Александр Невский

Все точно взвешено, сговорено. Дружины ждут его знака, одного знака. Но он видит — рано. Только отсюда, с Вороньего камня, и видно это.

— Господи, да отходите вы, — умоляет он обезумевших от ярости пешцов, дерущихся с таким отчаяньем, словно, кроме них, нет у Руси никого, — отходите, ради бога.

И там на льду словно услышали шепот своего князя, начали подаваться, пятиться назад. А у «свиньи» ливонской уже нет ни рыла, ни головы, но напирает она по-прежнему. Рвутся железные рыцари к берегу, вот он, рукой подать. Еще немного, еще чуть-чуть… И все. Будет рассечен русский полк, и тогда останется лишь добить уцелевших. Но это так только рыцарям кажется, а на самом деле лишь тогда и начнется главная сеча.

Вот наконец-то прорвались рыцари к берегу. Князь коротко засмеялся, увидев, как забарахтались их кони в глубоком снегу. Все это вчера еще предвидел.

— Светозар! — крикнул, не оборачиваясь. — Спасителя ввысь!

Едва поднялась на Вороньем камне хоругвь, как над озером грянул тысячеголосый клич и оба «крыла» навалились на рыцарей. Теперь рубка была на равных, схлестнулись верховые. Ливонцам пришлось отбиваться на две стороны.

Более того, Степан Твердиславич, памятуя о Сиговице, большую часть дружины пустил в охват рыцарей сзади и этим отрезал им пути отхода.

— Молодец, посадник! — похвалил князь, увидев, что ливонцы оказались как бы в мешке, который открыт был лишь в сторону берега. — В Сиговицу их, в Сиговицу, окаянных!

Уцелевшие пешцы выбирались на берег. Лишь там можно было уберечься от копыт или случайного меча. Ливонцы уже не лезли на берег, они добывали победу на льду.

Красивые, глухие шлемы ливонцев великолепно защищали их от копий и мечей, нередко внушая страх свои видом: когтями орла, рогами тура, головой филина, украшавшими их сверху. Все это из крепкого железа и мечу почти неподвластно. Но был у ливонского шлема большой недостаток — крохотный обзор. Рыцарь в нем видел лишь то, что было перед глазами. А то, что творилось рядом, прямо у его локтя, у стремени, он не видел.

Опьяненный успехом, ликующий Орден торжественно влез в ловушку, расставленную князем Александром Ярославичем.

Рыцари поняли это слишком поздно. Более того, первыми почувствовали беду не ливонцы, а их союзники — дружина чуди. Она вдруг, словно по какому-то знаку, повернула назад и стала вырываться из мешка. Но если чудь рванулась на запад, туда, откуда появилась, то рыцари стали пробиваться в сторону, менее всего защищенную русскими. Им удалось быстро смять слабый заслон и вырваться наконец-то на чистый лед. Но под первыми же рыцарями, устремившимися туда, лед затрещал и провалился. Несколько рыцарей почти мгновенно исчезли в темной воде вместе с конями. Остальные в ужасе бросились назад, некоторые прыгали с коней, бросали оружие.

В это время над Вороньим камнем поднялась вторая хоругвь — с богородицей. С гиканьем и свистом из-за леса вылетела на лед свежая дружина Якова Полочанина.

И Орден побежал… На Вороньем камне, откуда все это было хорошо видно, шумно ликовал княжич Андрей.

— Бегут, бегут, псы! — орал он, приплясывая от восторга. — Гляди, гляди, эвон с себя брони скидывают. Ха-ха-ха! — Андрей бегал возле брата, не спускавшего глаз с озера, дергал его за рукав и говорил, говорил захлебываясь: — Ай как славно, князь! Ай как красно все сотворилося! Теперь навеки забудут псы, как соваться к нам. Не вели, не вели полон брать. Вели рубить всех, всех до единого!

Александр слышал болтовню брата, но не слушал ее, не вникал в смысл. Он пронзительно смотрел на озеро, на бегущего к дальнему берегу врага, и сердце его билось гулко и радостно. Но радость угасала сразу, едва переводил он взор на поле брани. Горечь подкатывала к горлу, сжимая тисками.

Там, где только что гремела жестокая сеча, все было завалено трупами, залито кровью. Ни одного белого пятнышка не виделось, хотя кругом ослепительно сиял снег под весенним солнцем.

«Господи, приими души убиенных», — шепчет князь в тихо крестится.

— Александр Ярославич! Посадник притек, — прервал его мысли Светозар.

Князь обернулся и увидел, как на Вороний камень тяжело поднимается Степан Твердиславич. Лицо его осунулось, потемнело, в движениях чувствовалась смертельная усталость. Александр Невский быстро пошел ему навстречу. Обнял, поцеловал трижды.

— Спасибо, Степан Твердославич, — сказал дрогнувшим голосом и спросил озабоченно: — Почему без шубы? Простынешь ведь в бахтерце.

— Жарко было, Ярославич. Скинул где-то.

— Светозар, шубу, — приказал Александр.

Князь заботливо накинул шубу на плечи посаднику.

Догадливый Светозар приволок откуда-то снизу короб из-под рыбы, перевернул его.

— Садись, Степан Твердиславич.

Посадник, кряхтя, опустился на короб. Александр ждал, когда отойдет, отдышится посадник, заговорит.

— Фу-у-ух, — вздохнул наконец Степан Твердиславич и, взглянув вверх в лицо князю, сказал тихо: — Ты уж прости старика, Александр Ярославич.

— За что? О чем ты? — удавился князь.

— Да что перечил я тебе вечор, звал на сечу в лес. Видит бог, не мыслил я худого, лучше хотел… А вышло по-твоему, да каково вышло-то! Эх, видно, я дряхлеть начал.

— Не кори себя, Степан Твердиславич. Ратоборствовал ты славно, я все зрел отсель.

— Что я, — покачал головой посадник, — ни раны, ни царапины. Вот Миша… Вот кому досталось.

— Что Миша?

— Его сразу же стоптали. Я сам, своими очами зрел, князь. Сам.

И тут князь вспомнил, что накануне он велел всем им после битвы прибыть к Вороньему камню.

Так вот почему не пришел Миша… Но нет и воеводы с тысяцким.

— Светозар!

— Я здесь, князь!

— Пошли слуг найти Кербета с Яневичем… и Мишу, хоть мертвого.

В наступившей тишине звонко кричали трубы, сзывая уцелевших. Вдали, у Суболицкого берега, крохотными муравьями метались кони, люди. Там Яков Полочанин с засадным полком довершал дело.

Воеводу с тысяцким вынесли на берег лишь к вечеру, когда загорались на небе звезды. У Кербета мечом было раздроблено лицо, и опознали его лишь по алому плащу. Яневич был убит копьем, обломок которого торчал между бляхами бахтерца.

Князь подошел к телам своих боевых товарищей, низко склонил голову. Долго молчал, потом негромко спросил Светозара:

— А Миша?

— Его нашли чуть теплым. Лечец с ним возится, может, еще выходит.

Александр Ярославич отвернулся, ничего не ответил и еще долго молча стоял над воеводой и тысяцким.

На озере то там, то тут замигали огни: воины искали раненых.

КНИГА ТРЕТЬЯ УСТРОИТЕЛЬ (1242–1263)