Александровскiе кадеты. Смута

Подобные поставки допускались Германией, так как, при общем подавляющем перевесе немецкой военной машины над новосозданными польскими войсками, Берлин считал считал поступление этих вооружений не критичным для себя и, по-вторых, признавалось полезным внесение раздора в ряды стран Антанты, так как подобная политика(прежде всего Франции) вызывала сильнейшее раздражение в Петербурге.

Берлин также вёл вялотекущие переговоры «по разрешению конфликта» с Россией, однако придерживался крайне жёсткой линии, ультимативно требуя передачи себе прибалтийских губерний, устройство в Финляндии зависимого от Германии государства (с утверждением там на троне германской династии), и признания Россией независимости «свободной украинской державы к западу от Днепра».

К 15-му июля на линии разграничения с польскими войсками, проходившей по рубежу Вильно-Молодечно-Стобцы-Слуцк-Микашевичи, командование русской армией смогло сосредоточить восемь армейских корпусов общей численностью 250 тыс. штыков и сабель. Основу составляли т. н. «войска завесы» и переформированные части Добровольческой армии.

Польские войска, действовавшие от Вильно до Микашевичей, насчитывали около 100 тыс. штыков и сабель.

18 июля русские войска перешли в наступление на Вильно, на Молодечно-Лидском направлении, а также вдоль дороги Минск-Барановичи. На последнем завязались упорные бои, однако на правом фланге корпусам Деникина и Кутепова удалось прорвать относительно слабую польскую оборону, в прорыв были введены конные части Келлера (20 тыс. сабель).

Уже 20-го июля русским удалось овладеть Вильно, 25-го — Лидой, 30-го июля было взято Гродно. Под угрозой окружения польское командование начало отводить войска с центрального участка фронта под Минском, имея цель задержать русское наступление под Барановичами.

31 июля перешли в наступление корпуса левого крыла русского фронта, от Слуцка на Барановичи и от Микашевичей на Лунинец (местный узел дорог) и далее на Пинск.

8 августа наступавшие от Гродно войска вышли к Белостоку. Полякам удалось на время стабилизировать фронт по рекам Свислочь и Неману, однако парировать удар на юге они уже не смогли. 10 августа русские войска вступили в Пинск, разворачиваясь фронтом на север и одновременно продолжая продвигаться по направлению на Кобрин. Над всей польской армией к востоку от рубежа Белосток-Брест нависла угроза стратегического окружения.

Польшу в эти недели сотряс невиданный патриотический подъём. «Три раздела Польши были, но четвёртому не бывать!», писали на военных плакатах. Германское командование передало полякам значительные военные запасы, кроме того, не препятствовало завозу через Восточную Пруссию оружия и снаряжения, поставляемых якобы «волонтёрскими организациями» Англии, Франции, Бельгии, Голландии, а также Дании и Швеции.

Перегруппировавшись и подтянув резервы, 12 августа русские войска нанесли удары из района Белостока в южном направлении, на Брест. Два обеспечивающих вспомогательных удара наносились на Острувском и Дрохиничском направлениях. Польское временное правительство меж тем лихорадочно организовывало оборону по Западному Бугу и, в качестве тылового рубежа, по Висле.

15 августа передовые части Южной группы русских войск завязали бои за Брест. Не пытаясь немедленно овладеть городом, они блокировали значительный польский гарнизон, устремившись от Бреста по дороге на Белосток. Настречу им двигались войска Северной группы,

Мобилизованные и волонтёрские части польских войск (где имелись многочисленные офицеры, проходившие службу в полках русской армии) успели занять оборону на реке Нарев, где разгорелись упорные бои. Подходившие с запада Польши резервы с ходу вводились в бой, вскоре польская армия уже имела на фронте более 400 тыс. штыков и сабель.

