Александр Агренев. Трилогия

— Быва-али дни веселыя, гуля-ал я молодец! Не зна-ал тоски-кручинушки, как вольный у-удалеец…

Даже засунув голову под подушку, Гурьян был вынужден наслаждаться совсем не музыкальным ревом изрядно подвыпившего детины — для глубокого и сильного баса фабричного грузчика какая-то там кучка перьев, даже и обтянутая толстой ситцевой наволочкой, помехой не была. Если уж ему и стены не мешали… Тем удивительнее была резко наступившая тишина и покой — это было настолько непривычно и здорово, что даже кашель куда-то пропал. Следующей неожиданностью стал брат, вихрем ворвавшийся в дом и прямо с порога выпаливший:

— Гуря, там тебя ищут!

— Кто?

— Ну, такой… Строгий такой, важный — как у Фимки спросил, где мы живем, так тот аж подавился. Потом тихо так ответил, и сразу в дом — шмыг! Сам. Представляешь!?!

Старшенький честно попытался это сделать, но так и не смог — попросту отказало воображение. Уж как только не пытались усовестить, уговорить, или даже заставить народного певца молчать, ничего не помогало — ни взывания к совести, ни просьбы, ни даже откровенный мат. Да что там ругань, даже тяжеленная оглобля по хребтине была бесполезна. Вообще все было бесполезно — любые крики и увещевания Ефим попросту пропускал мимо ушей, а деревянную анестезию надо было еще суметь применить. В смысле, остаться целым и невредимым после применения. Ухитрившись при этом не только подобраться поближе и от всей души приласкать непризнанное певческое дарование, но и вовремя удалиться, заботясь о собственном хорошем самочувствии.

Входная дверь опять знакомо скрипнула, и впустила в горницу поток студеного воздуха, принесшего с собой запах зимней свежести. А вместе с ней на пороге объявился нежданный, но очень дорогой гость, поработавший заодно и быстродействующим лекарством — еще недавно покашливающий и мерзнущий парень, на диво быстро позабыл о своем плохом самочувствии. Полетело в сторону одеяло вместе с подушкой, руки словно сами собой чуток подтянули штаны, а пол обжег ступни приятным холодком.

— Я… Я сейчас, вашсиясь!

Быстро прошлепав в дальний угол, Гурьян повозился там немного, и так же торопливо вернулся обратно, неся на вытянутых руках маленький сверток. Повозился, пальцами и зубами развязывая тугие узелки, и не раскрывая до конца, осторожно протянул вперед.

— Вот.

Небрежно приняв и взвесив на руке, работодатель довольно кивнул. Затем осмотрелся, неспешно расстегнул свое пальто, снял шапку и искоса глянул на притихших детей.

— Я смотрю, тебе нездоровится?

— Да это я так, вашсиясь, ленюся помалёху.

— Ну, раз так.

Гость жестом фокусника перекатил между пальцами серебряный рубль, убедился, что его все заметили, и легким движением кисти отправил металлический кругляш на колени к маленькой хозяйке.

— Неподалеку отсюда я заметил хлебную лавку. Наверняка там найдется что-то вкусное?..

Гурьян понял намек с первого раза.

— Ванька, Любка — ну-ка живой ногой, за сдобой к чаю!

Сестра быстро поставила чугунок с водой в печку и чуть замешкалась. С опаской поглядывая на молодого мужчину, она бочком-бочком подобралась поближе к старшему брату, скорчила умильную рожицу, и просительно заглянула в глаза. Шепнула что-то на ухо, еще раз, получила разрешающий кивок и уточнение:

— На всех.

Дождавшись, пока они останутся одни, фабрикант устроился поудобнее за низеньким массивным столом, выложил перед собой блокнот с ручкой и приготовился записывать.

