Алексей Михайлович

Алексей Михайлович был человеком внушаемым. Это, конечно, превращало ближних людей в большую силу. Но не следует забывать, что сама мера этой внушаемости менялась. С годами царь становился все более недоверчивым. Чтобы повлиять на него, надо было уже убеждать аргументами. И то при условии, что они не слишком противоречили сложившемуся мнению государя. Не случайно польский аристократ Потоцкий, проживший в московском плену несколько лет, в своих записках заметил: «Сверх того говорят, что сей государь не терпит советов, противных его мнению» [378] .

378

Отечественные записки. СПб., 1829. Ч. 37. С. 91.

Решения, особенно важные, принимались царем трудно — с сомнениями, колебаниями, оглядкой назад. Но по принятии они превращались в царское решение, отчего любые отступления и промешки вызывали у Тишайшего сильное раздражение. Царь очень ревниво относился к случаям небрежения его волей. Доставалось даже первенствующему в думе князю Н. И. Одоевскому. Отправляясь во главе великого посольства на переговоры с поляками, он осмелился испросить разрешение на изменение царского же указа и боярского приговора о своих товарищах. Последние были недовольны тем, что они числились в товарищах и через Одоевского просили разрешения писаться в официальных грамотах с именем-отчеством. Алексей Михайлович с раздражением выговорил боярину, что «преж сего наши, великого государя, указы и ваши боярские приговоры бывали крепки и постояны». Чувствуется, что намерение послов изменить прежнее решение сильно задело его. Какая самонадеяность! Значит, они считают, что с ним такое пройдет?!

Распекая Одоевского, царь проявил завидную проницательность. Он не поверил, что Одоевский на самом деле желал видеть имена послов рядом со своим именем. Тишайший убежден, что Никита Иванович просто хитрил и писал «для очистки от товарищей своих, чтоб товарищи… на тебя не досадывали». Открытие еще сильнее раздражает Алексея Михайловича. Одоевский ссорит его с подданными! Царь не упускает случая разразиться гневной тирадой, привлекая авторитет самого Аристотеля: «А Аристотель пишет ко всем государем, велит выбирать такова человека, который бы государя своего к людям примерял, а не озлоблял»! Есть, впрочем, у царя авторитет и повесомее: «И тому Бог будет мстить в страшный свой и грозный день, хто нас, великого государя, озлобляет к людям и кто неправдою к нам, великому государю…» [379]

379

РГАДА. Ф. 27. № 127. Л. 31–33.

Исследователи подсчитали, что из 618 указов, принятых после Соборного Уложения до 1676 года, 588 были именные, то есть приняты одним Алексеем Михайловичем. Остальные — с боярским приговором [380] . Эти цифры убедительнее всего свидетельствуют о падении роли думы при Алексее Михайловиче. Однако едва ли они просто иллюстрация к пробудившимся авторитарным наклонностям Тишайшего. Падение роли думы — прямой результат происходивших изменений в системе государственного управления. Старые институты с их закоснелыми «технологиями» реализации властных функций с трудом справлялись с задачами, которые ставило время. Дума не была исключением. Пройдет меньше четверти века, и боярство превратится, в устах профессионалов-управленцев типа Федора Шакловитого, в прогнившее «зяблое дерево». В самом деле, аристократический по преимуществу принцип формирования думы сделал ее прибежищем для людей малокомпетентных, деловые и личные качества которых будут далеки от тех, что требовались государству. Да и принцип соправительства в условиях формировавшегося абсолютизма должен был уступить бюрократическому принципу, несовместимому с думой. В итоге легче оказалось сломать и построить новое, чем переделывать старое. Петр так и поступит, заменив амбициозную аристократическую думу бюрократическим Сенатом.

380

Ерошкин Н.История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1983. С. 59.

Разумеется, не следует забывать, что на маршруте дрейфующей государственности время Тишайшего — точка исходная. Потому дума при нем, пускай и отстраненная от принятия самых важных решений, занималась множеством текущих дел. Особенно объемной была ее распорядительно-административная деятельность. Перемены, между прочим, не ускользнули от внимательных наблюдателей. «…Царь, сохраняя за собою всю полноту царской власти, делает вид, что некоторую часть ее передает своей Думе, отсылая просьбы народа на рассмотрение ее членов…», — заметил всезнающий Мейерберг [381] .

381

Мейерберг А.Указ. соч. С. 151.

