сидел в кресле и слушал шум воды в душевой. Как изматывают ее эти полеты! Наконец, шум воды стих, и спустя какое-то время, появилась его жена, в мягком халате, вытирающая волосы полотенцем.

–  Может, все-таки пообедаешь?- задал он вопрос.

Светлана отрицательно мотнула головой.

Он проводил ее до кровати, подождал пока она уляжется, укрыл одеялом, и заметил, что она тут же погрузилась в сон. Лотар нагнулся и поцеловал жену в губы, она улыбнулась во сне и беспокойно заворочалась. Стараясь не шуметь он вышел из каюты, и направился по коридорам и трапам блокшива на "Шеер". Механик был обеспокоен протечками через дейдвуд правой линии вала - а это означало, что нужно менять уплотнение. Делать это можно было или в доке, которого на базе не было, или на плаву, наддув отсек воздухом высокого давления… Сделать это он хотел, до того момента, как жена проснется - вечерние прогулки по острову - у них стали семейным ритуалом. Когда же Берта скрестит самолет с подводной лодкой? В том, что скрестит он не сомневался, но хотелось, чтобы это было побыстрее.

Глава 43 Август 1919 года. Танк. Борец за величие Великой Польши Юзеф Пилсудский.

Государство лишь тогда чего-нибудь стоит, если оно умеет защищаться - эту мысль раз за разом вколачивал Юзеф в буйные головы польской шляхты. Мы не должны зависеть от поставок союзников. Если мы хотим стать Великой Польшей не на бумаге, то мы должны оснащать армию оружие произведенным на польской земле. Именно поэтому, помимо покупки военного имущества у стран Антанты, Польша стала предпринимать усилия, для того, чтобы организовать производство оружия у себя на территории. Благо золото, русское золото, аннексированное в России, для этого имелось. Поэтому скоро на севере Варшавы руками восточных рабов стали возводиться корпуса нового предприятия. Польша приобрела у Франции технологическое оборудование для производства танков "Рено". Одновременно польские эмиссары вели переговоры с Армстронгом и Шнейдером о покупке оборудования для производства артиллерийских орудий, а также строились планы, по созданию авиационных и автомобильных предприятий на окраинах Варшавы. Как не покажется странным, а поляки столкнулись с двумя проблемами - союзники, не очень то были настроены на продажу технологического оборудования, предпочитая торговать готовой продукцией, и… поляки не желали работать на создаваемых заводах! Использовать восточных рабов Пилсудский опасался по причине наличия в России вируса большевизма, что до германских рабов, то здесь, после утечки информации о событиях в Данциге - грозили либо диверсии, либо создание отрядов мятежников из числа рабочих вооруженных построенными на польские деньги оружием. Поэтому проблему пришлось решить привлечением на работы еврейской части населения Варшавы. Естественно, что для этого заранее в несколько этапов были приняты законодательные акты об уменьшении прав еврейского населения на территории Польши. Юзеф Пилсудский посчитал, что еврейский вопрос - меньшее из зол в данной ситуации, тем более, что и евреи проживающие на территории Польши в перспективе подлежали "санации".

Но главным в данном вопросе Пилсудский считал не оснащение польской армии польским оружием. Главным он считал политический момент - не многие страны в мире могли похвастаться тем, что самостоятельно производят танки. Только страны входящие в число мировых держав - Англия, Франция, САСШ, Италия, а теперь и Польша. То есть Польша становилась настоящей мировой державой, становилось государством, чей голос оказывал решающее влияние на мировую политику. Именно поэтому, момент открытия Варшавского танкового завода был обставлен как событие мирового масштаба, и по размаху и пышности превосходил празднование в России трехсотлетие дома Романовых. На торжественное событие были приглашены руководители крупнейших мировых держав, многочисленные представители европейских государств поменьше, множество представителей царствующих домов Европы и Азии. Все было обставлено по высшему разряду, включая перенесение на сушу флотской традиции - Юзеф Пилсудский лично разбил бутылку шампанского о первый выкатившийся во двор с завода танк "Польский Рено". В дальнейшем он планировал изменить название на "Пан Пилсудский" или "Юзеф Пилсудский", но пока он решил не раздражать французских друзей, достаточно было и того, что танк носил его имя и назывался "Борец за величие Великой Польши Юзеф Пилсудский" и был выкрашен в цвета польского национального флага - корпус и гусеницы красного цвета, а башня белого. А художник декорирующий танк, решив что французы всеравно не знают польского, не мудрствуя лукаво гордо написал на танке - "JСzef Pi?sudski".Далее как водится торжественный банкет, сопровождаемый выступлением известных музыкантов Европы, а затем грандиозный салют и фейерверки над всей Варшавой. Праздник вступления Польши в ряды мировых держав удался. Но главный праздник был у вездесущих агентов Князя Калиты. Прямо с парада разноцветный танк был на тяжелом грузовике увезен к железнодорожным пакгаузам, где следы его терялись.