— Знач так! Вот этот вот, заходит на почту раз в четыре недели, выходит всегда с большим таким пакетом в руках. Потом пакет выбрасывает — я как-то подобрал, обычная бумага, без штемпелёв всяких. Этот вообще никуда не ходит, на работу да с работы. И этот тоже. А вот мордатый — раза три приходил к тому самому господину, за которым указано присматривать особо…

Когда вернулась нагруженная хлебобулочной продукцией малышня, старший брат как раз заканчивал жаловаться на последнюю фотокарточку, вернее на того, кто на ней изображен.

— Каждый раз как в тот дом идет, постоянно оглядывается. И выходит — тоже по улице глазами шарит, вот. А минут через пять после него дама выходит, красивая такая — и в другую сторону, причем еще улыбается так, по-доброму. Пока все.

Гость дописал последнюю строчку, и застыл в легкой задумчивости, не обращая внимания на детей, осторожно выкладывающих на стол свою добычу. Большая связка баранок, троица витых калачей, опять связка, только уже золотисто-коричневых сушек. И диво дивное, до сего дня не гостившее на столе ни единого разу — золотистый "кирпич" ситного хлеба. Вкусного, и при этом неимоверно дорогущего, особенно для простых работяг. Одно слово, господская еда… Отдельной горочкой лежали сладости, дюжина румяных булочек с изюмом — брат разрешил, если сдача останется.

— Ну что же, неплохо.

Гурьян тем временем сделал страшные глаза и цыкнул на сестру, вознамерившуюся на полном серьезе напоить известного на весь Сестрорецк фабриканта свежезаваренным иван-чаем. Ну не дура ли? Впрочем, что с нее взять — малявка еще, соображения никакого. Все так же молчаливо выпроводив своих младших обратно на свежий воздух, парень кинул быстрый взгляд на своего работодателя, и с облегчением вздохнул — тот медленно листал свой блокнот, и казалось, вообще не замечал никакой суеты вокруг себя.

— Добавить больше нечего?

Непроизвольно вздрогнув — до того неожиданно прозвучал вопрос, Гурьян энергично помотал головой из стороны в сторону, показывая что выложил все без утайки и до самого что ни на есть донышка.

— Отец у тебя на Сестрорецком казенном работает? О твоем приработке знает?

Не удивившись такой осведомленности (а так же тому, что фабрикант не спрашивает, где мать), подросток тихо ответил.

— Да, на нем. Нет, не знает — я ж никому, как вы и сказали!.. Правда батя меня порасспрашивал малость, так я ему все как и положено — мол так и так, хорошее место нашел, часто важные господа с фабрики ходят. И денег всех не показывал.

Непонятно чему улыбнувшись, мужчина продолжил.

— Молодец. Теперь: зачем и почему именно я приходил к тебе.

Одновременно со словами работодатель достал небольшую картонку и стал что-то писать на ее обороте.

— Осенью, ты занимался своей работой, и во время нее нечаянно подслушал мой разговор с господином Долгиным. Я говорил о том, что в фабричную школу можно принимать детей и со стороны. А недавно ты набрался смелости, дождался пока я к тебе подойду почистить обувь, и похлопотал за своих младшеньких — в ответ я обещал подумать. Запомнил? Мне стало интересно, и я сам тебя нашел, чтобы дать ответ. Все. Запомни как отче наш, и остальным то же самое говори — понятно?

— Как не понять, вашсиятство! Только все одно, как-то оно не очень. Ну, история эта. Кто я, и кто вы, чтобы вам самому до меня ходить…

Гурьян стремительно постигал азы конспирации. И даже, удивляясь самому себе, рисковал высказать свое сомнение вслух — но уж больно легко было говорить правду своему работодателю. Да и вообще, разговор с ним был очень необычен — несусветный богач, да к тому же и самый настоящий аристократ, а совершенно не кичился своим высоким положением.

— Я перед тобой два дома посетил, и после тебя еще в один зайду — лично приглашал отдать детей в свою школу. Так что можешь собой гордиться, из-за тебя целый князь полдня ноги утруждает.