Алая нить

– Почему Лука не позвонил тебе? Он проклял своего сына и вышвырнул его вон. Он должен сказать тебе; он должен всем рассказать об этом.

– Он не звонил, – сказал отец. – Это добрый знак. А теперь, Клара, душа моя, успокойся, а? Пойди умойся, и мы поедим. Останешься у нас ночевать. Мама права: у мужчин бывают фантазии, иногда они ведут себя как ненормальные, но потом приходят в себя. Луиза, как насчет обеда?

Его жена поспешила на кухню. Она готовила сама, потому что Альдо любил ее стряпню и отказывался заводить кухарку. И должна же, черт возьми, жена чем-то заниматься, с горечью думал он, когда нет ни детей, ни внуков, которые бы заполняли ее время. Он с нежностью смотрел на дочь. Он не мог видеть ее такой несчастной. Он не выносил ее слез, даже когда она была маленькой. А теперь, когда она взрослая женщина, это еще ужаснее. Как же он ненавидел этого мерзавца – он не принес Кларе счастья, не дал ей детей – ни капли радости за последние несколько лет. Но она любила его. Это одно останавливало Альдо. Если она говорит правду и он поссорился с отцом и ушел, тогда ему будет вынесен общий приговор. Клара будет свободна и подыщет себе мужчину получше. Он отправился на кухню поговорить об этом с женой.

– Моя дочь приходит домой и говорит, что ее бросили, и что я делаю? Ничего! Какой же я после этого отец, а? Я жду, пока эта жопа Фалькони сообщит мне новость, что его распроклятый сынок скурвился, а она сидит и плачет... – Он злобно огляделся вокруг, как будто Стивен или его отец были где-то поблизости.

– Ты думаешь, это правда, Альдо? – спросила его жена. – Думаешь, он действительно бросил ее?

– Не знаю, – пробурчал он. – Я говорю это, потому что она так думает, а не потому что сам в это верю, Боже сохрани. Позвоню-ка я Луке. Скажу ему, что у нас сидит Клара и что я хочу знать, что за лапшу нам вешают на уши! – Он двинулся к телефонному аппарату, стоящему на кухне, где Клара не могла слышать его.

Трубку взял Пьеро. Он не ждал, пока Альдо взорвется, и сказал, опередив его:

– У нас в семье беда. Беда и для вашей семьи тоже. Мой брат... – Тут он сумел сделать впечатляющую паузу, что вышло очень правдоподобно благодаря его собственным чувствам. – Мой брат разбил сердце нашего отца. Нет, отец не может говорить с вами. Он слишком расстроен. Он ни с кем не может говорить. Клара у вас? Да, конечно. Отец хочет, чтобы был семейный совет. Завтра. Он спрашивает, можете ли вы приехать. Хорошо... Да... верьте мне, я бы ему яйца пообрывал за такое... Завтра, рано утром. – Пьеро заставил себя добавить: – Передайте привет Кларе от Лючии и детей, – и повесил трубку.

Альдо Фабрицци тоже отсоединился. Жена вопросительно смотрела на него.

– Это правда, – сказал он. – Он и им подложил свинью. Кларе мы пока ничего не скажем. Пусть поест и ложится спать. Я увижусь с ними завтра, и я знаю, что делать. Я им повставляю фитили. Никакая сволочь не смеет позорить дочь Фабрицци!

Он умолк и вышел, хлопнув дверью. Прежде чем вернуться к Кларе, он постарался согнать с лица выражение бешенства.

– Сейчас поедим, – успокаивающе проговорил он, – а пока давай выпьем вина, хорошо? И улыбнись-ка папе. – Он погладил ее по руке. Рука была холодной.

– Я попробую, – сказала она. – Может быть, ты прав. Может, он просто взбесился, а когда остынет, вернется.

– Может быть, – согласился отец. – Выпей-ка, чтобы щечки стали румянее. И не беспокойся. Предоставь все мне.

