Аленький цветочек

Мгновение в трубке было тихо. Затем Боря судорожно зевнул, кашлянул и ответил хрипло, но вполне разборчиво:

– Да ну тебя, командир. Забыл, сколько Гринберг с ними шнапса тогда вылакал? Ничего они не забрали. Ни с внешнего периметра, ни с внутреннего. Даже не посмотрели. Головки у них бо-бо… – Голос у Монохорда был слегка даже обиженный. Потом в нём зазвучала тревога: – А что, шухер какой намечается?

И снова зевнул – неудержимо, отчаянно, так, что щелкнули зубы.

– Да нет, в Багдаде все спокойно. Извини, что разбудил.

Кудеяр положил трубку, уже прикидывая в уме дальнейшую тактику и стратегию. Но только стоило ему повернуться спиной к телефону – и тот выстрелил пулемётной серией заполошных звонков.

«Кому не спится в ночь глухую?» Известно кому. Иван нехотя снял трубку.

– Скудин слушает!

И буквально через секунду:

– Скудин слушается…

Звонили из приёмной девятизвёздочного генерала. Кудеяра незамедлительно требовали на ковёр. Машина должна была прибыть через полчаса.

Ночные рандеву с начальством хорошего не сулят и добром не кончаются. Вконец помрачнев, Скудин принялся собираться. Ехать пред генераловы очи отчаянно не хотелось. Однако куда ты денешься – служба. «И опасна, и трудна, и на трезвый взгляд как будто не видна…»

Жирик, нахохлившись, умостился на шифоньере. Он тихо негодовал и комментировал ситуацию единственной фразой:

– Сон сбили, суки, сон сбили, суки.

Ночных телефонных звонков он не переваривал. Вероятно, в прежнем доме с этим связано было что-то лично для него весьма неприятное. Во всяком случае, реагировал он всякий раз обильно и жидко.

«Ох, Борька, накаркал. Шухер, видно, действительно затевается. И немалый…»

Последний раз Ивана таким образом выдёргивали из дома, когда чуть не уплыл за границу «Наркоз-1».

«Господи, что теперь-то случилось?..»

– Разрешите, товарищ генерал армии?

В кабинете было тихо, но тонкие планы вибрировали отчаянно и тревожно. Так бывает перед извержением вулкана. Или катастрофическим землетрясением. Всё вроде спокойно, но отчего-то хочется удрать прочь – как можно дальше и как можно скорее. Это стучатся в наш разум эфирные напряжения, которые мы, в отличие от кошек и собак, ощущать почти разучились…

Атмосфера в комнате представляла собой сплошное табачное облако (Владимир Зенонович и в «мирное»-то время был заядлым курильщиком), но Кудеяр мог бы поклясться, что воздух густо отдавал порохом. Да ещё и искрился электрическим разрядами, словно при грозе. Буря, скоро грянет буря!.. Со срыванием погон, энпээсэсами, [173] должностными пертурбациями и вечными командировками в Заполярье. На начальственном столе из пепельницы грудой выпирали окурки, остывала, дымясь, огромная колба с крепчайшим кофе. Рядом на краешках банкеток балансировали два человека. Генерал Кольцов и очкастый чекист в белых кедах. И на том, и на другом лица не было.

173

НПСС – неточное служебное соответствие.

– Ну что? Достукались? – Хозяин кабинета тяжело воззрился на Скудина, однако начал вполголоса и издалека. – Допрыгались, доскакались, добили баклуши? Дозвонили мудями, похлестали себя ушами по щекам? Я тебя спрашиваю, подполковник! – Он вдруг хватил кулаком о стол, так что подскочил бюстик бронзового Феликса, а Кольцов с очкастым вздрогнули: видно, успели пережить соответствующую прелюдию. – Где ваша бдительность, чёрт вас всех побери? Где поймистость, цепкость, интуиция, едрёна мать? Всё вам хаханьки!!! Бл…дища из УППНИРа [174] имеет весь ваш личный состав, а вы ни сном ни духом!!! Рот фронт, да здравствует международная дружба! Совсем нюх потеряли? Вот, полюбуйтесь! – Он поманил Скудина к столу и показал большое, красивое фото, только что выданное цветным принтером. – Ну что? Узнаёшь? Или ты её тоже только в голом виде запомнил?

