Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»
Шрифт:
То есть оба этих пассажа из «открытого письма» рассчитаны на простаков, они не выдерживают никакой критики. Как, впрочем, и все остальные приведенные там «факты».
«Надежный источник в ЦРУ» это, судя по всему, сотрудник американской разведки Олдрич Эймс, который за восемь лет своей работы на Москву выдал два десятка «кротов», однако нигде — ни в книгах, изданных за океаном, ни в наших источниках — Эймс и его биографы не упоминают имя А. Н. Яковлева.
Наконец, когда кампания по привлечению Александра Николаевича к суду за шпионаж стала выдыхаться, на свет появилась еще одна версия, ее связывают с деятельностью т. н. Фирмы — личной тайной разведки Ю. В. Андропова, которая якобы действовала под прикрытием Торгово-промышленной палаты СССР. Вокруг этой «Фирмы» клубится много слухов и легенд. Доподлинно известно только одно: ТПП долгое время возглавлял генерал КГБ Евгений Питовранов, который еще в 50-е годы был начальником внешней разведки и имел немало достижений на этой ниве. Затем его звезда закатилась, в Торгово-промышленную палату генерала сослали как человека от органов, это называлось тогда «действующий резерв».
Как правило, ветераны
Председатель президиума Торгово-промышленной палаты СССР Е. П. Питовранов на XVII сессии Генеральной Ассамблеи франко-советской торговой палаты. 31 мая 1983. [РИА Новости]
Идея иметь личную тайную разведку якобы пришлась по душе председателю КГБ, и он дал добро Питовранову, а тот, в свою очередь, сумел создать по всему миру разветвленную сеть агентов, материалы от которых, минуя ведомство Крючкова, ложились прямо на стол Юрия Владимировича.
И вот — если верить авторам, освещавшим деятельность «Фирмы», — однажды люди Питовранова получили информацию из Канады о том, что посол Яковлев живет явно на широкую ногу, его траты значительно превышают те деньги, которые он официально получает по своей должности в мидовской кассе. А следом якобы пришла другая, еще более настораживающая информация — теперь от американского источника «Фирмы»: совпосол находится на связи с людьми из ЦРУ.
И тогда Андропов, подготовив записку на имя Л. И. Брежнева, лично явился с ней к генсеку. А тот будто бы дал ему от ворот поворот. «Среди членов ЦК предателей быть не может», — написал он на этой записке.
Автор, описывающий эту историю, продолжает: «Вернувшись в здание КГБ, Андропов порвал написанную в одном экземпляре записку на глазах у своего первого зама Виктора Чебрикова» [406] .
Увлекательный, конечно, сюжет. Но и в нем концы с концами не сходятся. Все близко знавшие Александра Николаевича люди, с которыми я беседовал и которые оставили о нем свои письменные свидетельства, как раз подчеркивают равнодушие Яковлева к роскоши, дорогим вещам, модной одежде. И если кто-то из сотрудников советского посольства в Оттаве, завербованных «Фирмой», стуканул «наверх» по поводу его подозрительного мотовства, то это наверняка было продиктовано какими-то личными соображениями: мелкая месть за что-то, желание угодить начальству, предоставляя нужный ему компромат… Это раз.
406
Крутиков Е. Как агент Запада разрушил СССР // Взгляд: Деловая газета. 2021. 15 авг.
Номенклатурная жизнь элитного партработника закончилась. Теперь вновь надо было искать, куда употребить свои силы. [Из архива Л. Шерстенникова]
Яковлев до 1986 года не был членом ЦК, поэтому генеральный секретарь не мог произнести подобную фразу. А Чебриков в описываемый период был не первым заместителем председателя КГБ, а просто заместителем. К тому же, если бы это было правдой, то честный и принципиальный Виктор Михайлович Чебриков впоследствии, когда против Александра Николаевича развернули «шпионскую кампанию», наверняка вспомнил бы тот эпизод. А он как раз заявил прокурорским работникам: никакой информацией о вербовке Александра Николаевича КГБ не располагал. Это два.
Несколько раз Александр Николаевич обращался к М. С. Горбачеву с просьбами оградить его от травли. Однако Михаил Сергеевич ничего не предпринимал, а если и реагировал, то примерно так: «Вы там сами между собой разберитесь. Сядьте, поговорите по-мужски».
Болдин в своих мемуарах пишет, что вначале с недоверием отнесся к тем разговорам о предательстве Яковлева, которые с ним вел Крючков. Он считал, что Александр Николаевич, будучи стажером Колумбийского университета, мог представлять интересы нашей военной разведки или КГБ, «но никак не заниматься тем, в чем его подозревали сотрудники Крючкова. Да и в Канаде, как посол, он был в курсе всех чекистских мероприятий, и провалов нашей разведки там, кажется, не было» [407] .
407
Болдин В. И. Крушение пьедестала.
В итоге, как пишет Болдин, председатель КГБ пошел с докладом (доносом?) к генеральному секретарю. И вот как Михаил Сергеевич — опять-таки со слов руководителя Общего отдела ЦК — отреагировал на это:
Спустя какое-то время Горбачев спросил меня:
— Ты знаешь о том, что за Яковлевым тянется колумбийский хвост?
Я ответил, что слышал, но не знаю деталей. Горбачев сказал, что просил Крючкова переговорить с Яковлевым.
— Может, и ты примешь участие в беседе? — предложил он мне.
