Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870).

Утром 7 августа Мории в сопровождении всего состава посольства выехал в Петергоф, где в это время находился император. В Петергофе французскую делегацию разместили во дворце, расположенном в Английском парке, где Мории и Горчаков обсудили последние детали аудиенции. По завершении переговоров, в установленный час, к особняку подкатили дворцовые кареты, на которых Мории и его сотрудники были доставлены к Большому дворцу. Там, в Тронном зале, в присутствии высших сановников империи граф де Мории вручил императору свои верительные грамоты, после чего, поочередно представил членов посольства. Александр II приветствовал их на безупречном французском языке. Слегка грассируя, он сказал несколько подобающих случаю фраз. Граф Иоахим де Мюрат, который оставит подробное описание поездки в Россию и коронации Александра II, запишет свое первое впечатление о царе: «Внешне, быть может, менее импозантный по сравнению с императором Николаем, Его Величество обладает не менее благородной и полной непринужденности осанкой. У него высокая стройная фигура, его лицо несет на себе отпечаток открытой души, прямого и надежного сердца. Природная доброта, отражающаяся на его лице, не исключает наличие в нем энергии и твердости характера» [145] .

145

Murat, Joachim-Joseph-Andr'e. Le Couronnement de l’empereur Alexandre II. Souvenirs intimes de l’ambassade de France. P., 1883. R 36.

По завершении официальной части аудиенции Александр и Мории удалились для беседы тет-а-тет. Вот что написал об этом Мории в депеше графу Валевскому, составленной на следующий день: «Вчера я получил высочайшую аудиенцию в Петергофе. Император с ласковой приветливостью протянул мне руку… и сказал: «Я очень рад видеть вас здесь. Ваше присутствие знаменует счастливое окончание ситуации, которая не должна более повториться. Я очень признателен императору Наполеону и никогда не забуду того доброжелательного влияния, которое он оказывал в нашу пользу на ход мирных переговоров. Граф Орлов докладывал мне также, насколько он был тронут внимательным расположением графа Валевского. Я прошу вас передать ему за это мою благодарность». Потом он добавил, что император Наполеон приобрел в лице графа Орлова горячего друга. Орлов вернулся из Парижа полностью им очарованным. Кроме того, сказал император, я тронут до глубины души тем обхождением и той добротой, с которой император и императрица французов отнеслись ко всем офицерам, которых я отправлял в Париж. […]

«Я не устану повторять, – продолжал император, – насколько я счастлив видеть все эти признаки сближения, и если у войны и была какая-то хорошая сторона, то она состоит в том, что она показала нам, как велики симпатии обоих народов друг к другу и взаимное уважение обеих армий, в какой мере обе нации симпатизируют одна другой, и насколько две наши армии прониклись взаимным уважением».

Я ответил на это, писал Мории министру иностранных дел, что император Наполеон имеет аналогичное мнение, и что он совершенно осознанно включил в состав чрезвычайного посольства тех военных, кто был в Крыму и кто имел случай оценить упорство и мужество русской армии. […]

«В том, что император Наполеон прислал сюда именно вас, господин граф, – продолжал Александр, – я вижу новое свидетельство его расположения ко мне. Я знаю, что занимаемое вами во Франции положение не предполагает выполнение миссии за границей, и потому я особенно признателен за то, что сюда направили именно вас».

Вернувшись к началу нашего разговора, продолжал в своем донесении Морни, император заверил меня в его искреннем желании достигнуть доброго согласия с Францией и императором Наполеоном. Он сказал мне: «В сущности, такое желание было и у моего отца. Я искренне сожалел о недоразумении, случившемся между ним и вами. Что же касается меня, то вы можете положиться, даю вам в том слово чести, на прямоту и искренность моих намерений, и если когда-нибудь, господин граф, у вас возникнут хотя бы малейшие сомнения, обращайтесь прямо ко мне, вы всегда встретите у меня полнейшую готовность выслушать вас и откровенно объясниться с вами» [146] .

146

Депеша Морни графу Валевскому от 8 августа 1856 г. // ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1856. Vol. 212. Fol. 77–85 verso. См. также: Morny, Due de. Op. cit. P. 63–80.

Морни невольно сопоставлял свои новые впечатления с теми, которые он вынес из встречи с императрицей-матерью в Висбадене. «В конце концов, – писал он Валевскому, – в Висбадене я видел старый двор, оставшийся под впечатлением прежних скорбных воспоминаний; здесь же, в Петербурге, доброе расположение, выказываемое к Франции, представляется мне более искренним, и, думаю, не ошибусь, если скажу, что слова, сказанные мне императором, выражают чувства, разделяемые большинством русского общества. Прием, который был оказан здесь г-ну Бодену и членам посольства, прибывшим сюда месяцем ранее, полностью подтверждает это, свидетельствуя об особой симпатии в отношении Франции и императора французов» [147] .

