Альбион и тайна времени

— Ничего удивительного, это кровь говорит — вы ведь не на пустом месте выросли — за вами века.

Потянула я нитку из клубочка английской истории, § привел меня клубочек… к себе же домой. Помните ли вы эпоху Владимира Мономаха? Этот князь помимо всего прочего был знаменит своими семейными связями едва ли не со всеми властвующими домами Европы. Он-то и женился на дочери Гарольда Годвина, которую звали Джитой.

Я сижу на камне среди развалин аббатства. Листья плюща и ползучие розы полузакрыли серые камни. В руках у меня книга английского историка Грина, И оживает холм Сенлак:

«Ранним октябрьским утром Вильгельм повел свои войска по возвышенности от Гастингса к устью Тельгема. С этого места увидели нормандцы английскую армию, тесно построенную за окопами и частоколом на высотах Сенлака. Ее правый фланг был прикрыт болотом, а левый, самую опасную часть позиции, защищали телохранители Гарольда в полном вооружении и с громадными секирами… Остальная позиция была занята густыми толпами полувооруженных крестьян, собравшихся по призыву Гарольда для борьбы с врагами.

Своих рыцарей Вильгельм направил на центр этой грозной позиции, а фланги велел атаковать французским и бретонским наемникам. Атака нормандской пехоты открыла сражение: впереди пехоты ехал менестрель Тайлефер, бросая в воздух и ловя свой меч и распевая песнь о Роланде. Он первый из нормандцев нанес удар — первый и пал.

Тщетно пытались нормандцы овладеть крепкой изгородью, из-за которой сыпались дротики и удары секир и слышались дикие крики: «Вон! Вон!»

За отражением пехоты последовало отражение конницы. Несколько раз водил Вильгельм войско к роковой изгороди. Весь боевой пыл, клокотавший в его нормандской крови, вся беззаветная храбрость соединились в этот день с хладнокровием, стойкостью и неистощимой находчивостью.

Бретонцы с левого фланга попали в болото и пришли в расстройство: паника охватила все войско, когда разнесся слух, что герцог Вильгельм убит. «Я жив! — закричал он, сдернув с головы шлем. — Я жив и с божьей помощью одержу еще победу!»

Взбешенный неудачей Вильгельм ринулся прямо на королевский штандарт, его сбили с коня, но он своей тяжелой палицей сразил брата короля Гирта. Выбитый опять из седла, он своею рукою поверг на землю всадника, не согласившегося уступить ему коня. Среди грохота и шума битвы он видит бегство части своей армии, останавливает ее и пользуется этим для победы. Хотя частокол был порван его бешеной атакой, но стена из щитов, стоявших за ним воинов, все еще удерживала нормандцев; тогда притворным бегством Вильгельм выманил часть англичан из их неприступной позиции, затем обратился против пришедших в беспорядок преследователей, прорвался сквозь покинутые линии и овладел центром позиции. Тем временем французы и бретонцы удачно поднялись на флангах.

В три часа дня холм был взят. В шесть битва еще кипела вокруг штандарта, и дружинники Гарольда стойко бились на том месте, где впоследствии был воздвигнут главный алтарь Аббатства Битвы.

Наконец герцог выдвинул вперед стрелков, и тучи их стрел сильно разредили густые массы, столпившиеся вокруг короля; при закате солнца стрела поразила в правый глаз самого Гарольда; он пал среди знамен, и битва закончилась отчаянной схваткой над его трупом. Ночь прикрыла бегство англичан. Завоеватель расставил свою палатку на том самом месте, где пал Гарольд, и «сел есть и пить среди трупов».

Это был конец и начало. Битва при Гастингсе для истории Британии важна не менее, чем для нас битва на Куликовом поле, хотя поводы их совершенно разные.

После Гастингса аборигены этого острова, привыкшие прежде к чужеземным вторжениям, до сегодняшнего дня не видели в своей стране неприятельского лагеря.