При Тишайшем по-прежнему оставался высоким престиж думного чина. Царь жаловал его достаточно скупо. Признавал он и преимущественно аристократический характер думного чина, отчего малопородные его любимцы продвигались вверх с прохождением всех положенных ступеней. Достигших высших боярских чинов было только двое — Ордин-Нащокин и Артамон Матвеев. Их движение наверх стоит в разительном контрасте с тем, что будет происходить при ближайших преемниках Тишайшего — Федоре, Петре и Иване, когда боярские и окольничьи скамьи заполонят люди малопородные, стремительный взлет которых будет оскорбителен для первостепенной аристократии. Сюда же устремятся и представители знати, которые попытаются думскими скамьями отгородиться от напиравшего со всех сторон дворянства. В итоге дума разрастется до таких размеров, что эффективное исполнение ею соправительствующих функций превратится в фикцию.

Более существенной переменой в системе управления государством стало создание Алексеем Михайловичем Приказа Тайных дел, или Тайного приказа.

Несомненно, одна из причин появления этого странного учреждения кроется в личности монарха. Тайный приказ — прямое порождение того стиля, который был избран царем для общения с подданными.

Два обстоятельства наложили отпечаток на манеру общения Тишайшего с подданными. Выше уже не раз подчеркивалось, с каким трепетом он воспринимал величие своего сана. Однако пора юношеских рефлексий со временем прошла. В привычках и в мыслях, в манере и в стиле обращения с людьми явились властность и внутренняя убежденность, что все, что он делает, делается по Божьему попущению. Но приобретенное — не прирожденное. Крепнувшая авторитарность Алексея Михайловича причудливо уживалась с добродушием, доходящим до благодушия — черты, быть может, и простительной для обыкновенного человека, но пагубной для правителя и его подданных. В общении с людьми благодушие оборачивалось попустительством и непоследовательностью. Царь мог грозно распекать и сурово наказывать за ничтожные упущения и одновременно легко уступать и прощать серьезные проступки. Тишайший, кажется, сам иногда укорял себя за такое поведение.

В 50-е годы встречается все больше признаков того, что Тишайший всерьез задумывался над тем, как одолеть эту свою «слабость» и как побудить «злохитростных» подданных служить без послаблений. В осуществлении этого намерения Тайному приказу отводилось центральное место. Приказ, который возглавлял сам государь, должен был подгонять, подстегивать служилого человека, порождая ощущения постоянного царского догляда. Это не просто слова. Все знали, что появление подьячего Тайного приказа или грамотки из него означало, что делом заинтересовался государь. А значит, и милостливое слово, и наказание могли теперь последовать незамедлительно.

Интерес Алексея Михайловича мог проявляться по-разному. Чаще всего из Тайного приказа приходила грамотка или приезжал человек с изустным приказом. «Такова государева грамота послана по указу думного дьяка Семена Заборовского, а с тем указом приходил из Приказу Тайных дел подьячий Артемий… словесно», — читаем в одном из документов, который приоткрывает механику царского управления — царь не напрямую обращался к исполнителям, а через стоявший над ними приказ, в данном случае через Разряд. Нередко эти «изустные наказы» подьячие и доверенные лица Тайного приказа должны были передавать «наодине», «одному сказать тайно». В затруднительных случаях приказные дельцы напрямую обращались в Тайный приказ за указанием. Важно, однако, подчеркнуть «заочный» характер общения Алексея Михайловича с исполнителем [382] .

382

АМГ. Т. III, № 157,191, 664; Заозерский А. И.Указ. соч. С. 254.

Царский контроль мог быть гласным и негласным. В Тайном приказе чаще всего прибегали к последнему. Для большинства служилых и приказных людей это было страшнее всего. Что проведает государь и как ему донесут?! О секретных миссиях подьячих Тайного приказа ходили самые жуткие слухи. Иные готовы были пугаться и того, чего не было. Не случайно перед посланцами Тайного приказа, людьми малородными, заискивала даже первостатейная знать. «Страшась царского гневу… тех подьячих дарят и почитают выше их меры», — должно быть, не без зависти отмечал Котошихин.

Доходило до того, что объявлялись самозваные сотрудники Тайного приказа, отличные от гоголевского Хлестакова разве только тем, что воспроизводили ситуацию бессмертного «Ревизора» не по случаю, а вполне сознательно. В такой роли выступил на Украине писарь полка Венедикта Змеева Иван Гордеев. Он привел в трепет не одного начального человека, прежде чем его поймали и отправили в Москву на расправу.

Очень скоро в представлении современников царский тайный догляд приобрел гипертрофированный характер. «Царь по ночам осматривает протоколы своих дьяков: он проверяет, какие решения состоялись и на какие челобитные не дано ответа… Дворяне у него в шпионах и шпионы повсюду», — сообщали иностранцы.