Александр III: Забытый император

Впечатление о приеме Александром III Скобелева в Петербурге получилось самое гнетущее. Очень удручен был старик Строганов. Бывший военный министр Милютин говорил об этом не без злорадства. Еще бы! В лице Белого генерала либеральная оппозиция получала не просто человека, недовольного режимом, а военачальника всероссийской известности, народного героя, натуру волевую, готовую на самые смелые действия. Все знали, что он был сторонником реформ Лорис-Меликова, хотя одновременно находился в близких отношениях с графом Игнатьевым и Иваном Аксаковым. Все это вносило большое беспокойство в окружение императора и порождало множество тревожных слухов. Ментор государя Победоносцев сразу же направил в Гатчину одно за другим два письма. В своей обычной назойливо-вкрадчивой манере он пытался повлиять на августейшего упрямца, дабы тот не создавал своими руками влиятельного врага русскому престолу.

«Я уже смел писать Вашему Величеству о приеме Скобелева, – сообщал обер-прокурор Священного Синода в письме, посланном вдогонку первому. – Теперь в городе говорят, что Скобелев был огорчен и сконфужен тем, что Вы не выказали желания знать подробности о действиях его отряда и об экспедиции, на которую было обращено всеобщее внимание и которая была последним главным делом минувшего царствования… Я считаю этот предмет настолько важным, что рискую навлечь на себя неудовольствие Вашего Величества, возвращаясь к нему. Смею повторить слова, что Вашему Величеству необходимо привлечь к себе Скобелева сердечно. Время таково, что требует крайней осторожности в приемах. Бог знает каких событий мы можем еще быть свидетелями и когда мы дождемся спокойствия и уверенности. Не надобно обманывать себя: судьба назначила Вашему Величеству проходить бурное, очень бурное время, и самые опасности и затруднения еще впереди. Теперь время критическое для Вас лично: теперь или никогда, – привлечете Вы к себе и на свою сторону лучшие силы России, людей, способных не только говорить, но самое главное – способных действовать в решительные минуты. Люди до того измельчали, характеры до того выветрились, фраза до того овладела всеми, что уверяю честью, глядишь около себя и не знаешь, на ком остановиться. Тем драгоценнее теперь человек, который показал, что имеет волю и разум и умеет действовать: ах, этих людей так немного! Обстоятельства слагаются, к несчастию нашему, так, как не бывало еще в России – предвижу скорбную возможность такого состояния, в котором одни будут за Вас, другие против Вас. Тогда, если на стороне Вашего Величества будут люди хотя и преданные, но неспособные и нерешительные, а на той стороне будут деятели, тогда может быть горе великое и для Вас, и для России. Необходимо действовать так, чтобы подобная случайность оказалась невозможной. Вот, теперь будто бы некоторые, нерасположенные к Вашему Величеству и считающие себя обиженными, шепчут Скобелеву: «Посмотри, ведь мы говорили, что он не ценит прежних заслуг и достоинств». Надобно сделать так, чтобы это лукавое слово оказалось ложью, и не только к Скобелеву, но и ко всем, кто заявил себя действительным умением вести дело и подвигами в минувшую войну. Если к некоторым из этих людей, Ваше Величество, имеете нерасположение, ради Бога, погасите его в себе: с 1-го марта Вы принадлежите, со всеми своими впечатлениями и вкусами, не себе, но России и своему великому служению. Нерасположение может происходить от впечатлений, впечатления могли быть навеяны толками, рассказами, анекдотами, иногда легкомысленными и преувеличенными. Пускай Скобелев, как говорят, человек безнравственный. Вспомните, Ваше Величество, много ли в истории великих деятелей, полководцев, которых можно было бы назвать нравственными людьми, а ими двигались и решались события. Можно быть лично и безнравственным человеком, но в то же время быть носителем великой нравственной силы и иметь громадное нравственное влияние на массу. Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, т. е. люди ему верят и за ним следуют. Это ужасно важно, и теперь важнее, чем когда-нибудь… У всякого человека свое самолюбие, и оно тем законнее в человеке, чем очевиднее для всех дело, им свершенное. Если бы дело шло лишь о мелком тщеславии – не стоило бы и говорить. Но Скобелев вправе ожидать, что все интересуются делом, которое он сделал, и что им прежде и более всего интересуется русский государь. Итак, если правда, что Ваше Величество не выказали в кратком разговоре с ним интереса к этому делу, желание знать подробности его – положение отряда, последствия экспедиции и т. п., Скобелев мог вынести из этого приема горькое чувство. Позвольте, Ваше Величество, на минуту заглянуть в душевное Ваше расположение. Могу себе представить, что Вам было неловко, несвободно, неспокойно с Скобелевым и что Вы старались сократить свидание. Мне понятно, что чувство неловкости, соединенное с нерасположением видеть человека, и происходящая от него неуверенность… Но смею думать, Ваше Величество, что теперь, когда Вы государь русский, – нет и не может быть человека, с которым вы не чувствовали бы себя свободно, ибо в лице Вашем – предо всеми и перед каждым стоит сама Россия, вся земля с верховной властью…»

