Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Были ли у него друзья? Этот вопрос я задавал всем своим собеседникам, соприкасавшимся в разные годы с Александром Николаевичем. Обычный ответ: да, были, но не в партийных кругах, это или сослуживцы по канадской «ссылке», или такие, как он, ветераны войны.

О войне — сказ особый. День 9 мая оставался для Яковлева самым большим праздником. Обязательно отмечал. Хотя никаких наград на пиджак не надевал, даже орденских планок. Выше я уже писал о том, что в 1988 году его догнала еще одна фронтовая награда, якобы не врученная ему в 1942-м. Это был орден Красного Знамени.

В ходатайстве перед Верховным Советом СССР, подписанном ветеранами 6-й отдельной бригады морской пехоты Балтийского флота, говорилось, что старший лейтенант, командир взвода А. Н. Яковлев неоднократно водил моряков в атаки. Во время одной из них, производя разведку боем на участке обороны Волховского фронта в районе железнодорожной станции Погостье, он поднял своих моряков на решительный штурм вражеских укреплений. Эта атака завершилась успешно, задание командования было выполнено, но самого командира взвода тяжело ранили. О подвиге моряков-балтийцев, которых вел в бой Яковлев, тогда рассказали газеты «Красный балтийский флот» и «Красный флот».

Как и все настоящие, «окопные» фронтовики, Александр Николаевич не любил вспоминать о войне. Говорил: «Каждый раз, когда начинаю рассказывать о ней, появляется ощущение, что снова вижу кровь, грязь, в которой валяется кто-то убитый. А эти пьянки перед боем… Видимо, Ворошилов со Сталиным не верили, что трезвые могут хорошо воевать, обязательно надо было дать перед боем выпить» [261] .

Однако и всякие спекуляции на военные темы всегда пресекал решительно. Свое кредо на сей счет однажды выразил так: «Отечественная война для меня — святое. Я сам, как говорится, горло перегрызу любому, кто захочет бросить тень на память миллионов погибших» [262] .

261

Яковлев А. «Есть только правда между прошлым и будущим» / беседу вел Д. Владимиров // Российская газета. 2003. 2 дек.

262

Яковлев А. «Пора и власть употребить» / беседу вел В. Сиснев // Труд. 1993. 22 февр.

Он — идеолог начавшихся перемен. Как ученый, академик Яковлев прежде всего сам хочет понять, где мы находимся, какие путы надо сбросить, каким курсом следовать завтра. Отражением этих совсем не простых раздумий являются его записки, предназначенные для генерального секретаря. Читая их, понимаешь, сколь трудным был для него путь от прежних представлений к новым истинам.

Вот выложенные на бумагу мысли или тезисы о магистральных путях развития общества, это август 1988 года [263] .

263

См.: ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 1. Д. 185.

Здесь много про рынок, который Яковлев называет «надсистемным и надэпохальным». Он с огорчением признает, что антирыночным настроениям подвержены «некоторые представители высшего руководства», хотя правильнее было бы сказать — не некоторые, а многие. По Яковлеву, рынок вовсе не противоречит социалистическому строительству, напротив, к социализму «нужно идти только от рыночной экономики с ее оплатой по труду (ценность труда определяется потребителем), налаживая свободное, бесцензурное передвижение информационных потоков, создавая нормальную систему обратных связей».

Собственно говоря, это и есть та триединая формула, ради которой написаны тезисы, в дальнейшем он повторяет ее в разных видах неоднократно. В расширенном варианте она выглядит так:

Правовое общество может быть создано только тогда, когда все — и руководители, и народ — поймут, осознают и сделают нормой бытия три простых истины:

1. Нормальный обмен трудовыми эквивалентами возможен исключительно на рынке: другого люди не придумали. Только благодаря рынку реально реализовать принцип оплаты по труду — главный принцип социализма. Лишь через рынок принцип «от каждого — по способности, каждому — по труду» превратится в реальность.