Армии Рыдз-Смиглы удалось задержать Северную группу русских войск на Нареве, однако в тыл полякам ударила наступавшая от Бреста Южная группа. Польское командование приняло решени отойти на рубеж Вислы; Барановическая группировка польских войск попыталась нанести контрудар и вырваться из кольца, однако ей это не удалось, 18 августа Северная и Южная группы русской армии соединились в районе Бельск-Подляски. В двадцатых числах августа передовые отряды корпуса Улагая достигли предместий Варшавы.

Окружённые к западу от Барановичей польские войска продолжали сопротивление, надеясь на германо-французскую помощь. Таковая действительно поступала.

Император Александр Третий вызвал французского посла. Присутствовавший при разговоре Б. В. Штюрмер оставил следующие о нём записки:

'Служба моя Государю Александру Александровичу началась ещё с его коронации, и за долгие эти годы я ни разу не видывал его в таком гневе, как в день 22 августа 1916-го. Посол Жорж Палеолог отличался, в общем, симпатиями к нашей державе, однако при переворотах не выказал нам никакой поддержки, напротив.

— Посол, — сказал Государь по-русски. — Я вызвал вас, чтобы задать только один вопрос. Желает ли ваше правительство мира с державой Нашей или войны?

Палеолог, догадавшийся взять с собой переводчика (если бы Государь не гневался, Он говорил бы по-французски), принялся цветасто убеждать Императора в неизменной дружбе и приязни его правительства. Государь прервал его:

— Польские мятежники пользуются широкой поддержкой Франции, в том числе военной. Войска наши захватывают большое количество французского вооружения, в плен попали также офицеры французской армии, присланные вашим правительством. Я повторяю свой вопрос: желает ли французское правительство мира с Нашей державой или войны?

Палеолог побледнел и слабым голосом сказал, что его правительство, разумеется, желает мира. Сочувствие же к несчастной Польше имеет во Франции давние традиции и потому…

— И потому, — сказал Император, — вы готовы рискнуть? Рискнуть разрывом наших договоров и союзов?

Посол возразил, что, разорвав сии договоры, Россия останется наедине с Центральными державами. Германская империя, оккупируя владения России к западу от Днепра, а также прибалтийские губернии, несомненно, представляет куда большую угрозу, чем какие-то ничтожные польские повстанцы, всего-то и желающие, чтобы жить в своём небольшом независимом государств, кое никак не может представлять никакой угрозы столь громадной и могущественной Империи, как наша.

Тон Палеолога становился совершенно нетерпим. Он вполне оправился от неожиданности и сам переходил в наступление. От негодования у меня сделалось колотьё в висках, а глаза поистине налились кровью.

И тут Государь, шагнув к послу и нависая над ним, пророкотал:

— Месье, вы не понимаете. Вы предали нас, а Россия не прощает предательств. Германцы есть враги наши, но враги честные; они не заключали с нами союзов и не давали никаких обещаний. И я готов подарить им всю Францию, без остатка. Я заключу союз с кузеном моим Вильгельмом, и мы вдвоём двинем войска наши на Париж. Это вы понимаете или нет, господин посол?!

Палеолог молчал и я видел капли пота, покрывавшие его виски.

— Вы понимаете или нет? — ещё яростнее повторил Государь. Я видел, что Он сейчас сгребёт посла за лацканы, словно трактирного гуляку, выбрасываемого на улицу.

— Я понимаю, ваше величество, — еле слышно ответил посол.

— Известите ваше правительство, — гремел Государь, — что, в случае начала войны, я реквизирую всю собственность французских подданных в России. Аннулирую все долги России перед Францией, имеющие место быть на сей день. И, клянусь, я не успокоюсь, пока мы с кузеном моим Вильгельмом не пример парад на Елисейских полях. Если мне не изменяет память, сто два года назад таковой парад уже имел там место!.. А с кузеном мы договоримся. Думаю, Лазурный берег, Ницца и прочие прекрасные места на Средиземном море его вполне устроят в обмен на малороссийские губернии. Вы можете идти, месье!..'