Очевидно, письма подействовали. Впрочем, скорее всего и сам Александр III посчитал, что перегнул палку. Он отправил к Скобелеву гоффурьера просить генерала к завтраку на следующий день. Не найдя Скобелева у себя, гоффурьер узнал, что тот отправился ужинать к своей сестре княгине Белосельской-Белозерской. Он появился у княгини и доложил генералу о приглашении его величества. В присутствии хозяев Скобелев позволил себе ответить:

– Вы видите, я в штатском… Я имею высочайшее разрешение на отпуск за границу… Через несколько минут я еду на вокзал… Я очень огорчен, но вынужден отказаться от приглашения.

А дальше – больше.

В Париже Скобелев встретился с депутацией студентов-славян и произнес горячую речь. Она была выдержана в самых резких антигерманских тонах, что, конечно, очень льстило не только славянскому миру, но и Франции.

«Если вы хотите, – говорил Скобелев, – чтобы я назвал вам этого чужака, этого самозванца, этого интригана, этого врага, столь опасного для России и для славян, я назову вам его. Это – автор „натиска на Восток“, он вам всем знаком – это Германия. Борьба между славянами и тевтонами неизбежна. Она даже очень близка. Она будет длительна, кровава, ужасна, но я верю, что она завершится победой славян…»

На другой день французская печать широко растиражировала речь знаменитого русского генерала. Между строк можно было угадать и то, о чем тогда же Скобелев писал Ивану Аксакову:

«Я вам скажу, я открою вам, почему Россия не всегда на высоте своих патриотических обязанностей вообще и своей славянской миссии в частности. Это происходит потому, что как во внутренних, так и во внешних своих делах она в зависимости от иностранного влияния. У себя мы не у себя. Да! Чужестранец проник всюду. Во всем его рука. Он одурачивает нас своей политикой, мы жертвы его интриги, рабы его могущества. Мы настолько подчинены и парализованы его бесконечным, гибельным влиянием, что если когда-нибудь, рано или поздно, мы освободимся от него – на что я надеюсь – мы сможем это сделать не иначе как с оружием в руках!»

Прочтя в газетах речь Скобелева, русский посол в Париже князь Орлов пришел в ужас и немедленно отправил Гирсу телеграмму:

«Посылаю вам почтой речь генерала Скобелева с кратким донесением. Генерал этот в своих выступлениях открыто изображает из себя Гарибальди. Необходимо строгое воздействие, чтобы доказать, что за пределами России генерал не может безнаказанно произносить подобные речи и что один лишь государь волен вести войну или сохранять мир».

По высочайшему повелению Скобелев был экстренно вызван в Петербург. 11 февраля 1882 года он выехал из Парижа; в тот же день князь Орлов направился в Берлин…

– Кем желает быть этот Скобелев? – говорил Александр Александрович своей Минни. – Хочет стать Гарибальди, как докладывает князь Орлов? Но итальянский революционер сражался с французами и австрийцами и никогда не метил занять трон короля Виктора-Эммануила. [144] А Гарибальди наш?..

3

Граф Петр Александрович Валуев, неожиданно для себя выбранный в старшины Английского клуба, приехал туда обедать в полуфраке, или визитке.

