Александр Невский и Даниил Галицкий. Рождение Третьего Рима

В ответ папа выразил надежду, что власть литовского князя в этих землях позволит продолжить успешное наступление на язычников и неверных, закрепив все в будущем завоеванные земли за Миндовгом и его потомством, что явилось фактическим объявлением захватнической войны не только древнерусским землям, входившим в состав Полоцкого княжения, но и землям, лежащим за пределами Полоцкого княжества. Миндовг прежде всего хотел закрепить за собой владение Новогрудком. Но по результатам военных действий 1249–1254 гг. вынужден был отдать Новогрудок князю Роману Даниловичу. Однако, по договоренности с Даниилом Галицким, отцом Романа, он сохранил формальный суверенитет над этой территорией. В русско-литовском походе на Возвягль в 1255 г. Миндовг прислал Романа Даниловича в помощь своему отцу, воспользовавшись правом сюзерена.

Надо признать, что булла является, по сути, первым относящимся к Руси документом, в котором утверждается право Римской курии распоряжаться землями русских «схизматиков». Ее еще нельзя признать документом, свидетельствующим о противостоянии Рима и Новгорода. Булла была ответом на желание литовского князя заручиться поддержкой Рима ввиду усиливающегося влияния волынских князей в русско-литовском пограничъе. Вероятно, не столько военная активность Даниила Галицкого, его брата Василька в этом регионе и их детей, а вполне реальная угроза наступления немцев при полноценной поддержке Рима толкнула Миндовга к союзу с Александром Невским, состоявшемуся в 1261 г.

«В реконструкции событий 1261–1262 гг. исследователи вынуждены опираться на данные всего двух текстов, согласование которых вызывает серьезные трудности. Прежде всего, недатированный фрагмент Ливонской Старшей Рифмованной хроники повествует о том, что Миндовг отступил от христианства, поддержал жемайтов и отправил послов к русскому королю, которые, возвратившись, сообщили, что русские рады перемене его чувств. Затем пришли к нему русские послы, обещая большую помощь. Ни у кого из исследователей не возникало сомнений, что под “русским королем” здесь нужно понимать Александра Ярославича, поскольку отношения Миндовга с Даниилом Галицким в этот момент были враждебными. Когда наступил назначенный день, большое литовское войско во главе с Миндовгом и Тренятой по Западной Двине выступило разорить земли ливонских рыцарей. Обещанная русская помощь не пришла. Литовцы дошли до Вендена, но Миндовг, согласно описанию, почувствовал себя обманутым, считая, что русские затянули его на лед намеренно. Надежды Треняты на поддержку ливонского населения также не оправдались, и Миндовг, крайне недовольный Тренятой, принял решение немедленно возвращаться. Через некоторое время хроника описывает русский поход на Дерпт (Юрьев) вне связи с литовской экспедицией».

В данном свидетельстве действительно есть факты, которые дают возможность подозревать определенную хитрость со стороны русских, надеявшихся на неминуемое столкновение своих главных врагов с непредсказуемым результатом для противоборствующих сторон. В определенном смысле хитрость удалась, хотя крупного военного столкновения и не случилось. В этой связи уместно поставить вопрос: а мог ли принципиально быть союз православного князя Александра с князем язычником Миндовгом, отступником от веры во Христа, отправляющимся в поход в Ливонию с целью искоренения там христианства?

Упоминание о посольстве к русскому королю в Ливонской Рифмованной хронике и общее хронологическое совпадение походов на Кесь и Юрьев стали основными аргументами существования союза Александра с Миндовгом. Пожалуй, единственным историком, кто крайне скептически оценил возможность полноценного союза, был Теодор (Федор Ефимович) Нарбут, автор полоноязычной «Истории литовского народа»:

