Алексей Михайлович

Начавшаяся война полностью подтвердила правильность сделанного выбора. Столкновения с поляками, шведами и крымцами заставляли биться с ними строем. Строй же постепенно заставлял отказываться от хаотически атакующих поместных сотен. Провинциальных служилых людей все чаще сбивали в рейтарские, драгунские, а уж совсем малоимущих — в солдатские полки, доля которых постоянно возрастала. Делали это не без сомнений: «И полковые службы дворяном и детям боярским впред в рейтарском строе быть ли и новоприборных рейтар больше того прибирать ли?» — вопрошали воеводы. «Быть» и «прибирать», следовал ответ, за которым слышится голос самого царя.

Но взявшись за одно звено, приходилось вытягивать остальные. На новые полки уже не поставишь начальником выборного сотенного голову, человека пускай и опытного, пороху понюхавшего, но строя не знающего. Рейтар и солдат надо сначала обучить, а для этого требовались постоянные начальные люди из своих. Во-первых, как уже отмечалось, потому что это было дешевле. Во-вторых, потому что война показала: познания и военные навыки многих начальных людей из «немцев» оказывались далекими от того, что было обещано в их патентах и рекомендациях. Авантюристов, проходимцев и невежд попадалось больше, чем толковых офицеров типа Патрика Гордона. Так что первыми несколькими десятками обученных в канун войны за Смоленск и Украину русскими начальными людьми ограничиться было никак нельзя. Стали обучать новых. Причем в самих полках.

Эти офицерские кадры восполняли свои скромные познания природной смекалкой, мужеством и тем чисто русским «надо», которое не раз вывозило страну из самых трудных положений. Имена Змеева, Косагово, Шепелева, первых русских полковников и генералов, уже с 60-х годов с уважением произносились боярами-воеводами, которые готовы были даже признать их военные дарования и заслуги, особенно если они были проявлены под их началом.

Алексей Михайлович заслуг чужих себе не приписывал. Но именно в его правление и при его прямом участии стал формироваться национальный офицерский корпус, сильный пока не знанием — какие серьезные знания без школы, — а кровью обретенным опытом. Позднее, в сражениях с османами под Чигирином, этот корпус совсем неплохо зарекомендует себя, вызвав возгласы удивления не только у друзей, но и у неприятеля.

Организация, подготовка и снабжение армии — вот те сферы, в которых присутствие Алексея Михайловича было самым ощутимым и самым полезным. Стоит вспомнить о тех усилиях, которые предпринял Тишайший для сбора и обеспечения армии накануне и в первые годы войны с Речью Посполитой. Он и позднее не оставлял эти занятия.

Источники позволяют детализировать и живописать их. Так, по традиции, состояние служилых людей накануне сражений царь проверял во время смотров. Церемония была достаточно важная, с несомненным военно-организационным и идеологическим акцентами. Алексей Михайлович получал возможность лично убедиться в боеспособности и настрое воинов и одновременно пообщаться с ними.

Смотры были продолжительными. Так, разбор московских дворян в канун войны с Речью Посполитой проходил в селе Семеновском с 19 декабря 1653 года по 12 января 1654 года. По его окончании начался смотр провинциальных служилых людей. Он занял весь февраль и март.

В Семеновском московские дворяне по вызову заходили во двор и располагались с людьми и лошадьми по правую сторону «на указанном месте». Затем их вызывали к государю, где каждый сначала кланялся иконе, затем поясно — царю и отдавал сказку — с чем и с чего (количество дворов, размеры владений) он поднялся на службу. Затем сказки и записи в «десятнях» сверяли с «наличностью». Если с вооружением, лошадьми, «служебной снастью» и послуживцами было все в порядке, воин удостаивался царской похвалы. Расхождение требовало объяснений и грозило оплошавшему дворянину неприятностями. Смотр был монотонным и утомительным занятием: в иные дни перед государем проходили десятки людей. И так с утра до вечера, изо дня в день, с небольшими перерывами для иных государственных дел и церковных служб. Но Тишайший был терпелив, методичен и скрупулезен. Для него это занятие — обязательная часть «царского дела».

Государев смотр призван был поднять воинский дух, внушить каждому подданному мысль о неодолимом могуществе царя. Отсюда — необычайная пышность, превращение смотра в настоящую придворную церемонию. Рентенфельс, наблюдавший смотр-мобилизацию московских дворян для борьбы со Степаном Разиным, был поражен ее блеском и богатством. Шатер, трон с двенадцатью ступенями, ковры, ограждения для сдерживания толпы, пехота под знаменами, башня с трубачами — все подчеркивало необычайность происходящего. Но главное — само войско, результат неустанной заботы Алексея Михайловича. Оно «хотя и уступало в изяществе убранству, употребляемому в Европе, но зато превосходило его дороговизною тканей и азиатскою роскошью. Все зрители с изумлением останавливали взоры на всадниках, из которых исключительно состояло все это войско, не только из-за их блестящего разнообразия оружия, но и вследствие красивого вида их одежд». Рентенфельс, заметно преувеличивая, насчитал до 60 тысяч всадников, брошенных на борьбу с восставшими [369] .

369

Рентенфельс Я.Указ. соч. С. 334–335.