* * *

Объявили посадку на самолет. Анжела встала и пошла вместе с Чарли. Она до самой последней минуты осматривала зал для пассажиров, не спускала глаз с двери. Когда объявили их рейс, ее последняя надежда рухнула. Они прошли к самолету, сели на свои места, устроили ручную кладь.

Чарли увидел, что мать побледнела, и сказал:

– Не волнуйся, мам. Ты же не боишься лететь? – Она ничуть не боялась. Напротив, когда они летели сюда, была возбуждена не меньше Чарли. Он порылся в кармане. – На, съешь шоколадку. Я специально купил. Они ужасно вкусные. И кстати...

– Да, – сказала она, силясь улыбнуться.

– Каникулы были потрясные, – сказал он. – Спасибо тебе за все.

– Я очень рада, милый, – сказала Анжела. Шоколадка в обертке была мягкой и липкой. – Я потом съем, – сказала она ему.

Она открыла книгу, которую купила в дорогу, и попыталась сосредоточиться. С таким же успехом она могла бы глядеть в книжку, написанную по-китайски. Слезы щипали ей глаза, застилали буквы. Только бы сын не заметил. Она вспомнила другую поездку много лет назад, когда она плыла на госпитальном корабле с нерожденным ребенком и болью разлуки в сердце. В этот раз боль была не меньше. Она почувствовала, что сын тянет ее за рукав.

– Мам! Мам, смотри! Вон мистер Фалькони! Ух ты, он в нашем самолете!

Поведение матери ошеломило его. Уронив книгу на пол, она встала, повернулась и увидела Стивена, который шел к ней по проходу. Она протиснулась мимо Чарли, не дожидаясь, чтобы он пропустил ее. А мистер Фалькони встал в проходе, загородив его так, что другие опоздавшие не могли пройти, и, протягивая обе руки, сказал ей:

– Я боялся, что опоздаю.

А она улыбалась и задыхалась, и вид у нее был такой, будто случилось что-то невероятное. Как будто она выиграла футбольный матч или получила наследство.

– Я думала... я тоже думала, что ты опоздаешь.

Потом стюардесса увела его вперед. Чарли поднял книжку – мать впопыхах наступила на нее, высокий каблук царапнул болезненного вида героиню, изображенную на обложке.

– Я не хочу читать, милый, – сказала она.

Вся раскрасневшись, она засмеялась, и он спросил:

– Мам, а ты знала, что он полетит этим же самолетом?

– Нет, не знала. Но молилась, чтобы он полетел! – Она взяла его за руку и крепко сжала. – Потом я тебе все расскажу. Обещаю.

Зажглась надпись, призывающая пассажиров пристегнуть ремни. Моторы заработали, наполняя салон ревом, и самолет двинулся по взлетной полосе.

Через несколько минут под ними уже сверкала и переливалась панорама Нью-Йорка. Чарли нагнулся вперед и стал смотреть в окно.

Когда начался крутой подъем, он откинулся на спинку сиденья и сказал Анжеле:

– А ты в него тоже влюблена, правда, мам?

– Да, милый, правда. Ты не против?

– Это здорово, – сказал он и широко улыбнулся ей. – Он мне ужасно нравится. Если не будешь есть шоколадку, можно, я ее съем?

* * *

Пьеро отошел от окна, и кружевная занавеска легла на место.

– Они явились, – сказал он отцу.

– Сколько их?

– Альдо, а с ним этот еврейчик-адвокат. И еще двое не считая шофера.

– Впусти их, – сказал Лука Фалькони. Он уселся в свое любимое кресло. Сад – неподходящее место для этой встречи. Он ведь скорбит о потерянном сыне. Для этого мрачная гостиная подойдет больше. На столе стояла бутылка кьянти. И большой серебряный ящик сигар. Лука выглядел как человек, перенесший тяжелый удар. Как человек в глубоком горе. И это было правдой. Кроме того, он должен выглядеть так, как будто ненавидит сына, которого изгнал из семьи и даже имя его запретил произносить. Альдо Фабрицци не так-то легко одурачить. Он привел адвоката, чтобы оговорить условия для Клары. Лука тяжело поднялся – казалось, будто он внезапно состарился, – и протянул руку Фабрицци.