Набирая с веками силу, эти островитяне зато сами распространились по миру.

К вечеру тучи над долиной разбрелись, заголубело небо. Солнце садилось в море. Вот блеснул последний луч, последний луч Гарольда. Быстро темнело. В полумраке забелели тонкие туманцы. И возникло поле битвы. Дымно. Душно. Шорохи и стоны.

Как знать, по какой дороге пошли бы отношения России и Англии, не случись битвы при Гастингсе, не умри Гарольд на поле боя. Мало, конечно, поводов предполагать идиллию в этих отношениях в том несвершившемся варианте, а все же мысль человеческая ищет и надеется, а вот если бы, тогда бы!

Смех и шепот зашевелили кусты Сенлака — две девочки забрели в развалины. Они, наверно, были ученицами школы, выросшей здесь на холме. Вспыхнул фонарь у входа в ресторан, построенный невдалеке от развалин на том месте, где монахи аббатства некогда раздавали подаяния нищим и паломникам. Вспыхнул фонарь и рассеялись все мои видения. Ресторан называется «Отдых пилигримов». Моторизованные пилигримы и впрямь любят это место — возвращаясь вечером с пляжей Гастингса, удобно завернуть сюда на ужин. И романтичное место. Весьма.

Прошла неделя — настало воскресенье. И снова утреннее цоканье копыт: тот же всадник на той же лошади удалялся в сторону Риджент-парка. Несколько месяцев по воскресеньям провожала я его незамеченная. Но однажды лошадь взбрыкнула прямо перед моими окнами, всадник повозился с нею, успокоил, поднял голову, увидел меня в окне. Взгляды встретились. Я махнула ему рукой — он ответил. С тех пор это повторялось каждое воскресенье.

Невинное приключение заметно украсило мою лондонскую жизнь. И не то чтобы жаловалась я на отсутствие дел и забот — их было сверх меры, и не то чтобы одинока была я здесь, но к естественной и непроходящей тоске по дому, по своей жизни там, примешивалось ощущение некой пустоты внутри, некой незанятости души. Впрочем, ностальгия — предмет разговора совсем другого рассказа, и я упомянула о ней здесь лишь в связи с появлением всадника.

Конный спорт, как известно, прерогатива этой страны, а посему, что бы я ни придумывала, мне было достоверно известно одно: в Лондоне каждый член какого-либо клуба верховой езды, каждый умеющий управлять конем может взять его напрокат на час, два или более. В парках встречаешь не только одиноких наездников или пары, но и целые семьи: отец, мать, все дети — самая маленькая трясется позади всей кавалькады на пони. Удовольствие дорогое, но, судя по количеству наездников, настолько большое, что и денег не жаль.

Стирка белья в Британии — дело в основном мужское. Как правило в субботу отец семейства загружает корзину для провизии целлофановыми мешками с бельем и везет их на колесиках в прачечную. Там, запустив деньги в машину, он сыплет порошок, пускает воду и садится читать, пока машина не сделает своего дела. Выстиранное белье, опять прежде запустив деньги, муж-прачка сушит точно с такими же удобствами.

— Если я все-таки защищу свою многострадальную диссертацию, — пошутил как-то Антони Слоун, — то будет это исключительно благодаря прачечной: вот где продуктивно работается, шум машин и беготня детей совершенно не мешают. Я вообще заметил, что чужие дети не действуют на нервы.

Должна сказать, я возила белье в прачечную сама. Случались в прачечных кроме меня и другие женщины, но все же мужчины преобладали. И еще должна сказать, нисколько не жалею, что возила белье: это было самым удобным местом для чтения по методу Антон и, а кроме того мне посчастливилось именно там продолжить, и все же не дописать до конца одну страницу своей жизни…

Я уже запустила машину и обернулась к скамье сесть с книгой. Он читал свою книгу перед своей работающей машиной, он был поглощен чтением, он — мой всадник, которого я воображала известным спортсменом, актером, графом Эссекса.