Нередко царь сам расписывал дворян и детей боярских по полкам. Далеко не всегда удается уловить мотивы, которыми он при этом руководствовался. Ясно, что здесь присутствовала не одна только военная целесообразность — численность, боеспособность и т. д. Царь считался с «местнической» иерархией лиц и чинов.

Особенно много сил отнимали у Алексея Михайловича формирование и организация службы дворового полка. Государь не только правил списки сотен. Он назначал голов, указывал кому какие «шатры приказаны» и даже, к примеру, кому когда спать, а кому нести ночную сторожевую службу.

Алексей Михайлович устраивал смотры не только дворянам, но стрельцам и солдатам. Здесь он был даже взыскательнее: требовал продемонстрировать воинскую выучку, умение действовать строем. Проверялось и оружие. Царь часто наблюдал за пушечной стрельбой и испытанием новых орудий [370] .

Тишайший живо интересовался всякого рода артиллерийскими новинками и изобретениями. Полковник Бауман показывал датчанам-соотечественникам чертеж огромной мортиры, которую собирались отлить в Туле. Мортира должна была разбираться на три части и стреляла гранатами, размеры которых привели гостей в трепет. Бауман рассказал также об изобретенном им скорострельном легком орудии, которое заряжалось с казенной части и обслуживалось всего двумя пушкарями. «Полковник доказал это на опытах, предпринятых в присутствии великого князя, так как 12 подобных пушек уже готовы», — заметил по этому поводу Андрей Роде. Но и это не все: в завершение датчанам был показан «чертеж пушки, которую изобрел сам великий князь» [371] .

370

РГАДА. Ф. 27. № 82. Л. 2; № 86. Ч. 1. Л. 233–235, 246; Белокуров С. А.Дневальные записки приказа Тайных дел 7165–7183 гг. М., 1908. С. 13, 286. (Далее — Дневальные записки.)

371

Роде А.Указ. соч. С. 25–26.

Если иметь в виду, что в военной библиотеке царя преобладали книги об артиллерии и «огнестрельной хитрости», то известие Роде не приходится ставить под сомнение. Так что Петровская любовь к пушкам и связанным с ними «огненным потехам» оказывается страстью унаследованной.

Информированность царя по поводу разного рода военно-технических новинок не ограничивалась только артиллерией. Своему агенту по закупке вооружения за границей Гебдону он ставил самые разнообразные и нередко очень неопределенные задачи. Чувствуется, что о чем-то он просто случайно услышал, до чего-то додумался сам. В итоге царь мог потребовать прислать то «снастей подкопных», способных одолеть за сутки 10 саженей самой крепкой почвы, то подзорные трубы: «стекло такое… чтоб в городе (осажденном. — И.А.) мочно высмотреть все», или перископы — «трубочки маленькие смотрильные: как смотрит ис шанец, и ее зажать в руку, чтоб не знат было».

Имей государь инженеров, которых, по его же определению, «во всей Еуропии других таких не будет», то, вероятно, он бы сильно озадачил их своими обширными военно-техническими фантазиями. Но возможностей и энергии у него хватило только на строительство Гранатного двора, который первоначально велся «по наряду» Тайного приказа и им же, то есть Алексеем Михайловичем, управлялся [372] .

Царь стремился усвоить военное дело до мелочей. Это не было случайностью. По-видимому, именно детали рождали у него чувство добросовестно исполненного долга. Детально, скрупулезно — это истинно по-хозяйски, так как и должно быть. Широко известно пристрастие Романовых к военной форме. Фасон мундира, цвет сукна или какой-то его детали — все это возводилось в ранг наиважнейшего для государя дела и утверждалось лично. Оказывается, что этой болезнью, не меньше своих потомков, был подвержен и Тишайший. 18 июля 1658 года — то есть в самый разгар скандала с Никоном — царь занимался, к примеру, тем, что определял цвет и количество киндяков для своего любимого выборного солдатского полка [373] . Среди множества вопросов, на которые в своих заграничных поездках должен был найти ответы Гебдон, были и про военный обиход — какие войска что и как носят…

372

Заозерский А. И.Указ. соч. С. 248.

373

РГАДА. Ф. 27. № 119. Л. 173.

Тишайший любил пощеголять обширностью и точностью своих военных познаний. В 1660 году в грамоте Долгорукому он хвалит полк Григория Тарбеева и московские сотни, которые под началом боярина «стройством» потеснили врага. Главное для него здесь — соблюдение «стройства», то есть порядка: чтобы рейтары и солдаты «в смелстве и усердии» без приказу стрельбы не открывали, а противника подпускали как можно ближе, «в меру».

Алексей Михайлович не упускал ни одной мелочи в правилах стрельбы: стоять солдатам следовало «твердо» и стрелять «по людем и по лошадем, а не по аеру». «И полковникам и головам стрелецким надобно крепко знать тое меру как велеть запалить, а что палят в двадцать саженях, и то самая худая боязливая стрельба, по конечной мере пристойно в десять сажень, а прямая мера в пяти и в трех саженях, да стрелять надобно ниско, а не по аеру (то есть не целиться высоко, в глаза. — И.А.). И тебе бы, рабу Божию, о сем строе великое разсуждение и попечение иметь, и с ними, началными людми, поговоря, учинить строение…»