«Мы далеки от мнения, что богобоязненный и справедливый князь Александр Невский собирался объединиться с королем, которого объявили отступником, для искоренения христианства в Ливонии: ибо не совпадало с политикой новгородских республиканцев предоставление столь огромного перевеса литовцам, всегда к ним враждебным. Пожалуй, все это наводит на предположение, что мнимое перемирие было выдумкой Товтивила, который из Витебска мог иметь связь с Новгородом, а потому и поручился за перемирие. Веря этому, король Миндовг действительно отправился с войском за Двину, но оговоренная русская помощь не пришла…» Это мнение, безусловно, должно быть принято нами во внимание. «Согласно дальнейшим рассуждениям, склонившие Миндовга к фиктивному союзу с Александром Тренята и Товтивил возглавили также литовское войско в походе на Юрьев. Поход был организован Александром Невским, но совсем не для того, чтобы помогать язычникам-литовцам проливать христианскую кровь, а для того, чтобы получить аргумент перед поездкой в Орду и не предоставлять русского войска татарам. Мысли Т. Нарбута по поводу новгородско-литовского союза оставались проигнорированными исследователями, поскольку в позитивистской историографии за ним заслуженно закрепилась репутация историка-мифотворца. На наш взгляд, несмотря на очевидные ошибки (Товтивил назван витебским, а не полоцким князем, также нет никаких оснований считать, что отряд литовцев в походе на Юрьев возглавлялся Тренятой), его скептицизм в данном случае заслуживает внимания».

Крупнейший советский историк В.Т. Пашуто, автор известной книги об Александре Невском в духе идеологизированных штампов советской эпохи, считал русско-литовский союз реальностью, которая имела все возможности для успешного противостояния немецкому натиску на Восток. В.Т. Пашуто считал, что данный союз не состоялся только по причине предательских действий литовского князя Треняты, который выступил преждевременно, опасаясь чрезмерного усиления Миндовга. Однако эта догадка не находит себе фактического фундамента. «Предположение о том, что Тренята был главным виновником опоздания русского войска в походе на Венден, сегодня не рассматривается всерьез — как отметил Э. Гудавичус, трудно представить, что главнейший инициатор военных действий с Орденом мог ставить палки в колеса собственного плана. Среди причин того, что русские не явились, исследователи называют татарский фактор, медлительность новгородского боярства и нехватку времени на то, чтобы собрать целую коалицию князей. Главной причиной задержки войск Александра, по мнению Е.Л. Назаровой, было антиордынское восстание в Ростове, Владимире, Суздале и Ярославле, роль Александра в котором остается неясной. Несмотря на то что, согласно рассказу Рифмованной хроники, Миндовг был раздосадован, что русские намеренно втянули его в противостояние с немцами, исследователи полагают, что союз Литвы с Северо-Восточной Русью сохранился, свидетельство чему — участие Товтивила в походе Дмитрия Александровича, сына Александра Невского, и то, что Миндовг, обезопасив свое княжество на востоке, повел войну на северном и западном направлениях, послав основные литовские силы в 1262 г. на Вислу.

Александр Ярославич, направив перед выездом в Сарай войско во главе с сыном в западный поход, формально выполнил союзнические обязательства перед Миндовгом и оттянул орденское войско от границ Литвы. Очевидно, что поход русских на Юрьев не являлся непосредственной помощью Миндовгу, которая, согласно Ливонской Рифмованной хронике, не пришла под Венден. Важно отметить, что направлением новгородской экспедиции осенью 1262 г. был избран не какой-либо из орденских замков, а центр независимого от Ордена Дерптского епископства, ранее принадлежавший Новгороду. В Ливонской Рифмованной Хронике он описывается как русский поход, вне всякой связи с походом на Венден, и непосредственно полки Миндовга в нем не участвовали. В связи с этим закономерен вопрос Т. Нарбута: а насколько необходим был для Александра в 1261 г. тесный союз с литовским королем-апостатом? Вне зависимости от того, был ли возврат Миндовга к язычеству реальным, или же образ отступника был создан орденскими политиками после нарушения союзнических отношений, союз с язычниками-жемайтами в одночасье сделал его чрезвычайно непривлекательной фигурой в глазах латинского мира. Информация об оценке действий Миндовга курией вряд ли могла обойти стороной владимирский двор, а для столь опытного политика, каким был Александр к 1261 г., было вовсе не безразлично, как его собственные действия будут оцениваться на международной арене… И даже если считать, что союз 1261 г. был временным тактическим соглашением именно между Миндовгом и Александром, в тени литовского короля уже в значительной степени самостоятельно мог действовать будущий заговорщик Товтивил, который лишь номинально признавал в Полоцке верховенство Миндовга. Нужно отметить, что вплоть до своей смерти Товтивил сохранял дружественные отношения с волховской столицей. Новгородский летописец особенным образом выделил Товтивила среди других литовских князей в описании событий после убийства Миндовга около 1263 г.: “Того же лета роспревшеся убоици Миндовгове о товаре, убиша добра князя Полотскаго Товтивила, а бояры полочьскыя исковаша, и просиша у полочанъ сына Товтивилова убити; и онъ убежа в Новгород с мужи своими. Тогда Литва посадиша своего князя в Полочьке; а а полочанъ пустиша, коих бяху поимале с княземь их, и миръ взяша». Важно не только то, что Товтивил назван “добрым князем”, но и тот факт, что его сын Юрий бежал от опасности, возникшей для него в Литве, именно в Новгород, что подтверждает установление накануне особых союзнических отношений между Новгородом и Полоцком. Кроме того, указание на то, что литовцы после смерти Товтивила посадили “своего” князя, позволяет считать Товтивила “своим” для новгородцев».

