Александр Пушкин на rendez-vous. Любовная лирика с комментариями и отступлениями
Шрифт:
Едва дыша, в болезненном бореньи,
Скажу я вам: «О други! я любил!..»
И тихий дух умрет в изнеможеньи,
Друзья мои, – тогда подите к ней;
Скажите: взят он вечной тьмою…
И, может быть, об участи моей
Она вздохнет над урной гробовою.
Переделав позже стихотворение, Пушкин сократил его до двух строф и назвал «Подражание» без уточнения, кому именно подражает здесь автор. Конкретный источник определить трудно: здесь варьируются типовые элегические мотивы. Вряд ли следует искать и «предмет тайных слез» лирического героя: он так же реален, как и ожидающая его «хладная могила».
Желание
Медлительно
И каждый миг в унылом сердце множит
Все горести несчастливой любви
И все мечты безумия тревожит.
Но я молчу; не слышен ропот мой;
Я слезы лью; мне слезы утешенье;
Моя душа, плененная тоской,
В них горькое находит наслажденье.
О жизни час! лети, не жаль тебя,
Исчезни в тьме, пустое привиденье;
Мне дорого любви моей мученье —
Пускай умру, но пусть умру любя!
Это уже вполне «взрослое» пушкинское стихотворение: в нем раскрываются некоторые особенности его мироощущения, которые не изменятся с годами. Последняя строка – «Пускай умру, но пусть умру любя!» – в разных вариациях часто использовалась в лирической поэзии. Однако в данном контексте поэтический штамп обрел неожиданную свежесть. В стихотворении нет рассуждения, нет движения мысли. Лирический сюжет дан в свернутом виде, но емкие поэтические образы – «горестное наслаждение», «мне дорого любви моей мученье» – дают возможность его развернуть. Лирический герой хорошо понимает, что любовь сулит не одни только наслаждения, но и непременные мучения. Ну что же, он готов их принять. У него достаточно душевных сил, чтобы находить счастье даже в любви несчастливой, ибо истинное несчастье – ее отсутствие.
Ему всего лишь семнадцать. Впереди еще много счастья и еще больше мучений. Но никогда он не станет малодушно отказываться от любви, страшась неизбежно связанных с ней страданий.
Элегия
Я думал, что любовь погасла навсегда,
Что в сердце злых страстей умолкнул
глас мятежный,
Что дружбы наконец отрадная звезда
Страдальца довела до пристани надежной.
Я мнил покоиться близ верных берегов,
Уж издали смотреть, указывать рукою
На парус бедственных пловцов,
Носимых яростной грозою.
И я сказал: «Стократ блажен,
Чей век, свободный и прекрасный,
Как век весны промчался ясной
И страстью не был омрачен,
Кто не страдал в любви напрасной,
Кому неведом грустный плен.
Блажен! но я блаженней боле.
Я цепь мученья разорвал,
Опять я дружбе – я на воле —
И жизни сумрачное поле
Веселый блеск очаровал!»
Но что я говорил… несчастный!
Минуту я заснул в неверной тишине,
Но мрачная любовь таилася во мне,
Не угасал мой пламень страстный.
Весельем позванный в толпу друзей моих,
Хотел на прежний лад настроить резву лиру,
Хотел еще воспеть прелестниц молодых,
Веселье, Вакха и Дельфиру.
Напрасно!.. я молчал; усталая рука
Лежала, томная, на лире непослушной,
Я всё еще горел – и в грусти равнодушной
На игры младости взирал издалека.
Любовь, отрава наших дней,
Беги с толпой обманчивых мечтаний,
Не сожигай души моей,
Огонь мучительных желаний.
Летите, призраки… Амур, уж я не твой,
Отдай мне радости, отдай мне мой покой…
Брось одного меня в бесчувственной природе
Иль дай еще летать Надежды на крылах,
Позволь еще заснуть и в тягостных цепях
Мечтать
о сладостной свободе.Неизвестно, до или после «Желания» написана эта элегия, но в ней утверждается позиция, прямо противоположная: любовь – это тягостная неволя, «отрава»; счастлив тот, кто не любил и не страдал. «Не сожигай души моей, / Огонь мучительных желаний» – заклинает поэт. Здесь вряд ли следует искать некий внутренний конфликт. «Элегия» варьирует мотивы популярной элегии Парни «La Rechute», перефразируя отдельные ее строки. Жуковский и сам Пушкин считали, что она требует переделки. Пушкин несколько раз принимался за правку, но так и не довел ее до конца.
Конечно, душевное состояние юноши-поэта переменчиво – вполне вероятно, что и такие настроения порой оказываются ему близки. Но откровенная подражательность «Элегии» заставляет видеть в ней прежде всего литературный опыт.
Пробуждение
Мечты, мечты,
Где ваша сладость?
Где ты, где ты,
Ночная радость?
Исчезнул он,
Веселый сон,
И одинокий
Во тьме глубокой
Я пробужден!..
Кругом постели
Немая ночь;
Вмиг охладели,
Вмиг улетели
Толпою прочь
Любви мечтанья;
Еще полна
Душа желанья
И ловит сна
Воспоминанья.
Любовь, любовь!
Пусть упоенный,
Усну я вновь,
Обвороженный,
И поутру,
Вновь утомленный,
Пускай умру
Непробужденный!..
Традиционный элегический монолог мечтателя, обретающего счастье любви лишь во сне, прозвучал здесь с необычайной лирической свежестью и непосредственностью чувства. Не удивительно, что это раннее стихотворение пользовалось большой популярностью: при жизни Пушкина оно перепечатывалось семь раз. По свидетельству П. А. Катенина, Пушкин сам любил это стихотворение [25] . Прощаясь с молодостью накануне своего тридцатилетия, Пушкин в шестой главе «Евгения Онегина» обыграет именно эти строки: «Мечты, мечты! Где ваша сладость? / Где вечная к ней рифма, младость?»
25
См.: Катенин П. А. Воспоминания о Пушкине // А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 184.
Любовь одна – веселье жизни хладной,
Любовь одна – мучение сердец.
Она дарит один лишь миг отрадный,
А горестям не виден и конец.
Стократ блажен, кто в юности прелестной
Сей быстрый миг поймает на-лету;
Кто к радостям и неге неизвестной
Стыдливую преклонит красоту!
Но кто любви не жертвовал собою?
Вы, чувствами свободные певцы!
Пред милыми смирялись вы душою,
Вы пели страсть – и гордою рукою
Красавицам несли свои венцы.
Слепой Амур, жестокий и пристрастный,
Вам терния и мирты раздавал;
С Пермесскими царицами согласный,
Иным из вас на радость указал;
Других навек печалями связал
И в дар послал огонь любви несчастной.
Наследники Тибулла и Парни!
Вы знаете бесценной жизни сладость;
Как утра луч, сияют ваши дни.
Певцы любви! младую пойте радость,
Склонив уста к пылающим устам,
В объятиях любовниц умирайте;