Александр I

Переписка молодого царя Александра I Павловича с опытным президентом Соединенных Штатов Джефферсоном (начало ей положил Лагарп) тем и важна, что абсолютно свободна от прагматических подтекстов. Православный государь построил эту переписку в духе философской почты XVIII века; он принял на себя роль величественного ученика, который вопрошает заочного учителя о смысле жизни. Ученик не просит конкретных ответов на злободневные вопросы, он всевластно исповедуется, державно внемлет. Джефферсон, в свою очередь, почтительно поучает.

«Разумные принципы, вводимые устойчиво, осуществляющие добро постепенно, в той мере, в какой народ Ваш подготовлен для его восприятия и удержания, неминуемо поведут и его, и Вас самих далеко по пути исправления его положения в течение Вашей жизни…» [106]

Постепенно и в меру – это Александру Павловичу было близко; в это он вкладывал свой смысл. Постепенно – не значит шаг за шагом, неуклонно; постепенно – значит само собой, своим чередом, без усилия и жертвы. В меру – не значит сообразно опыту народа, меняя этот опыт и меняясь вместе с ним; в меру – значит осторожно и с опаской, не рискуя.

106

Цит. по: Пресняков А. Е. Российские самодержцы. М., С. 177.

В результате тихих, медленных и счастливых преобразований жизнь должна наступить именно новая, абсолютно новая, небывалая и неслыханная, ничего общего с преждебывшим не имеющая, по-американски просторная. А после того глобальные перемены предстоит претерпеть всему европейскому миру.

Но грандиозное зрелище, рассчитанное на годы и годы, нуждалось в умном и выносливом зрителе, способном досидеть до конца представления. Поэтому – а не только ради «переворота в умах», в котором молодой Александр полагал главное средство «усчастливления» России, – такое значение царь придавал реформе просвещения, меняя систему управления им, создавая Казанский и Харьковский университеты, Педагогический институт в Петербурге, вникая в дела учебных округов. Учебные заведения призваны были не просто взрастить способных деятелей, но породить среду, которая впоследствии оценит все величие и всю красоту воплощенного в бытии Александрова замысла. Переводы экономических теорий Адама Смита, Иеремии Бентама, Беккариа; республиканской истории Тацита; английской Конституции Делольма (все это в 1803–1806 годах) должны были не только затмить эффект Наполеонова Кодекса – великого юридического уложения, подписанного в марте 1804-го, – но и породить своей интеллектуальной силой новую идеологическую реальность России. А та, в свою очередь, – пересоздать «реальность реальную».

Конец ознакомительного фрагмента.