Александр Юдин

Колонна двигалась к центру села, к дому, где находился штаб.

— Ну, вот, и до места, кажется, дошли, — тихо проговорил Юдин, поддерживая комбрига, — крепись, командир.

Их втолкнули в темный, сырой подвал. Там были люди. Юдин поздоровался. Вразнобой ответило несколько голосов. Это были пленные красноармейцы из 29-й дивизии. Они сразу узнали комиссара второй бригады и обступили его.

— Садитесь, товарищ комиссар, — освободив чурбан, единственное сидение в подвале, сказал один из них.

— Что же, товарищи, закручинились? — бодро спросил Юдин.

— Каждый день расстреливают, товарищ комиссар!

— Не горюй, браток, а за Советы, за революцию умереть не стыдно. На миру и смерть красна. Правильно, товарищ комбриг? — обратился комиссар к Захарову.

— Правильно, Александр Алексеевич! Одного только простить себе не могу: резерв возле штаба бригады придержать надо было. Тогда не случилось бы этого.

Под вечер массивная железная дверь отворилась, и белогвардеец в черной папахе рявкнул:

— А ну, кто комиссар Юдин, выходи!

Александр Алексеевич подошел к Захарову, поцеловал его в разбитые губы.

— Прощай, командир, прощайте, товарищи! — вышел за дверь. Его провели во флигель.

В маленькой комнатушке за столом сидел полковник Бугров.

— Садитесь, господин Юдин, так, кажется, вас зовут? Нас интересует один вопрос, от ответа на который зависит ваша жизнь, Юдин. Покажите расположение вашей Третьей армии, базы снабжения, расположение штабов 29 и 30-й стрелковых дивизий. Это для вас большого труда не составит.

— Только и всего? Тогда, пожалуйста. Все штабы находятся по ту сторону фронта, а в штабах готовится вам гибель…

Полковник Бугров побагровел от злобы, а Юдин продолжал:

— Запомни, господин полковник, раз и навсегда запомни: пощады я просить у тебя не буду, предателем быть не собираюсь. Разговор считаю законченным.

Юдина повели к другому дому, расположенному в глубине двора, у конюшен. Александр Алексеевич осмотрелся кругом: не двор, острог. Если удастся бежать — за стены не выберешься.

Вошли в дом. В комнатах пахло винным перегаром. В воздухе стоял табачный дым.

— А-а, комиссар пожаловал. Ну, со мной разговор особый будет, — проговорил пьяно офицер. — На вопросы отвечай кратко и ясно. Понял?

Юдин молчал. Он узнал капитана, возглавлявшего эскадрон карателей.

— Где штаб армии?

— Я отвечать не буду.

— Не будешь, гад! — капитан ударил комиссара чем-то тяжелым. Юдин упал.

Очнулся весь мокрый, с тяжелым звоном в голове.

Солдат поднял Александра Алексеевича и посадил на табурет.

— Будешь говорить, господин комиссар?

Юдин молчал. Мысли его были далеки от происходящего. Он вспомнил себя мальчишкой. Свою родную деревеньку Васильки. Вспомнил флот. Прошло полжизни, а может быть, и вся жизнь. И вся жизнь — трудная, холодная, неласковая. Зато создан полк «Красные орлы», зато гордо реет над Родиной красный флаг. За это он, Юдин, не пожалеет своей жизни. Не пожалеет.

— Молчишь, комиссар?

И снова зверские, дикие удары.

Поздно вечером избитого в кровь Юдина втолкнули в подвал.

Ночью вызвали на допрос комбрига Захарова.

Когда его приволокли обратно, он не мог говорить: кровь шла через нос, рот, уши. Под утро комбриг, крепко сжав руку комиссара, тихо сказал:

— Прощай, Александр. Не чаял, что свидимся. Я умираю… Сволочи, из меня предателя хотели сделать, не вышло…

Больше ничего не сказал Николай Павлович Захаров, бывший офицер старой русской армии, орденоносец [34] , командир бригады 29-й стрелковой дивизии красных. Кровь хлынула у него горлом.

34

ЦГАСА, ф. 197, оп. 3, д. 498.

На рассвете комбриг умер.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

В полдень дверь вновь отворилась.

— Юдин, на выход!

Александр Алексеевич подошел к мертвому командиру, наклонившись, поцеловал его в холодный лоб. Потом обратился к оставшимся в подвале красноармейцам:

— Прощайте, товарищи, не трусьте. Уж если умирать, так героем. Лучше смерть, чем предательство.

Красноармейцы молча жали ему руку. Они прощались со своим любимым вожаком, уходящим на смерть. И сейчас, избитый и окровавленный, он находил в себе силы улыбаться, подбадривать людей.

— Быстро! — рычал офицер.

Комиссар вышел на волю. Яркое осеннее солнце ослепило его. Перед подвалом стоял взвод солдат.

Подошел капитан.

— Ну, что, Юдин, одумался?

— Веди, гад, и знай: большевики смерти не боятся.

Капитан отошел, сказал что-то щербатому офицеру. Тот построил взвод в колонну по два. В середину поставили комиссара. Процессия вышла из ворот Кетовского дома и направилась к площади.

Около церкви толпился народ. Комиссара подвели к телеграфному столбу. Сверху свисала веревка. Подошел Елионский.

— Не узнаешь?

— Узнаю.

— Будь благоразумен.

— Отойди, сволочь!

Юдин заговорил громко, на всю площадь:

— Товарищи! Враг беснуется, и в этом его слабость. Скоро Красная Армия освободит ваше село. Бейте беляков, помогайте Красной Армии. Да здравствует Советская власть!

Двое солдат торопливо накинули на шею комиссара веревку. Щербатый офицер подбежал к столбу, ухватился за конец веревки, дернул ее на себя.

— Отомстите за нас, товарищи! — успел еще крикнуть Юдин.

Люди, стоявшие поблизости, попятились, побледнели, у многих на глазах блестели слезы.

Все было кончено.

— Разойдись! — зычно орали солдаты, разгоняя крестьян.

Люди расходились, с опаской и затаенной злобой поглядывая на палачей. Рядом с Юдиным был повешен и мертвый Захаров.

Сутки висели тела комиссара и командира на площади. Только на вторые четверо мужиков по приказу штаба подъехали к столбу и отвязали веревки. Тела отвезли в каменную кладовую, что стояла за церковью, а на следующий день вместе с другими расстрелянными красноармейцами закопали в общую яму.