Алена и Аспирин

Сделалось тихо. Потом Алена глубоко вздохнула. Ее бледно-зеленые щеки вдруг порозовели — так резко, будто на них плеснули раствором марганцовки.

— Его выбор, — негромко сказал босоногий.

Алена выдохнула. Покачала головой:

— Я… устала.

— Я знаю. Пошли.

Он сунул руку за пазуху и вытащил длинный кожаный футляр. Раскрыл. Белый металл вспыхнул под лампой. Аспирину померещились блестящие хирургические инструменты.

— Нет! — он отступил к дивану, загораживая собой девчонку.

— Алеша, — слабо сказала Алена.

— Вы ее не… уходите!

Гость вытащил из футляра флейту, разобранную на две половинки. Соединил. Вставил мундштук.

— Разреши нам поговорить, — быстро сказала Алена.

Босоногий пожал плечами:

— Да сколько угодно. Говорите.

— Алеша, — Алена смотрела ясно, как в день их первой встречи. — Дай мне… Мишутку.

Он помедлил. Потом протянул руку, взял медведя — легкого, ватного — и подал Алене.

— Ты… понимаешь, — сказала она, прижимая Мишутку к груди. — Мне надо уйти.

— Не понимаю. Куда?

Она улыбнулась:

— Домой. Я все равно мечтала вернуться… Это правильно. Это хорошо. Ты за меня не бойся, я все сделала, что могла… И у меня получилось.

— А брат остается? — тупо спросил Аспирин.

Она чуть сдвинула брови:

— Да. Понимаешь… Оказывается, я приходила не затем, чтобы его вывести. Помнишь, я тебе рассказывала? Мой брат забыл себя. Он ничего-ничего не мог сделать.

— А теперь он вспомнил?

— Да.

— Почему же не пришел?

Алена улыбнулась снова:

— Потому что… Он же творец. Ему надо жить в несовершенном мире.

Аспирин помотал головой, пытаясь осознать ее слова. Оглянулся на босоногого. Тот сидел на подлокотнике кресла, задумчиво протирая флейту замшевой тряпочкой.

— Он тебя заберет?

— Да. Это правильно, ты не бойся!

— А если я не хочу? Не хочу? Я могу тебя не отдать?

Босоногий, не прекращая своего занятия, покосился с интересом.

— Есть вещи, которые не отменяются, — тихо сказала Алена. — Я перед тобой… виновата, в общем. Ты прости.

Гость поднялся — легко и бесшумно, головой почти упираясь в потолок.

— Алексей Игоревич… Посидите пока на кухне, ладно?

— Нет. Что вы будете с ней делать?

— Я заберу ее и потом вернусь к вам на пару слов. О-кей?

Аспирин посмотрел на Алену. Девчонка улыбалась — немного натянуто.

— Нет, — сказал Аспирин, чувствуя, как трясутся губы. — Я… вам не доверяю.

— А жаль, — гость шагнул вперед, аккуратно пригнувшись под люстрой. — Жаль, что я не заслужил вашего доверия.

— Алеша, — сказала Алена шепотом. — Прости, пожалуйста, но я просто не могу остаться!

Она приподнялась на локте и протянула ему руку — правую, в которой совсем недавно держала смычок.

Ладонь была такой холодной, что Аспирин почти обжегся.

— Спасибо… Алеша. Спасибо. Постарайся…

Она не договорила. Ее рука выскользнула из ладони Аспирина, как тонкая ледяная змейка. Алена откинулась на подушку, прижимая к себе Мишутку.

— Идите, — повелительно сказал босоногий.

Пятясь, Аспирин вышел.

Дверь в гостиную закрылась.

* * *

Он не помнил, как добрался до кухни. Зубами вытащил пробку из бутылки коньяка. Хлебнул.

В потайном ящике стола нашел обойму.

Вытащил пистолет из-под обувной полки, зарядил.

Из гостиной доносились звуки флейты. Еле слышно, будто сквозь толстый слой пенопласта. У Аспирина мороз продирал по коже.

Флейта смолкла. Аспирин, сидевший на корточках перед обувной полкой, выпрямился и шагнул к двери в гостиную.

Дверь распахнулась прежде, чем он успел коснуться ее. Босоногий отступил. Аспирин, с пистолетом в опущенной руке, ворвался в комнату, заранее зная, что он там увидит.

Но не увидел ничего.

Смятая подушка. Плед. Пианино. Стойка с дисками. Негде спрятаться, но Алены нет. Совсем.

Аспирин заглянул за диван. Отбросил плед. Развернулся и поднял пистолет.

Гость стоял перед ним, опустив руки. Трясущееся дуло почти касалось его высокого желтоватого лба.

— Где она? — хрипло спросил Аспирин.

Босоногий поднял глаза на пистолет.

— Из этого ствола в двухтысячном убили милиционера. Сегодня… нет, завтра, когда стемнеет, примотайте к нему кирпич и утопите где-нибудь в пруду. Только идиот станет держать такую дрянь в квартире.

Аспирин сжал зубы. Пистолет опускался все ниже, пока рука не повисла совсем.

— Где ее свидетельство? — тихо спросил босоногий.

Аспирин молчал.

— В ящике стола, — ответил гость, будто сам себе. — Принесите.

Не выпуская пистолета, Аспирин вышел в кабинет. Выдвинул ящик. Аленино свидетельство лежало поверх всех бумаг, и, когда Аспирин взял его в руки, вдруг переломилось пополам.

Аспирин выронил пистолет.

Ламинированная бумажка, жесткая, почти неуязвимая, растекалась у него между пальцами. Вот две половинки стали прозрачными, вот округлились острые уголки, посыпалась пыль. «Грима… ена… Алексе…»

Аспирин смотрел на свои ладони. Пустые.

— Вам не о чем беспокоиться, — тихо сказал гость за его спиной. — Все, кто ее видел, о ней забудут. Уже завтра — не вспомнят.

Аспирин обернулся:

— А… мать?!

— И мать, разумеется. Хотя мать вас меньше всего должна беспокоить. Вот бытовуха всякая — консьержи, соседи, учителя… эти ваши, бестолковые охотники за аномалами…

— А я? — тихо спросил Аспирин.

Босоногий задумчиво поднял бровь. Потом, не отвечая, повернулся и пошел к двери.

Аспирин остался стоять. Глядел ему вслед.

Гость остановился. Обернулся через плечо:

— Алексей Игоревич, подойдите, пожалуйста.

Аспирин подошел, не чувствуя под собой ног.

— Ваша соседка, Ирина, на четвертом месяце беременности — от вас. Вас посвятить никак не соберется — вы, пардон, не готовы слушать. Родится девочка. Если вам интересно.