Безрыночный социализм — утопия, причем коварная. Чтобы оправдать себя, он отрицает, наряду с рынком, и сам социализм.

2. Обществу, как воздух, нужен нормальный обмен информацией. Он возможен только и исключительно в условиях демократии и гласности. Любой вид информационной автаркии, усеченность информации неминуемо ведут к самоотравлению общества. […]

3. Нормальная система обратных связей — это вестибулярный аппарат общества. Любые законы, даже естественные, проявляются через обратную связь. Так уж устроила нас природа: минимум 75 процентов наших решений ошибочны. И в этом нет ничего страшного: мы их видоизменим — и всего делов-то. Но когда чьи-то решения становятся законом и не корректируются, это ужасно. Это сталинизм.

В этой же записке он вновь обращает внимание на тот очевидный перекос в народном хозяйстве, при котором «экономика существует для экономики», несколько пятилеток подряд партийные съезды и пленумы принимают решения об ускорении производства предметов и товаров потребления (группы «Б»), однако на практике все получается ровно наоборот: «Самоедство экономики столь разрушительно, что, даже доведя рытье недр до 15 миллиардов тонн в год — по пульману на человека, — мы четыре пятилетки подряд фактически лишены роста благосостояния».

Выступает против бюрократического засилья отраслевых министерств, называя их «монстрами сталинизма». Уверен, что министерства должен упразднить хозрасчет, а будущее экономики — за межотраслевыми объединениями.

И все же экономика для него не на первом месте. Он — идеолог. Ему сейчас важнее всего совершить революцию в общественном сознании, пробудить массы к активной поддержке перестроечных процессов.

Почти в каждом публичном выступлении он подчеркивает важность открытости и гласности. По его глубокому убеждению, поворот к гласности — это не только текущий политический курс, отвечающий интересам перестройки, но и объективный этап развития революции социалистического общества.

Выступая в июле того же 1988 года на совещании в ЦК, куда приглашены руководители центральных СМИ, идеологических учреждений, творческих союзов, он однозначно встает на сторону журналистов, которых — особенно на местах — стали упрекать в очернительстве, уходе из-под партийного контроля, других «грехах». Такие нападки на прессу, говорит Яковлев, это «верный признак того, что она здорово работает на перестройку» [264] .

«Обвинять в чем-то гласность — все равно что обвинять врача, поставившего точный, пусть и тяжелый, диагноз болезни».

264

Здесь и далее цит. по: Там же. Д. 184.

«Оставить мусор в одной комнате нашего дома — значит снова замусорить весь дом».

Но дальше, справедливо призывая руководителей СМИ более ответственно подходить к публикации критических выступлений, Яковлев встает на защиту своих коллег — партийных работников, которых пресса якобы незаслуженно шельмует за всякие привилегии.

Повернувшись к присутствующему на совещании заведующему Отделом пропаганды ЦК Ю. А. Склярову, просит «в необходимых случаях свою власть употреблять». То есть гласность гласностью, а партийное руководство СМИ еще никто не отменял.

Готовя свое выступление на другом совещании все с теми же руководителями СМИ, подробно останавливается на том, почему пресса обязана продолжать тему развенчания культа Сталина, рассказывать о злодеяниях тех лет, вспоминать судьбы безвинно репрессированных. Да, соглашается он, в обществе возникают разговоры: надо ли ворошить прошлое, это, дескать, компрометирует идеалы, подрывает устои [265] : «Но если так, логично предположить, что наши устои и наши идеалы в какой-то мере выросли из этих ошибок, из репрессий, из просчетов, выдаваемых за вершину мысли и практики. Так давайте тогда укреплять наши идеалы теми же способами. Давайте скажем со всей определенностью, что репрессии были нужны и полезны. Что миллионы пострадавших — вполне приемлемая и даже неизбежная плата за социализм, за социальный прогресс».

265

Здесь и далее цит. по: Там же. Д. 177.