Александр Грин

– Биче, вы не правы.

– Непоправимо права. Гарвей, мне девятнадцать лет. Вся жизнь для меня чудесна. Я даже еще не знаю ее как следует. Уже начал двоиться мир, благодаря вам: два желтых платья, две „Бегущие по волнам“ и – два человека в одном! – Она рассмеялась, но неспокоен был ее смех. – Да, я очень рассудительна, – прибавила Биче задумавшись, – а это, должно быть, нехорошо. Я в отчаянии от этого!

– Биче, – сказал я, ничуть не обманываясь блеском ее глаз, но говоря только слова, так как ничем не мог передать ей самого себя, – Биче, все открыто для всех.

– Для меня – закрыто. Я слепа. Я вижу тень на песке, розы и вас, но я слепа в том смысле, какой вас делает для меня почти неживым. Но я шутила. У каждого человека свой мир. Гарвей, этого не было?!

– Биче, это было, – сказал я. – Простите меня.

Она взглянула с легким, задумчивым утомлением, затем, вздохнув, встала:

– Когда-нибудь мы встретимся, быть может, и поговорим еще раз. Не так это просто».

Вообще, вся эта сюжетная коллизия сильно напоминает роман «Блистающий мир». Биче, как и Руна, бескрыла, лишена веры в чудо, закрыта для пятого измерения, а также шестого, седьмого, восьмого и так далее чувств, но, в отличие от жирной гусыни Руны, не наделена жаждой власти и даже в таком нелетающем образе не теряет привлекательности. В «Бегущей по волнам» происходит удивительная вещь: Грин признает право человека на неверие в чудо и не мажет его за это черной краской. После того как Гарвей и Биче расстаются, герой сохраняет в душе ее светлый облик и благодарность к ней.

«С болью я вспомнил о Биче, пока воспоминание о ней не остановилось, приняв характер печальной и справедливой неизбежности… Несмотря на все, я был счастлив, что не солгал в ту решительную минуту, когда на карту было поставлено мое достоинство – мое право иметь собственную судьбу, что бы ни думали о том другие. И я был рад также, что Биче не поступилась ничем в ясном саду своего душевного мира, дав моему воспоминанию искреннее восхищение, какое можно сравнить с восхищением мужеством врага, сказавшего опасную правду перед лицом смерти. Она принадлежала к числу немногих людей, общество которых приподнимает. Так размышляя, я признавал внутреннее состояние между мной и ею взаимно законным и мог бы жалеть лишь о том, что я иной, чем она. Едва ли кто-нибудь когданибудь серьезно жалел о таких вещах».

Совершенно прав В. Ковский, который писал о женских образах в «Бегущей»: «Биче и Дэзи – как бы две стороны одного, не существующего в природе, идеального типа, гармонически сочетающего интеллектуальность с ясной простотой духовного облика, твердую определенность характера с чуткой восприимчивостью, трезвость с поэтичностью, сдержанность с экспансивностью, самостоятельность с уступчивостью». [424]

Но две эти стороны для Грина не равноценны и не равноправны, и автор вслед за героем отдает предпочтение второй – то есть восприимчивой, поэтичной, экспансивной, уступчивой (а в сущности, управляемой, поддающейся внушению), и думает Гарвей о Дэзи, которой пренебрег на карнавале в Гель-Гью, обидел, сам того не желая, своей холодностью, тем, что откровенно предпочел ей Биче. А она была так кротка, что даже не посмела обидеться. Полудевушка, полуребенок, герой не испытывает к ней внезапного, как солнечный удар, чувства, его чувство к ней проявляется постепенно.

424

Ковский В. Е.Романтический мир Александра Грина. С. 135.

Не будет большой натяжкой предположить, что два эти образа соседствуют и борются друг с другом в сердце Гарвея подобно тому, как соседствовали в сердце самого Грина две женщины: Вера Павловна Абрамова, утонченная петербургская дама с благородным обликом и светскими привычками, и Нина Грин – женщина-ребенок: «Я была тогда озорна и смешлива. Он это любил». [425] Нина Грин, которую писатель, в отличие от Веры Павловны, смог очаровать и заколдовать.

В 1958 году в письме почитателю творчества Грина Ю. А. Ковуре Н. Н. Грин писала: «Биче доступна мечта реальная. Стройность и цельность ее миросозерцания не вмещает иного. Душа ее в „шорах“ и боится потерять. Ей всего 19 лет, она женственна и властна (мягко). Ум у нее стройный, смелый, идущий твердо по Земле. Если бы ее не взволновала встреча и разговор с Гарвеем, то значило бы это, что она душевная тупица. Ею она не была. Гарвей понравился ей, но внутренний мир его был чужд. И входить в него ей было страшно. Это перестраивать себя. Да и перестроишь ли? Такая мраморная стройность миросозерцания или другая, гарвеевская, – они враждебны…

425

Воспоминания об Александре Грине. С. 323.

В лице Биче Александр Степанович и дает синтетический образ встреченных и любимых им женщин, чуждых его душе. Они тоже были молоды и не желали и не могли, как и Биче, разрушить стройность своего внутреннего мира, принять мир Александра Степановича. Он был чужд им». [426]

Та же мысль высказана и в ее мемуарах, но в более широком и личном контексте: «Многих женщин рассматривал Грин, ища. И прелестные, и дурные были на пути Грина. Биче Сениэль – итог этих встреч и исканий. Тут и юношеская Вера Аверкиева, и Екатерина Бибергаль, и Вера Павловна, и Мария Владиславовна, и Мария Сергеевна, и многие другие, ни имени, ни лиц которых я не знаю и о которых Александр Степанович скромно говорил: „Их было много“. Я никогда не хотела знать подробности о них. Молодость Александра Степановича, тяжелая жизнь, незнание жизни, жадность к ней, „тоска о Молли“, алкоголь, так обостряющий и искажающий желаемые образы, вечное беспокойство и ошибки. Искание не тела женщины, а души ее, воплощенной в желаемый образ Дэзи – девушки с простым сердцем и верой в чудеса, творимые руками человечности. Такие девушки непопулярны, не привлекают взора ни блеском ума, ни изысканностью. Они умеют любить, верить, быть женой, другом». [427]

426

Первова Ю.А.Воспоминания о Нине Николаевне Грин. С. 127–128.