144

…итальянский революционер сражался с французами и австрийцами и никогда не метил занять трон короля Виктора-Эммануила. – Гарибальди Джузеппе (1807–1882), итальянский политический деятель. В 1848 во главе корпуса волонтеров сражался с австрийцами, в 1849 командовал войсками Римской республики против французов; в 1860 во главе знаменитой «тысячи» волонтеров совершил экспедицию на помощь сицилийским инсургентам, разбил правительственные войска, занял Неаполь и на основании плебисцита присоединил королевство обеих Сицилий к Пьемонту. Виктор-Эммануил II (1820–1878) – король Италии (с 1861), отказался назначить его наместником королевства. В 1862 и 1867 Гарибальди выступил против Рима, в 1870 сражался на стороне Франции против Пруссии.

Мужчины (женщин в Английский клуб не принимали) очень дорожили званием члена Английского клуба. Когда у одного дворянина спросили, что он считает в жизни самым важным, тот ответил: «Получить повышение по службе, выгодно жениться и стать действительным членом Английского клуба». Иным претендентам на членство приходилось ждать по десять – пятнадцать лет. А вот вылететь из клуба было очень легко – за неуплату карточного долга, пьянство, дебоши и вообще за недостойное поведение.

Многих привлекала возможность играть в азартные игры, которые официально были разрешены только в Английском клубе. Но еще больше манило общество: здесь собирались самые влиятельные лица, от которых зависело едва ли не все. Обсуждались и самые свежие политические новости, которые излагались нередко точнее, чем в «Правительственном вестнике». Недаром по гостиным ходила крылатая фраза: «Вчера об этом говорили в Английском клубе…»

Валуев был несколько удивлен, когда, попросив разрешения, к нему за столик подсел генерал Скобелев. «Я теперь отставной козы барабанщик, – с грустью подумал он. – И к чему я знаменитому генералу, да еще другу камарильи – графа Игнатьева и Аксакова?»

– Вы газгешите мне, ггаф, быть с вами совегшенно откровенным? – сказал Скобелев, чокаясь за закуской английской горькой.

– Что за вопрос, Михаил Дмитриевич, – ласково улыбаясь, отвечал Валуев. – Именно от вас, кто так верно служит отечеству, престолу и алтарю, я и желал бы выслушать самые откровенные признания…

Быстро взглянув на отставного председателя Совета министров, на его постаревшее, в редеющих бакенбардах лицо, на его либеральную визитку, Скобелев сразу вспомнил строки покойного графа Алексея Константиновича Толстого, посвященные Валуеву:

Вошел министр.Он видный был мужчина,Изящных форм, с приветливым лицом,Одет в визитку: своего, мол, чинаНе ставлю я пред публикой ребром.Внушается гражданством дисциплина,А не мундиром, шитым серебром.Все зло у нас от глупых форм избытка,Я ж века сын – так вот на мне визитка!.. [145]

145

…строки покойного графа Алексея Константиновича Толстого, посвященные Валуеву: «Вошел министр. Он видный был мужчина…» – Стихи из сатирической поэмы А. К. Толстого (1817–1875) «Сон Петрова», написанной в начале 1870-х и получившей распространение в списках. Еще современники автора пытались определить, какой именно министр изображен в поэме, хотя поэт и противился такому конкретному прочтению произведения. Постепенно, однако, утвердилось мнение, что в поэме в «образе министра» выведен П. А. Валуев. Эта версия нашла отражение и в «Новом энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона (т. 9. СПБ., 1911, стлб. 123).

– Хотелось мне услышать о вас, Петг Александгович, – расправляя пышные рыжеватые бакенбарды, сказал Скобелев, – не замечаете ли вы нынче отсутствие идеалов в совгеменной сгеде?..

– Еще бы не замечать, – с тонкой улыбкой откликнулся экс-председатель Совета министров. – Это просто бьет в глаза! Смотрите: реализм убил идеалы в искусстве и в литературе. Материализм – в технической области. А отрицательное направление – в политической. Последнее наиболее заметно. Я явственно вижу Ruckbildungsprocess des russischen Kaiserreichs. [146] Иногда мне кажется, что дикая, допетровская Россия прет вверх. Меня гнетет испытываемое мною постоянно и с разных сторон и в разных видах чувство уничижения. Мне стыдно перед иностранцами, стыдно перед своими и стыдно за своих!..

146

Движение вспять Русской империи (нем.).