Александр III и его время

Поступали различные советы царю также и из-за рубежа. Прислал письмо император Вильгельм I, внучатый дядюшка Александра III. Не отрицая пользы созыва народных представителей, престарелый император предостерегал своего внука от «подводных камней, которых необходимо избегать при даровании конституции». Он рекомендовал не вводить всеобщего избирательного права и не допускать парламент к реальному управлению государством. Практиковать трёхгодичный бюджет. Разрешить равноправность вероисповеданий. «Не допускать неограниченной свободы преподавания и печати» (162а, с. 47—48).

Не имея никакого представления об условиях российской жизни, прислал свои рекомендации префект парижской полиции Андрие. Он предложил молодому царю издать манифест, в котором объявить, что он желает дать народу гарантии благосостояния и спокойствия не только строгим сохранением существующих законов, но также реформами и постепенно расширяемой свободой, подобно тому, как это делал его усопший родитель. Никакое правительство не должно уступать перед насилием нигилистов. Есть раны, которые требуют раскалённого железа, и нигилизм из числа таких ран. «Для страшных болезней нужны страшные лекарства… Террористов следует укротить, как укрощают диких зверей… Следует купить кого-либо из нигилистов: купленный продаст и сообщников» (162а, с. 49—51). Наиболее радикальные предложения исходили всё же от «излюбленного интимного советника», как его позже окрестили, К. П. Победоносцева. Своими письмами, записками и советами изо дня в день он побуждал Александра III к более решительной и жёсткой политике. Известно, что уже 1 марта он писал новому монарху: «Вам достаётся Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы её повели твёрдою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твёрдо, чего она хочет и чего не хочет и не допустит никак». «Не упускайте случая заявлять свою решительную волю, прямо от Вас исходящую», — напоминает он вновь уже 3 марта.

6 марта Победоносцев обстоятельно рекомендует Александру III направить правительственную машину по более правому политическому курсу. «Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, — настаивает этот «русский папа», — надобно уступить так называемому общественному мнению, о, ради бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день… Не оставляйте графа Лорис-Меликова, — вновь настаивает обер-прокурор Синода. — Я не верю ему. Он фокусник и может ещё играть в двойную игру. Если Вы отдадите себя в руки ему, он приведёт Вас и Россию к погибели. Он умел только проводить либеральные проекты и вёл игру внутренней интриги» (211, т. 1, с. 315—316).

3. КОЛЕБАНИЯ НОВОЙ ВЛАСТИ

Потревоженные внезапной кончиной Александра II, все органы великой страны постепенно входили в свою колею, и государственная жизнь, казалось, потекла обычным путём. Первые шаги молодого императора были весьма осторожны и предусмотрительны. Около двух месяцев Александр III словно выжидал, оценивал расстановку сил в правящих сферах и колебался в выборе курса своего правления.

В циркулярной депеше 4 марта русским дипломатическим представителям за границей говорилось, что «государь император посвятит себя прежде всего делу внутреннего государственного развития, тесно связанному с успехами гражданственности и вопросами экономическими и социальными, составляющими ныне предмет особых забот всех правительств» (22, оп. 1, д. 530, к. 12).

Первый дипломатический акт нового царствования был встречен образованным обществом России с признательностью за те слова, которые касались собственных внутренних дел страны. Новый монарх как бы обещал в этом заявлении проводить взвешенную прогрессивную политику.

Александр III помнил, что его покойный отец планировал 4 марта провести особое совещание, на котором следовало решить вопрос, публиковать ли правительственное сообщение о создании редакционных комиссий, предложенных Лорис-Меликовым, или же не публиковать. Это значило — продолжать ли реформы, начатые родителем, или проводить другой курс? 7 марта молодой император решил обсудить проект министра внутренних дел на Совете министров, назначив его на следующий день.