427

Грин Н. Н.Воспоминания об Александре Грине. С. 60.

Так было в жизни и так было в романе, в который малопомалу превращалась жизнь Александра Грина. Одна женщина вытеснила из сознания Грина другую, одна девушка вытеснила из души Гарвея свою невольную соперницу, потому что оказалась ближе ему и понятливей. Сначала «кроме сознания, что мир время от времени пускает бродить детей, даже не позаботившись обдернуть им рубашку, подол которой они суют в рот, красуясь торжественно и пугливо, не было у меня к этой девушке ничего пристального или знойного, что могло бы быть выражено вопреки воле и памяти». Но проходит время, все меняется, и «в противоположность Биче, образ которой постепенно становился прозрачен, начиная утрачивать ту власть, какая могла удержаться лишь прямым поворотом чувства, – неизвестно где находящаяся Дэзи была реальна, как рукопожатие, сопровождаемое улыбкой и приветом. Я ощущал ее личность так живо, что мог говорить с ней, находясь один, без чувства странности или нелепости, но когда воспоминание повторяло ее нежный и горячий порыв, причем я не мог прогнать ощущение прильнувшего ко мне тела этого полуребенка, которого надо было, строго говоря, гладить по голове, – я спрашивал себя:

– Отчего я не был с ней добрее и не поговорил так, как она хотела, ждала, надеялась? Отчего не попытался хоть чем-нибудь ее рассмешить?»

Строго говоря, конфигурация героев в этом романе не есть любовный треугольник. Несовершенная чета Биче и Гарвей напоминает другую – Дэзи и Тоббоган. В обеих парах один из героев летать умеет, а другой – нет, один приземлен и закрыт чуду, другой открыт. Карнавал в Гель-Гью так же, как и появляющаяся в шлюпке Гарвея Фрези Грант – это вечный гриновский тест на восприимчивость человека к иной реальности. Тоббоган, жених Дэзи, конечно, грубее Биче, он не то что морскую диву, даже обычное веселье горожан не может спокойно воспринять.

«– Подумать только, какие деньги брошены на пустяки!

– Это не пустяки, Тоббоган, – живо отозвалась девушка. – Это праздник. Людям нужен праздник хоть изредка. Это ведь хорошо – праздник! Да еще какой!

Тоббоган, помолчав, ответил:

– Так или не так, я думаю, что, если бы мне дать одну тысячную часть этих загубленных денег, – я построил бы дом и основал бы неплохое хозяйство».

Тут вот что любопытно. Когда в эпилоге все встанет на свои места, мещанин Тоббоган исчезнет как персонаж, недостойный авторского и читательского внимания, Биче выйдет замуж за почтенного человека по имени Гектор Каваз, в рассудительном и степенном образе которого при желании можно увидеть черты Казимира Петровича Калицкого, а Дэзи соединится с Гарвеем и станет Дэзи Гарвей, потому что верит в историю с бегущей по водам аки посуху девушкой («„Вы видели Фрези Грант?! Вы боялись мне сказать это?! С вами это случилось? Представьте, как я была поражена и восхищена! Дух мой захватывало при мысли, что моя догадка верна. Теперь признайтесь, что – так!“ – „Это – так“, – ответил я с той же простотой и свободой, потому что мы говорили на одном языке»), так вот первое, что сделает Гарвей – он построит дом. Другое дело – как он его построит и как это строительство обставит – волшебным, чудесным образом, и Дэзи ни о чем не догадается, а, возвратившись после годичного кругосветного путешествия, узнает, что у них есть дом, деньги на который Гарвей получил в результате случайно выигранного дела. Однако все упирается именно в этот обывательский идеал, в четыре стены и крышу над головой, и оказывается, что дом нужен всем. По крайней мере без него невозможно счастье.

Об этом счастье впоследствии много спорили. Одни гриноведы полагали, что герой романа обрел свое Несбывшееся, другие – что оно так и осталось невоплощенным. «Нужно считать Грина плоским проповедником банальных истин, чтобы думать, будто герой его обрел Несбывшееся в уютном маленьком домике, построенном для Дэзи по его собственному проекту», – писал В. Е. Ковский. [428]

Но в любом случае, в отличие от раннего рассказа Грина «Продавец счастья», герои которого терпят на протяжении всей своей жизни нужду и счастливы без денег, теперь все упирается именно в них, и вся конструкция романа, независимо от того, сбылась в нем или нет мечта, рассыплется в пух и прах, если у Гарвея не будет поверенного по фамилии Лерх, снабжающего его деньгами.

428

Ковский В. Е.Романтический мир Александра Грина. С. 134.

Об этом второстепенном персонаже хорошо рассказано в небольшой филологической заметке писателя и литературоведа Олега Постнова:

«Герои Александра Грина точно, порой скрупулезно характеризуются с точки зрения их материального положения. Томас Гарвей, протагонист романа „Бегущая по волнам“ (1928), оказывается в Лиссе из-за внезапной болезни. Он посылает письмо „своему поверенному Лерху“ с просьбой о деньгах; тот отвечает сотней фунтов, а впоследствии шлет еще тысячу, дав Гарвею повод припомнить величину своего капитала: „около четырех тысяч“…