Александр Грин

«Он все время в забытьи. До последней сознательной минуты, когда язык его еще не был парализован, он говорил о разных мелочах будущей жизни. Сердце, сравнительно крепкое, упорно держит Сашу на земле», – писала Нина Николаевна Калицкой 8 июня 1932 года. [560]

Умер Грин вечером того же дня. В половине седьмого.

Летом в Крыму нельзя затягивать похороны, и хоронили назавтра.

«На кладбище – пустынном и заброшенном – выбрала место. С него видна была золотая чаша феодосийских берегов, полная голубизны моря, так нежно любимого Александром Степановичем… В тот тяжелый для Крыма год даже простой деревянный гроб было трудно достать. Я обтянула его деревянный остов белым полотном и обила мелкими вьющимися розами, которые Грин, вообще очень любивший цветы, любил больше всего». [561]

560

Цит. по: Филимонов С. Б.Тайны судебно-следственных дел.

561

Там же. С. 102.

«Я думала, что провожать буду только я да мама. А провожало человек 200, читателей и людей, просто жалевших его за муки. Те же, кто боялся присоединиться к церковной процессии, большими толпами стояли на всех углах пути до церкви. Так что провожал весь город. Батюшка в церкви сказал о нем, как о литераторе и христианине хорошее доброе слово… Литераторов, конечно, никого не было, хотя я написала о тяжелой болезни Саши Максу Волошину в Коктебель, где Дом литераторов… Как странно мне, единственно, что острой иглой впивается мне в сердце, это мысль о том, что никогда я больше не услышу и не увижу, как плетется пленительное кружево его рассказа… На всем остался Сашин последний, уставший взгляд». [562]

562

Цит. по: Ковский В. Е.Реалисты и романтики.

Глава XIX НИНА

На этом можно было бы поставить точку. Так жил и так умер Грин. Все остальное – легенда. Возможно, следы ее остались в этой книге, потому что отделить легенду от вымысла иногда бывает очень сложно, хотя автор этой книги именно к тому стремился. Но история Грина – тот самый случай, когда недостаточно рассказать лишь о нем самом и промолчать о том, что ждало его жену и любимую его героиню, его Ассоль, Тави Тум, Дэзи, Молли, Джесси, его Недотрогу. И история эта будет по-своему не менее трагичной и несправедливой, чем история жизни самого Грина.

Она осталась жить вдвоем с матерью в Старом Крыму в том самом саманном домике, где умер Грин. Постепенно приходила в себя, переписывалась с Новиковыми, с Надеждой Яковлевной Мандельштам, с литературоведами Владимиром Смиренским и Корнелием Зелинским, позднее – с Паустовским. Но самым близким человеком для Нины Николаевны оставалась Вера Павловна Калицкая и больше всего в фонде Грина именно ее писем.

«8 июля, в 6 ч. 30 мин. вечера умер Саша, милая Вера Павловна! Агония длилась сутки. Умер очень тихо – отошел. Я все время держала его за руку и гладила по голове, чтобы ему было легче. Утром вспрыснула морфий, чтобы хотя бы и без сознания, но не было у него болей. Он сразу перестал стонать и только тяжело дышал. В гробу лежал с блаженно-тихим спящим лицом, все удивлялись…» [563]

563

Цит. по: Филимонов С. Б.Тайны судебно-следственных дел.

Калицкая отвечала: «Как ни больно мне было думать, что Саша должен умереть, теперь я уже думаю иначе: слава Богу, что он отмучился, успокоился. Когда я прочла Ваши слова о том, что Саша после бреда и галлюцинаций пришел в себя, позвал священника и долго с ним говорил, я была поражена и, не скрою, радостно. Если бы Вы знали, как я молилась о том, чтобы Бог дал Саше „христианскую кончину“. Я не смела писать Вам о том, чтобы Вы попросили Сашу причаститься, думая, что Вы ни за что на это не решитесь, а только молилась». [564]

564

РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 2. Ед. хр. 44.