Из детских сочинений:

"Это были гады, пропитанные кровью, которые ничего не знали человеческого".

"Мама не могла приехать ко мне, потому что поляки буянили".

"У нас появилась легионеры и разные польские выдумки".

"В это время был сильный голод и каждый человек молился Богу, чтобы дожить свою жизнь до конца".

"Все стали грубыми, озлобленными и голодными".

"Наступило мучительное время, когда все забирают, и сам не знаешь, может быть и тебя возьмут".

Глава 44 Сентябрь 1919 года.Французский десерт или Последний бой Германа Геринга.

Макс Шрамм, известный также как Глорх, командир отделения вервольфов, громко выругался опустив бинокль. Повадилась цапля на болото лягушек ловить! Именно так и обстояло. Цапля, она же четвертькилометровая сигара, она же дирижабль "Леон Гамбетта" переданный Германией Франции по условиям Версальского договора, самым наглым образом висела в берлинском небе. Если бы просто висела, то это еще куда ни шло, хотя конечно неприятно чувствовать на себе чей-то приглядывающий невидимый взгляд сверху, так эта "цапля" время от времени собирала свою жатву. И не лягушками, а человеческими жизнями. Периодически из ее нутра вылетали маленькие черные точки и со свистом устремляясь к земле, сея внизу смерть и разрушение. Переброска зенитных орудий из Эссена запаздывала по причине того, что Германия сейчас напоминала лоскутное одеяло - одни территории контролировали французы, другие поляки, третьи бельгийцы, четвертые сами немцы. Поэтому по прямой крупповские грузовик пройти не могли, а на город соответственно летела смерть с небес.

–  Эх снизился бы он пониже, - произнес Серб, он же Вилли Хенке, - я бы в нем из винтовки дырок понаделал!.

–  Ага, штыком!
– хмыкнул Глорх.

–  Ну не штыком, а может ракетой какой-нибудь, сигнальной например! Слушай, Глорх, а что если несколько сигнальных ракет вместе связать? Дальность увеличится или нет? Представляешь если долетит? Там же водород! Полыхнет так, что и в Париже будет видно! Давай попробуем!

Макс Шрамм задумался, в предложенной Сербом идее был определенный резон - даже если не получится, хоть делом займутся, а не будут сидеть и ждать прилетит в них что-нибудь сверху или нет. Однако данной затее не суждено было сбыться, ибо на небе появился еще один персонаж. Сопвич "Кэмел" F.1 разукрашенный германскими крестами. Он зашел со стороны солнца, поэтому экипаж "Гамбетты" заметил его не сразу. Однако лягушатники-аэронавты не растерялись, быстро отставив в сторону тарелки с лягушачьими лапками, вымоченными во французском пятидесятилетней выдержки коньяке, и сваренными в соусе из язычков колибри, они разбежались по боевым постам, оставив выдыхаться фужеры наполненные "Мадам Клико". И вскоре в сторону истребителя с верхней носовой и кормовых пулеметных точек потянулись следы трассеров. Но пилот Сопвича не стал сворачивать в сторону, он упрямо шел курсом на дирижабль и расстояние неуклонно сокращалось. Расчеты "Гочкисов" уже начали нервничать, ибо несмотря на то, что трассы очередей сошлись на хрупком биплане, тот как заговоренный шел вперед.