Михаил Сергеевич, как я уже отмечал, любил делать вот такие ходы — все неприятное спихивать на кого-то другого. Разумеется, участвовать в такой беседе мне крайне не хотелось. Не располагая никакими фактами, не зная источников подозрения, я должен был присутствовать при тягчайшем обвинении человека, поднявшегося до самых высоких вершин власти великой
державы. Конечно, я знал, что среди советской агентуры влияния за рубежом бывали и короли, и президенты, но это, видимо, были представители разложившихся демократий и уж никак не бессребреники.Во всей этой истории что-то не связывалось. Когда начальник Генерального штаба С. Ф. Ахромеев подтвердил, что военная разведка располагает приблизительно такими же данными, как и КГБ, я поначалу не принял это во внимание, тем более зная неприязненное отношение маршала и многих военных к А. Н. Яковлеву. Но В. А. Крючков знал его долгие годы, а это меняло дело, во всяком случае, снимало подозрение в личной предвзятости и недоброжелательности.
Предложение Горбачева одному члену Политбюро ЦК сообщить о подозрениях в связях со спецслужбами зарубежных стран и потребовать объяснений от другого члена Политбюро ЦК, секретаря ЦК, в частном разговоре выглядело, на мой взгляд, по крайней мере нелепо. Не меня надо было просить поучаствовать в этой беседе. Облеченный высокой партийной, государственной и военной властью генсек — вот кто обязан быть третьим в таком разбирательстве, чтобы снять все подозрения с А. Н. Яковлева. Но Горбачева не интересовала истина. Ему более импонировали трения и распри среди членов Политбюро, их слабые позиции.
Как бы то ни было, но недели через две-три беседа Крючкова и Яковлева состоялась. Проходила она в крайне свободной обстановке, не только, как говорят, при расстегнутых воротничках, но и вообще без всего, что можно было застегнуть. Дело было в сауне между двумя заходами в жаровню. Впрочем, история знает, что в римских банях решались вопросы и посложней, и поделикатней.
Признаться, я думал, а что бы сделал сам, оказавшись под подозрением КГБ. Если бы Крючков сказал, что у него имеются материалы такого рода обо мне, я непременно пошел бы к Горбачеву, рассказал о предъявленном обвинении и потребовал разобраться.
— А до тех пор, пока нахожусь под подозрением, слагаю с себя все полномочия.
Вот что можно и нужно было сделать в подобной ситуации. Но когда спустя некоторое время я спросил Горбачева, приходил ли к нему Александр Николаевич для объяснений, тот ответил:
— Нет, не приходил.
Это тоже было непонятно. Как же, зная все, повел себя Горбачев? Первое время генсек ограничил количество документов, направляемых лично Яковлеву. Тут надо еще раз напомнить, что существовала группа особо секретных документов, и Горбачев сам расписывал, кого с ними знакомить. Как правило, это были две-три, иногда четыре фамилии. Специальный сотрудник приносил их члену Политбюро в кабинет и ждал, пока тот при нем прочитает информацию. Это были наиболее важные секреты государства. Так вот, Горбачев стал ограничивать Яковлева в подобной информации, а с уходом его из Политбюро и вовсе перестал направлять ему сколько-нибудь секретные материалы. Иных мер, по-моему, он не принимал. А спустя год или два генсек только либо шутил по этому поводу, либо отшучивался. Иногда, недовольный каким-то действием Яковлева, спрашивал меня:
— Слушай, а неужели его действительно могли «прихватить» в Колумбийском университете?
Однажды, подписывая решение Политбюро о поездке Яковлева то ли в Испанию, то ли еще в какую-то страну, он в полушутливом тоне сказал:
— Видимо, его туда вызывает резидент.
Ну как это следовало воспринять? Прошло время, и вопрос за массой текущих дел, изменений в стране был забыт или потерял остроту. Не напоминал о нем и Крючков. Мне казалось, что его удалось прояснить. Но позже я убедился, что сомнения у КГБ так и остались. Не внес окончательной ясности в эту проблему и генсек [408] .
408
Там же.
Но говорил ли в действительности лубянский начальник с «архитектором перестройки» на эту щекотливую тему? И если да, то где — в ясеневской бане, в кабинете на Старой площади, в лесу во время «грибной охоты»? Сам Владимир Александрович, судя по приведенному выше отрывку из его воспоминаний, утверждает, что да, говорил, причем с глазу на глаз. Александр Николаевич в своих книгах, статьях и многочисленных интервью категорически отвергает такой разговор и даже его возможность.
То, что по поручению М. Горбачева шеф КГБ разговаривал со мной на эту же тему, — это вообще смехотворно. Он рисует впечатляющую картину: Яковлев, мол, «тяжело вздыхал», не знал, что отвечать. Но такой ситуации, такого разговора не то что не было, а и быть не могло. Стоит только представить себе картину — председатель ГБ беседует с членом Политбюро, секретарем ЦК, обвиняя его в шпионаже. Такой утраты чувства юмора я даже от В. Крючкова не ожидал [409] .
409
Яковлев А. «Как я был американским шпионом» / беседу вел Э. Чепоров // Литературная газета. 1993. 24 февр.
Этот пассаж выглядит достаточно убедительно. А чуть выше в интервью корреспонденту АПН Э. Чепорову Александр Николаевич уверяет журналиста, что и Горбачеву шеф госбезопасности никакой порочащей его информации не докладывал. Во всяком случае, так ему говорил сам Михаил Сергеевич. Однако в будущем Яковлев уже совсем по-другому освещал этот аспект «шпионской истории».
«Я не склонен думать, что Горбачев верил доносам Крючкова о моих „несанкционированных связях“ (читай — „не санкционированных госбезопасностью“) с иностранцами, но на всякий случай начал меня остерегаться, — писал Александр Николаевич в одной из своих книг. — На всякий случай. Ничего не поделаешь, старые привычки. А вдруг правда! Ввел ограничения на информацию. Если раньше мне приносили по 100–150 шифровок в сутки, то теперь 10–15. В сущности, он отдавал меня на съедение Крючкову и ему подобным прохвостам» [410] .
410
Яковлев А. Омут памяти.