Калицкая переживала в ту пору тяжелые времена. В начале тридцатых годов у нее испортились отношения с мужем, мрачным, замкнутым человеком, она думала от него уйти и спрашивала в письмах у Нины Николаевны, можно ли купить в Старом Крыму недорогой дом и в нем поселиться, легко ли найти работу. Они подробно обсуждали этот вопрос, мечтали, прикидывали, но, как ни трудно приходилось Вере Павловне с Казимиром Петровичем, она так и не ушла от него. Отчасти потому, что остававшаяся с мужем до конца Нина Грин была ей примером.

А сама Нина Николаевна в 1934 году, поддавшись уговорам матери, вышла замуж за врача-фтизиатра Петра Ивановича Нания, лечившего Грина в последний год его жизни. Это известие очень огорчило литературоведа Владимира Смиренского, полагавшего, что вдова Грина должна хранить память о своем муже и никому более не принадлежать. Вера Павловна по-женски поняла и поддержала Нину Николаевну. И когда в середине 30-х годов Нина Грин приступила к написанию первого варианта мемуаров о Грине и Нанию это сильно не понравилось, Калицкая посоветовала своей корреспондентке не портить из-за Александра Степановича отношений с мужем. Достаточно того, что он мучил ее при жизни, не хватало только, чтобы портил жизнь теперь.

Однако счастья третий брак Нине Николаевне не принес. Жена Ивана Алексеевича Новикова, Ольга Максимилиановна, та самая, что писала в страшном августе 1931-го под диктовку письмо Грина, когда тот был не в состоянии водить рукой, позднее вспоминала:

«В 1936 году я приехала в Старый Крым. Нина Николаевна мне очень обрадовалась, но сама она стала какой-то другой, погасшей. Не было прежней Фрези Грант, которую мы так любили. Сама она это хорошо понимала. „Я очень переменилась, Машенька, – грустно сказала она, когда мы с ней пошли на кладбище, – и я знаю это. Того, что было с Александром Степановичем, не повторится. Тогда я не ходила, а летала, помните? Ненавижу себя такую, как сейчас. Стараюсь жить этой чужой мне жизнью, а не получается. Словно это и не я“». [565]

565

Цит. по: Первова Ю.Воспоминания об Александре Грине. С. 18.

Все чаще и чаще она возвращалась мыслями к Грину. Еще в 1932 году, полтора месяца спустя после смерти Александра Степановича, она сообщила Новиковым о своем желании написать биографию Грина:

«Если удастся, сама попробую написать, не удастся – попрошу кого-либо, но хочу это сделать при жизни, а то на А. С. так много лишнего лежит, что только я могу разобраться в этом; об этом лишнем мы с А. С. часто говорили. Буду собирать все – и белое, и черное, чтобы вышел не только мой человек, но и вообще человек». [566]

566

РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 86.

А в 1938 году писала критику Корнелию Зелинскому:

«Вся моя человеческая жизнь оправдана одиннадцатью годами жизни с Александром Степановичем. За шесть лет после его смерти я, конечно, невероятно изменилась, душевно постарела, погрубела, но знак А. С. всегда останется на моем существе. И, как бы ни была трудна мне жизнь с ним, она была прекрасна». [567]

Нина Николаевна призывала Веру Павловну делать эту работу вдвоем: она бы написала свою часть воспоминаний, а Калицкая – свою, но Вера Павловна долго отказывалась. По таинственным законам человеческой души с годами образ Грина не просветлялся, но становился в ее памяти более темным и отталкивающим.

567

Цит. по: Тарасенко Н.Дом Грина. С. 87.

«Вспоминала, как когда мы приезжали в Ленинград и мы пустились в воспоминания, кончилось это Вашими, да, кажется, и моими слезами, так это все было надрывно». [568]

«Писать об А. С. в радужных красках я не могу; чем больше я о нем думала, тем труднее мне изобразить его положительным типом. Слава Богу, в молодости, когда я с ним жила, я его не совсем знала, очень многого не понимала и потому могла как-то мириться и жить, а теперь образ его кажется мне и трагическим, и страшным, а хорошее в нем только искрами. Блеснет и потухнет». [569] А в другом письме добавила: «Поистине это был человек, про которого можно сказать словами Достоевского: „Бог с чертом борются, и место битвы – сердца людей“».

568

РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 2. Ед. хр. 44.

569

Там же.