"Виккерсы" на трофейном самолете отказали практически сразу, успев выплюнуть десяток пуль не больше, и атака на безоружном самолете была лишена всякого смысла. Но Герман, так не считал - прежде чем в Берлин доставят зенитки, прежде чем удастся захватить новый трофейный самолет, эта чертова сигара в руках почитателей Гюго, будет продолжать сеять смерть на германской земле, поэтому он упрямо шел в атаку на "Гамбетту" механически нажимая на гашетку пулеметов, в надежде, что неисправность возникшая с оружием в самый неподходящий момент вдруг пройдет сама собой. Причина неисправности была банальна и характерна для войны в Германии - технический персонал, обслуживавший этот истребитель, базировавшийся во французском авиаотряде, рядом с Берлином, частично был немецким, ибо того, что Германия встанет на дыбы предвидеть никто не мог. Когда все началось, кто-то из техников вывел из строя пулеметы на самолете. Причем сделал это с умом, чтобы не сразу обнаружилось. Оно и не обнаружилось до момента таки дирижабля, ибо практически сразу же после диверсии Сопвич был захвачен германским отрядом. Остальные успели упорхнуть, а этот, со свеженакрашенными крестами на следующие сутки совершил свой первый боевой вылет против "Леон Гамбетты". Он и сейчас его совершал, вернее сказать заканчивал, ибо предпринятая Германом Герингом атака сверху результата не принесла. Оставался единственный шанс, пролететь как можно ближе от корпуса дирижабля, в надежде, что кто-то из стрелков, в горячке боя прострелит обшивку собственного корабля.

Не прострелили. Трофейный "Кэмел" вспыхнул раньше, когда до дирижабля оставалось меньше сотни метров. В последствии родилось две легенды - германская и французская, различие которых было только в одном - немцы утверждали, что Герман Геринг был жив, когда это все произошло, французы утверждали обратное. Стрелки верхних точек прекратившие стрельбу с замиранием сердца следили за происходящим. Время словно бы растянулось, и все плыло в замедленном темпе - гигантская сигара, маленький объятый пламенем комок пикирующий под углом на нее сверху. Вот шевельнулись рули "Гамбетты", словно бы в предчувствии беды, и гигантское тело, творение графа Цеппелина дрогнуло, пытаясь повернуться от летящего огня, или не дрогнуло а просто померещилось, ибо таково было настойчивое, хотя и мимолетное желание свидетелей происходящего, но все тщетно - факел врезается в корпус огромной сигары, и небо раскрашивается всполохом вспышки, а затем яркого пламени горящей верхней обшивки. Лопнувший от удара шпангоут, и хлестнувшие во все стороны крепившиеся к нему тросы нарушили жесткость корпуса, и огромная сигара в падении складывается почти пополам, а затем словно окурок падает на город в район Ландсвергерштрассе и Гальповштрассе. Все.

Это было действительно все. Потом ближе к вечеру Глорх и Серб сумели посетить место падения обломков "Гамбетты" - гигантские обугленные и оплавленные алюминиевые останки набора корпуса поразили воображение Вилли Хенске еще больше, чем недавний полет и боевые действия этого гиганта в Берлинском небе. И совершенно не важно, что пилот германского истребителя погиб. Обломки воздушного дредноута иногда оказывают гораздо больше влияния и значения чем действия целой дивизии. Бой в небе над Берлином видели все - и германские отряды, и части оккупационных войск, забаррикадировавшиеся по его районам. И если первые уверовали в то, что победить можно, то вторым в голову начали ползти панические мысли о том, что их здесь бросили. И результаты ночных боев это подтвердили - французы дрались как обреченные, но не с яростным ожесточением, а с каким-то фатализмом и неизбежностью смерти, все меньше любителей лягушек горело желанием героически погибнуть на чужой земле. Судьба Берлина и результата уличных боев в нем была решена. Решена на небесах. Решена свыше. Бог один и един, и он не может быть со всеми. Когда он с одними, то его нет с другими.