Алена и Аспирин

Аспирин с содроганием смотрел, как она берет чудовище на руки.

— Симпатяга, — сказала соседка. — Как его зовут?

— Мишутка.

— Держи его крепко, он тебе поможет выздороветь…

И соседка обернулась к Аспирину:

— Быстро дайте ей «Фервекс». Измерьте температуру! В случае чего — вызываете неотложку, а то и «Скорую», это же не шуточки…

Дверь за ней закрылась. Аспирин посмотрел на пакетик в руке. Перевернул. Прочитал инструкцию. Ничего не понял, хоть написано было — проще некуда.

— И почему это? — спросил в пространство. — Вот не пойму. Пусть придет твой гуру, мановением руки исцелит… Он же твое свидетельство состряпал прямо в сумке, не глядя, мановением руки… Так зачем эта комедия с кашлем? Что мне, тебя жалеть?

Алена закашлялась снова. Приоткрыла мутные глаза:

— «Жалеть»? Ты много о себе возомнил, Аспирин.

— Ну конечно, — у него уже не было сил на раздражение. — Ты у меня в доме, жрешь, спишь, травишь медведем, но я недостоин твоего внимания… Я — твое орудие… Чего ты трясешься?

Он подошел ближе, косясь на Мишутку. Тот лежал поверх пледа, раскинув мягкие лапы. Смотрел мимо Аспирина.

— Я никогда не расскажу ему об этой ночи, — сказала девочка. — Я все расскажу… кроме этого. Я встану на перекрестке. Сыграю песню. Брат услышит и отзовется. Тогда я пойду и найду его… даже если он мертвый… я сделаю его снова живым. И мы уйдем вместе. Нам откроют ворота. Я вижу, как они открываются, и там — солнце… А смерти нет. Много дней мы будем жить, и жизнь будет всюду. У них глаза светятся как звезды, они смеются… летают. И нет страха, хотя они знают, что такое страх. И нет боли, хотя они знают, что такое боль. Но я никогда не скажу ему об этой ночи. Никогда…

Она лежала, смотрела сквозь Аспирина, прижимала медведя к груди, и бредила. Преодолевая кашель, говорила и говорила, временами срываясь на непонятный Аспирину язык.

Легонько постучали в незапертую дверь.

— Тихо, — велел Аспирин. — Тихо… Она догадается!

Дверь скрипнула, открываясь.

— Это я, — сказала соседка. — Я принесла «Доктор Мом», грудной сбор — травы… Вы приготовили «Фервекс»?

— Вы врач? — спросил ее Аспирин.

— Нет, я инженер, — она отвела челку со лба, виднее стали две вертикальные морщинки. — А вы ди-джей, я знаю. Я иногда вас слушаю. Знаете, в маршрутке или в такси, у них же постоянно играет радио…

— Я сейчас, — сказал Аспирин. — Сейчас.

— Это ваша дочь? — вполголоса спросила соседка, когда под ее руководством он готовил на кухне лекарство.

Аспирин вздохнул:

— Честно говоря… Она приехала неожиданно. Из Первомайска. От матери. Говорит, что дочка. А я ее никогда раньше не видел, даже не думал…

— Мелодрама, — сказала соседка. — Так бывает?

— Не знаю, — признался Аспирин. — Со мной — наверное, бывает… Вы видели, что стало с моей машиной?

— Да, — соседка помолчала. — Очень странно. Как будто у вас в багажнике граната взорвалась.

— Вы никогда не видели гранат, — Аспирин помешивал ложечкой теплое, с запахом лимона питье. — От них совсем другие… повреждения.

— Так что же с ней случилось? С машиной?

Теперь помолчал Аспирин.

— Авария, — сказал он наконец. — Знаете… в широком смысле авария. Дырка во Вселенной. В мироздании. В узком смысле — в моем собственном…

— Вы плохо выглядите, — сказала она и вдруг положила ладонь ему на лоб. Прохладное прикосновение, умиротворяющее, спокойное; Аспирину захотелось, чтобы она подольше не убирала руку.

Но она убрала:

— А что случилось с вами?

Он отвел глаза. Она разглядывала четыре «зарубки» на его щеке:

— Что… большие неприятности?

— Бывает, наверное, хуже, — пробормотал Аспирин. И добавил, подумав: — Но редко.

— Машина — это всего лишь вещь, — осторожно заметила соседка.

— Конечно.

— У вас нет контакта с девочкой?

— А представьте, к вам приезжает ребенок и говорит, что он ваш сын?

— Да уж, — соседка посмотрела на чашку в руках Аспирина — разговаривая, тот механически помешивал ложечкой остывающее питье. — Ну, отнесите ей, пусть выпьет…

Аспирин вошел в гостиную. Поколебался, прежде чем приблизиться к дивану с лежащим на нем Мишуткой. Наконец, протянул руку:

— На.

Алена взяла. Принялась глотать — жадно, захлебываясь.

— Ты что, пить хочешь? — удивился Аспирин.

— Ей нужно обильное теплое питье — постоянно, — сказала соседка из прихожей. — И хорошо бы — молоко с содой… Я пойду. Спокойной ночи. Утром вызовите врача.

За ней закрылась дверь.

— Спасибо, — сказала Алена, возвращая пустую чашку.

— На вот, микстура, — он протянул ей зеленый пузырек и ложечку.

— Спасибо.

— Ты можешь умереть? — спросил он, глядя ей в глаза.

— Нет, — сказала она, но не очень уверенно. — Чтобы мне отсюда уйти, надо сыграть специальную музыку… Чтобы он сыграл. Больше никто не сумеет.

— Так чего мы волнуемся? — удивился Аспирин. — Ты же мне столько раз говорила, что не боишься смерти!

— Не боюсь, — подтвердила Алена шепотом. — Я другого боюсь… Я боюсь людей, которые сперва кажутся живыми… а потом оказывается, что они не просто мертвецы — они уже сгнили.

— Блин-н, — сказал Аспирин со злостью. — Я о тебе забочусь… А ты мне свои намеки гадостные намекаешь, да?

Алена снова закашлялась.

— По идее, есть молоко, — сквозь зубы сообщил Аспирин. — И сода.

— Принеси, — попросила Алена. — И дай мне еще одеяло. А то меня трясет.

* * *

Через полчаса подействовало лекарство. На бледном лбу Алены выступил пот. Она расслабилась, легла ровно, подмостив Мишутку под бок.

— Когда я тебя увидела в первый раз, — она закрыла глаза, судорожно потянулась, как будто у нее ломило суставы, — мне увиделось совершенно четко, что ты мертвый. Такой же, как все здесь. Страшный. Прошел себе дальше, и ладно… Но ты вернулся. И оказалось, что ты живой… Показалось.

— Ты бредишь, — равнодушно сказал Аспирин.

— Да, — Алена слабо усмехнулась. — Ты играешь на пианино?

— Давно. В детстве.

— А чей инструмент?

— Родительский… Ну и я на нем учился. «Как под горкой, под горой…»

Она отбросила одеяло. Струйки пота блестели на ее висках, на лбу, на шее, и несчастная футболка, в которой она ходила записываться в музыкальную школу, была мокрая насквозь.

— Тебе надо переодеться, — сказал Аспирин.

— Мне не во что, — она не открывала глаз. — Дай мне поспать…