8 марта, в воскресенье, ровно неделю спустя после катастрофы 1 марта состоялось заседание Совета министров под личным руководством нового царя. Кроме обычных членов Совета министров, собравшихся в Малахитовом зале Зимнего дворца: председателя комитета министров Валуева, министров Лорис-Меликова, Милютина, Сабурова, Адлерберга, Посьета, Ливена, Абазы, Набокова, Макова, главноуправляющего вторым отделением С. Е. И. В. канцелярии Урусова, государственного контролёра Сольского, управляющего Морским министерством Пещурова, товарища министра иностранных дел Гирса, управляющего делами Совета министров Мансурова, главноуправляющего Четвёртым отделением С. Е. И. В. принца Ольденбургского, Государственного секретаря Перетца, по особому приказанию монарха были приглашены престарелый граф Строганов, Победоносцев и член Государственного совета генерал-адъютант граф Баранов. В числе собравшихся были также трое великих князей: Константин, Михаил Николаевичи и Владимир Александрович.

Большинство прибывших на совещание только перед самым началом его узнали, что обсуждаться будет предложение графа Лорис-Меликова об учреждении редакционных комиссий с участием представителей от земств и городов для разработки обширной программы новых законодательных вопросов.

В настоящее время мы имеем возможность восстановить доподлинно многие детали проведённого совещания, ибо оно нашло отражение в дневниках Валуева, Милютина и Перетца, а также в дневнике историка В. А. Бильбасова, который утверждал, что рассказ об этом заседании записан им со слов Лорис-Меликова. Впечатления об этом совещании изложены также в письме Победоносцева к Е. Ф. Тютчевой от 11 марта 1881 г.

Ровно в 2 часа дня Александр III уточнил, все ли налицо, и когда ему было доложено, что не явился только великий князь Николай Николаевич в связи с болезнью, царь вышел в Малахитовый зал и, остановясь у дверей, пригласил всех перейти в назначенный зал, через комнату от Малахитового. С каждым из проходивших император приветливо здоровался, с чувством пожимая его руку. В зале заседания стоял большой продолговатый стол, накрытый малиновым сукном, вокруг которого было расставлено 25 кресел. Перед каждым креслом на столе лежали бумага и карандаш. В центре стола, спиною к окнам, обращённым на Неву, было место монарха. Напротив государя, рядом с заведующим делами совета, расположился Лорис-Меликов, который должен был докладывать свои предложения. Все остальные заняли места, как случилось. Когда все уселись за длинный стол, Александр III не без некоторого смущения сказал: «Господа! Я собрал вас сегодня, несмотря на переживаемое нами крайне тягостное время, для обсуждения одного вопроса, в высшей степени важного. Граф Лорис-Меликов, озабочиваясь возможно всесторонним рассмотрением предположений, которые будут выработаны после окончания сенаторских ревизий, а также для удовлетворения общественного мнения, докладывал покойному государю о необходимости созвать представителей от земства и городов. Мысль эта в общих чертах была одобрена покойным моим отцом, который приказал обсудить её подробно в особом совещании под председательством графа Валуева, при участии моём, великого князя Константина Николаевича и некоторых других лиц. Журнал совещания, которое в сущности согласилось с проектом, был представлен Его Величеству и одобрен им. Покойный государь сделал, однако, некоторые заметки относительно частностей. Нам предстоит теперь обсудить эти заметки. Но прошу вас быть вполне откровенными и говорить мне ваше мнение относительно всего дела, нисколько не стесняясь. Предваряю вас, что вопрос не следует считать предрешённым, так как и покойный батюшка хотел прежде окончательного утверждения проекта созвать для рассмотрения его Совет министров» (298, с. 32).

Далее, обратясь к министру внутренних дел, Александр III, поручил ему прочесть записку о предложениях и проект публикации в «Правительственном вестнике». Материал, зачитанный Лорис-Меликовым, был подготовлен ещё до страшного события 1 марта, поэтому первые страницы, где говорилось об успехах, достигнутых примирительной политикой последнего времени, звучали малоубедительно во время «между панихидного заседания». В этом месте Александр III, прерывая чтение, справедливо заметил: «Кажется, мы заблуждались». Затем Лорис-Меликов изложил недостатки в местном управлении и высказал необходимость разработки важных законодательных проектов. Для того чтобы проекты эти были реальными и эффективными, он предлагал учредить особую редакционную комиссию, в которой кроме должностных лиц правительственных ведомств участвовали бы представители земства (по два от каждой губернии) и городов (по одному от каждого губернского города и два от столиц). Комиссия должна подразделяться на отделы для первоначального обсуждения отдельных проектов, а затем соединиться в общее собрание под председательством лица, назначенного императором. Выработанные таким образом проекты должны быть внесены на рассмотрение Государственного совета, права которого остаются без всякого изменения. В проекте публикации выражена была сущность изложенного в записке, причём сказано было, что предложенные меры одобрены покойным государем и утверждены царствующим императором. Чтение Лорис-Меликовым предлагаемых для обсуждения документов продолжалось более часа.