147

ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1856. Vol. 212. Fol. 81 recto verso; Morny, Due de. Op. cit. P. 73.

«Я нашел здесь совсем другую обстановку, – писал Морни, – новые люди, новая политика. Князь Горчаков откровенно излагает свои принципы, не скрывая своих симпатий и антипатий. Он заявляет, что всегда был приверженцем добрых отношений между Францией и Россией, и он публично признается в том, что испытывает глубокое восхищение и личную расположенность к императору французов. Он сохраняет признательность за то доброжелательство, которое королева Гортензия некогда проявляла по отношению к нему [148] . Он демонстрирует новую манеру ведения дел – очень четкую и самостоятельную, подчеркивая, что согласился взять на себя руководство иностранными делами исключительно по той причине, что взгляды императора Александра полностью совпадают с его собственными убеждениями» [149] .

148

Князь Горчаков встречался с Гортензией Бонапарт в Италии, где он, будучи молодым дипломатом, служил в российских посольствах в Риме и Флоренции. – П.Ч.

149

ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1856. Vol. 212. Fol. 78 recto verso; Morny, Due de. Op. cit. P. 66.

Морни предполагал пробыть в Петергофе день или два, но император удержал его при себе на трое суток. Посол был приглашен участвовать в праздновании дня рождения царствующей императрицы, хотя это не предусматривалось правилами этикета. Утром 8 августа все члены французского посольства отстояли утомительную для католиков службу в дворцовой церкви по случаю 32-летия императрицы, а по ее окончании были представлены членам многочисленной императорской фамилии, которые выказывали французам свое расположение и самые дружеские чувства к Франции, императору Наполеону и императрице Евгении.

Вечером, в Большом дворце был устроен бал, перед началом которого Мария Александровна представила графу своих фрейлин. Среди них – совсем еще юную княжну Софью Трубецкую. Никто, включая самого посла Франции, и предположить не мог, что эта, в сущности, случайная встреча будет иметь самые серьезные последствия для 44-летнего Морни и 18-летней Софи Трубецкой.

Бал завершился поздним ужином, за которым император обратился к каждому из присутствующих членов французского посольства с приветственным тостом, найдя для каждого теплые слова.

Обратный путь в Петербург Мории и его спутники проделали на борту прогулочного парохода, совершив приятное путешествие по Финскому заливу Последующие дни у французских дипломатов и военных ушли на знакомство со столицей империи и ее наиболее именитыми обитателями, оказавшимися на удивление просвещенными людьми, свободно говорившими на иностранных языках и много путешествовавшими по Европе. С воцарением императора Александра II все, кто хотел, получил возможность выезжать за границу, что было немыслимо в предыдущее царствование.

Первым шагом Мории в качестве посла Наполеона III была организация приема для членов дипломатического корпуса и чинов первых четырех классов российской правящей элиты, т. е. не ниже действительного статского советника (генерал-майора). Дело в том, что Мории прибыл в Петербург, когда там не было еще послов великих держав (в лучшем случае наличествовали лишь поверенные в делах), и по этой причине он автоматически становился дуайеном дипломатического корпуса [150] , что налагало на него дополнительные обязанности. В своей резиденции на набережной Невы он давал прием и как посол императора французов, и как дуайен. Мории подошел к этому делу со всей возможной тщательностью, вникая во все детали украшения интерьеров, сервировки стола и тонкости кухни. Желая произвести впечатление на своих гостей, Мории привлек для консультаций лучших знатоков здешнего протокола из дворцового ведомства. В связи с тем, что число приглашенных превысило первоначальные расчеты, Мории организовал два приема с интервалом в несколько дней, распределив гостей по двум категориям.

150

Как уже отмечалось в Петербурге уже находился посол Австрии князь Эстергази, но к тому времени он еще не получил аудиенции и не вручил верительные грамоты, что не давало ему официального статуса. По этой причине Эстергази не мог претендовать на звание дуайена, хотя фактически прибыл в Россию гораздо раньше Мории.

Первый прием, разумеется, был приурочен к 15 августа, дню рождения Наполеона I, вновь ставшему национальным праздником Франции. День начался с торжественной мессы в католическом храме св. Екатерины, где, помимо посольских и петербургских французов, присутствовали товарищ министра иностранных дел граф И.М. Толстой [151] , личный представитель императора Александра, и только что назначенный посол России при тюильрийском дворе генерал-адъютант граф П.Д. Киселев [152] .

151

Он временно замещал заболевшего князя А.М. Горчакова.

152

ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1856. Vol. 212. Fol. 123–125.