Следует отметить, что кроме успешных военных действий против дружин литовских князей Александр проявил дипломатическую гибкость в выстраивании отношений с Миндовгом. Этим он надолго обезопасил новгородские земли от литовской угрозы.

В отношении самих литовских князей необходимо сделать ряд важных замечаний. Прежде всего далек от разрешения вопрос действительно литовского происхождения многих литовских князей того периода.

Здесь мы можем в общем ключе рассмотреть одну важную загадку русской истории, а именно загадку происхождения литовской династии Гедиминовичей. Не углубляясь в данную проблему, отметим, что имеется весьма большое количество фактов, в том числе в их ряду можно считать и отношение к Товтивилу как к «своему», которые позволяют серьезно отнестись к известному с позднего Средневековья на Руси преданию о происхождении литовских владык от захудалой ветви полоцких Рюриковичей. И в этой связи приход князя Довмонта на княжение в Псков уже не будет являться необычным прецедентом в истории русских князей, традиционно признаваемых легитимными русским народом только при условии их принадлежности роду Рюрика.

Довмонт продолжил политическую линию Александра Ярославича по минимизации литовской угрозы. Данная политика дала свои положительные плоды. Но проблема была далека от полного разрешения.

«Резюмируя сказанное, можно сделать вывод, что, став новгородским князем в период политической нестабильности и вакуума власти на территории Полоцкой и Смоленской земель, тактически Александр Ярославич активно противодействовал литовским набегам в южные новгородские волости, однако попытки решить проблему стратегическим путем поддержки в полоцких и смоленских городах своих ставленников в 30–50-х годах XIII в. не дали желаемого эффекта. Осенью 1261 г. в литовской политике князя, который уже находился на Владимирском столе, наступила перемена. В трудах историков XX в. политическое значение литовско-русского союза в борьбе против немецкого “натиска на восток” было преувеличено, и детали соглашения остаются нам до конца неясны. Но, даже будучи кратковременным эпизодом, сближение 1261–1262 гг. позволило укрепить связи Новгорода с полоцким князем Товтивилом, стабилизировало ситуацию на новгородских рубежах и значительно ослабило угрозу литовских набегов».

Политика Александра в конечном итоге привела к тому, что пассионарная энергия молодой литовской государственности была направлена на юго-западные земли Руси. Нанеся литовцам ряд крупных военных поражений, выстроив ряд крепостей на Шелони, заняв гибкую позицию по отношению к основателю литовской государственности Миндовгу, князь Александр спас новгородские и псковские земли от напора нового и грозного врага, позволив сконцентрировать ограниченный человеческий ресурс Северной Руси на противостоянии германской агрессии.

В силу определенной тенденции отказывать князю Александру в выдающихся военных способностях рядом современных историков, которые не гнушаются откровенной неправдой, вводя в заблуждение широкие слои общественности утверждениями о том, что князь Александр только дважды вынимал меч из ножен — в битве на Неве и на льду Чудского озера, мы не должны забывать, что кровопролитные сражения с Литвой и длительное военное противостояние, носившее напряженный характер, должны свидетельствовать для наших современников о выдающихся военных способностях Александра Невского и его личной ратной доблести как непосредственного участника всех боевых столкновений его верных дружин.