Как явствует Д. А. Милютин, ему сначала казалось, что проходившее заседание будет «одною формальностью», поскольку дело получило уже высочайшее одобрение покойного императора и ныне царствующего государя, председательствовавшего в секретной комиссии и подписавшего её заключение. Однако же произошло другое. В ходе обсуждения чётко определились две различные тенденции, два подхода к решению насущных вопросов государства: либеральный, реформаторский и консервативный, реакционный. Первому высказать своё мнение Александр III предложил сидевшему рядом с ним графу Строганову. «Ваше Величество, — заявил этот старый аристократ, обращаясь к Александру III, — предполагаемая вами мера, по моему мнению, не только несвоевременная при нынешних обстоятельствах, требующих особой энергии со стороны правительства, но и вредная. Мера эта вредна потому, — уверял он, — что с принятием её власть перейдёт из рук самодержавного монарха, который теперь для России безусловно необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде. В последнее время и без предполагаемой новой меры власть значительно ослабла, в журналах пишут бог знает что и проповедуют невозможные доктрины». Речь графа прерывалась репликами Лорис-Меликова. В заключение Строганов сказал: «Путь этот ведёт прямо к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России…»

На это император сочувственно признался: «Я тоже опасаюсь, что это — первый шаг к конституции» (там же, с. 33). Затем Александр III предложил выступить Валуеву.

«… Я, с моей стороны, — заметил председатель Комитета министров, — не могу разделить тех опасений, которые только что были высказаны глубокоуважаемым мною графом Сергеем Григорьевичем. Предполагаемая мера очень далека от конституции. Она имеет целью справляться с мнением и взглядами людей, знающих более, чем мы, живущие в Петербурге, истинные потребности страны и её населения, до крайности разнообразного… Вам, государь, небезызвестно, что я — давнишний автор, могу сказать, ветеран рассматриваемого предположения. Оно было сделано мною в несколько иной только форме в 1863 году во время польского восстания и имело, между прочим, привлечь на сторону правительства всех благомыслящих людей…» В целом Валуев «произнёс красноречивую речь» в пользу предложений Лорис-Меликова. Затем аналогично выступил военный министр граф Милютин. «Предлагаемая Вашему Величеству мера, — сказал он, — по моему мнению, совершенно необходима, и необходима именно теперь. В начале каждого царствования новый монарх, для пользы дела, должен заявить народу свои намерения и виды относительно будущего» (там же, с. 33—34). Милютин высказал твёрдое убеждение «в необходимости новых законодательных мер для довершения оставшихся недоконченными великих реформ почившего императора». Он напомнил также, что почти все прежние реформы разрабатывались также с участием представителей местных интересов и никаких неудобств от того не замечалось» (187, т. 4, с. 33). Министр почт и телеграфов Маков, выступивший после Милютина, пел ту же песнь, что и Строганов. Начав свою речь, он признался, что предложения графа Лорис-Меликова ему не были вовсе известны, в силу чего он не мог их продумать как следовало. «Но сколько я мог понять из записки, прочитанной министром внутренних дел, — уверял он, — основная его мысль — ограничение самодержавия. Доложу откровенно, что я, с моей стороны, всеми силами моей души и моего разумения, решительно отвергаю эту мысль. Осуществление её привело бы Россию к погибели» (298, с. 36). Вслед за Маковым взял слово министр финансов Абаза. Как отмечает в своём дневнике Милютин, он «произнёс прекрасную речь, в которой, опровергнув намёки Макова на покушение ограничить самодержавную власть, объяснил, что, напротив того, призыв к деятельности представителей от земства укрепит и поддержит авторитет правительства. Абаза привёл в пример предстоящую и совершенно необходимую податную реформу, которую решительно невозможно совершить без содействия представителей от всех классов общества» (187, т. 4, с. 34).