Александр Ульянов

Митя не мог понять, что случилось. Раньше никогда такого не было, чтобы папа не разрешал ему слушать то, о чем он говорит с Сашей.

Когда Аня уезжала в Петербург, отец, прощаясь с ней, просил:

— Скажи Саше, чтобы он поберег себя хоть для нас… И пиши, пожалуйста, чаще. Сейчас такое время…

Заметил Митя и другое: письма от Саши мать не вскрывала, пока не приходил отец. И, только прочитав письмо Саши вдвоем, в кабинете отца, мама читала его всем. Письма Ани мама вскрывала сразу и тут же читала их вслух. Саша писал коротко и так скупо, что Мите казалось: он что-то «недоговаривает, о чем-то не хочет рассказывать. Этим летом Митя возле села Таминки нашел кристалл гипса и отдал Саше, который обещал показать его в университете. Он с нетерпением ждал, что же Саша напишет ему.

Наконец пришло от Саши письмо. Все собрались в столовой, мама говорит:

— Слушай, Митя. Здесь и о твоем кристалле.

Митя замер. Что ж это ученые сказали о его находке? Саша пишет, что он был у зубного врача, что он доволен новой хозяйкой…

— «Недавно мы ездили с Аней, — читает мама, — и одним моим товарищем в Кронштадт. Но прогулка эта была не очень удачна; мы не успели посмотреть ни крепости, ни морских кораблей, да и на пароходе было тесно и холодно. Передай Володе, что я не успел еще поискать той книги, которую он просил меня прислать… Мите передай, что тот гипсовый кристалл, который он нашел, взяли с удовольствием в наш минералогический кабинет».

— Все? — невольно вырвалось у Мити.

— Да.

Митя обиженно засопел: такой кристалл, и так мало о нем написано! Мама заметила это, успокоила:

— Не обижайся. Летом он приедет и все подробно тебе расскажет. А пишет он всегда ведь коротко…

6

Осенью 1885 года возникла идея объединения разрозненных кружков землячеств в единый союз. Землячества ставили перед собой безобидные задачи: организацию касс взаимопомощи, студенческих столовых, библиотек. Но властям это тоже казалось крамолой, и землячества существовали нелегально. На одном из собраний «Союза землячеств» Саша познакомился с Сергеем Никоновым. И Никонов и Саша почувствовали то внутреннее доверие друг к другу, которое меньше всего можно объяснить словами и фактами. На Никонова Ульянов произвел впечатление человека не слова, а дела: хотя он и мало говорил, но все сказанное им было так весомо, что невольно чувствовалось: это идет из самой души.

После заседания они разговорились и оба радостно отметили: их взгляды во многом совпадают. Да не только по вопросам, связанным с деятельностью «Союза землячеств», но и по ряду других. Никонов в это время принимал участие в занятиях «экономического» кружка и, почувствовав в Ульянове недюжинный ум и широту интересов, решил привлечь и его туда.

К приходу Ульянова в кружок там уже занимались не только политэкономией, но и политическими вопросами. Круг людей был небольшой, все доверяли друг другу, и беседы носили довольно откровенный характер. Саша, по своему обычаю, больше слушал, чем говорил.

Никонов доставал ему нелегальные издания народников, и он ночи напролет просиживал за их чтением. Некоторые книги давал и Ане. Однажды она взяла у него запрещенную брошюру. Саша не предупредил ее, чтобы она обращалась с ней осторожнее. Аня, человек совершенно не искушенный в конспиративных делах, прочитав брошюру, понесла ее Саше, как обыкновенную легальную книгу. Тот удивился, спросил:

— Ты ее так, незавернутой, даже по улице несла?

— Да ведь тут близко, кто же у меня в руках будет читать, какая она? — оправдывалась Аня.

— Все же никогда не видел, чтобы нелегальные книжки так носили, — сказал Саша с улыбкой.

Восьмого февраля отмечалась годовщина основания университета. Саша хотел закончить свой научный труд в январе, чтобы попасть на конкурс. Работы было еще довольно много, а времени оставалось мало. Аня задолго до каникул начала собираться домой, спрашивала его:

— Саша, ты поедешь?

— Нет.

— Ну почему же?

— Надо закончить работу. У меня не хватает времени на все, и тратить его на поездку домой я… просто не могу. Ты не обижайся на меня, но… Да ты же сама видишь, как много у меня неотложных дел.

— Но когда-то и отдохнуть надо. И соскучились там все. Ну? Давай сделаем так: поедем вместе, а потом ты раньше вернешься. Я просто представить себе не могу, что я отвечу маме, когда она спросит, почему ты не приехал. Мне лучше, пожалуй, тоже остаться…

— Нет, нет. Ты поезжай, а то маме совсем тоскливо будет.

Аня, поняв, что уговаривать его бесполезно, со слезами на глазах уехала одна. Чувства ее одолевали самые противоречивые: ей и дома хотелось побывать, так как в Петербурге она по-прежнему чувствовала себя одиноко, и неловко было, что Саша остался работать, а она едет отдыхать.

7

Настроение у Ильи Николаевича после очередного объезда школ было очень подавленное. Реакция начала особенно ярое наступление на все то, что было завоевано народными школами с. такими огромными трудностями. Из школ под всевозможными предлогами изгонялись самые честные, преданные делу учителя. Илья Николаевич защищал их, но ему это не всегда удавалось. К свободомыслящим учителям приклеивались ярлыки «неблагонадежных», против них выдвигались самые нелепые обвинения.

В официальных постановлениях указывалось: «…духовно-нравственное развитие народа, составляющее краеугольный камень всего государственного строя, не может быть достигнуто без предоставления духовенству преобладающего участия в заведовании народными школами». Попы, против которых столько лет воевал Илья Николаевич, таким образом, официально признавались главными руководителями народных школ.

В первой половине декабря Илья Николаевич объезжал школы Карсунского и Сызранского уездов. Зима стояла холодная, вьюжная. На дорогах были переметы, сугробы. Мороз пробирал Илью Николаевича до костей, а в школах тоже приходилось сидеть в шубе, так как топить там было нечем, и он только вечером, за стаканом чаю, согревался. От угара постоянно болела голова, и ему стоило больших трудов заниматься и вечером. А от своего правила он не отступал: записи о впечатлениях дня всегда велись по свежей памяти.

Еще перед отъездом из дому, он получил письмо Ани, в котором она сообщала, что каникулы проведет дома. Он написал, что встретит ее в Сызрани и они вместе вернутся домой. Распрощавшись с учителем Жадовского двухклассного училища Кирилловым, у которого он ночевал, Илья Николаевич поехал на станцию Никулино. В Никулино его встретил инспектор Красев и вызвался проводить по железной дороге до Сызрани. За две недели постоянных переездов от одной школы к другой, споров, огорчений Илья Николаевич так устал, что когда сели в поезд, прилег на полке вагона — ехали они в третьем классе — и не заметил, как уснул. Во сне он вытянул ноги, загородив ими проход. Кондуктор грубо толкнул его, сказал:

— Подбери ноги-то, старик! Ты весь проход загородил.

Илья Николаевич открыл глаза, но со сна не мог попять, что от него требуют. Инспектор Красев сказал:

— Ваше превосходительство, вы проход стеснили…

Услышав титул лежащего, кондуктор вытянулся в струнку и принялся извиняться. Илья Николаевич остановил его, мягко сказав:

— Ничего, ничего… Проходите, теперь можно пройти…

— Нет, вы извините меня, — не отставал кондуктор.

— Да за что же? — смущенно говорил Илья Николаевич. — Меня извините… Я ведь стеснил проход…