174

УППНИР – Управление перспективного планирования научно-исследовательских работ, одна из самых секретных структур Министерства обороны США.

На фотографии была запечатлена мисс Айрин. В белоснежной парадной форме американского лейтенанта-полковника. Такие уж у них там, за океаном, воинские звания, дикие для нашего слуха. Мисс Айрин стояла на фоне звёздно-полосатого стяга и отдавала честь, светясь патриотической гордостью. Белый цвет был ей очень к лицу…

– Нравится? – Девятизвёздочный вырвал фото и начал расходиться по второму кругу, уже основательно и с далеко идущими последствиями. – А на Кушке тебе понравится? Командиром взвода? Лейтенантом? Младшим?

«Напугал ежа голой жопой…» – вполне искренне подумал Иван. Он, правда, предпочёл бы родное Заполярье, но и Кушкой его пронять было сложно. Кольцов попытался oтвлечь огонь на себя:

– Владимир Зеноныч… ну право же, с кем не бывает.

– Поговори у меня! – Девятизвёздочный побагровел и заорал уже не сдерживаясь, так, что болезненно сморщился президентов лик на стене кабинета. – В Чечню поедешь!!! В Хасавюрт, в Урусмартан, такую мать!!! К Шамилю Басаеву на шашлыки!!! И ты готовься… – тут он бросил взгляд на фээсбэшника в кедах и страшно засопел, – заместителем к нему пойдёшь. Вот уж пригодятся тапки-то белые…

«К Басаеву на шашлыки?.. Так я их жрать с ним не буду. А самому на шампур… Они ж все с этих шашлыков передохнут, с кем будете воевать…» В кабинете вновь повисла тишина, и Скудин рискнул переглянуться с Кольцовым. Чувствовалось, что Девятизвёздочный выдохся, иссяк, изошел свирепым генеральским ором и конкретно портить жизнь пока что не будет никому. Так оно и вышло. Закурив, Владимир Зенонович налил себе кофе, отхлебнул и, уставившись на стол рявкнул по селектору:

– Пепельницу!

Дверь мгновенно открылась, и дежурный принялся вытряхивать окурки в специальный парцелановый контейнер установленного образца. Ловко опломбировал завинчивающуюся крышку, вытер пепельницу дезинфицирующим раствором и, пристукнув каблуками, исчез, только скрипнул паркет да щёлкнул язычок замка. А генерал всё пил свой кофе, и подчинённые молча замирали – страшно было место сие, место, где полковники хабарики подбирают…

– Работнички, за ногу вашу мать… – Генерал наконец поставил чашку, закурил и совсем уж нехорошо, со зловещим ледяным спокойствием, воззрился на Ивана. – А тебе, подполковник, лично от меня большое отцовское спасибо. – Голос его неподдельно дрогнул. – За Эдика моего, за сыночка. Вовек не забуду, до смерти, до гробовой доски…

Судя по генеральской интонации, на карьере Скудина можно было поставить крест. Большой, жирный и чёрный. «Да и провались. Ну вас всех к чёртовой бабушке…» Иван поймал себя на том, что уже прикидывает, какие выгоды сулит ему безвременное расставание со славными рядами.

Девятизвёздочный между тем перевёл глаза на вытянувшегося Кольцова.

– Чтоб завтра к десяти ноль-ноль инициативный рапорт по искоренению недостатков был на моем столе. Иначе чьи-то погоны встанут раком. А может, и тот, на ком данные погоны надеты… – Он выразительно кивнул и брезгливо, словно чистоплотный кот, мелко потряс кистью руки. – Всё! Свободны, товарищи засранцы, трижды мать вашу за ногу…

Он больше не орал. В его голосе чувствовалась только бесконечная усталость и безутешная отцовская скорбь.

– Да, ситуёвина, – едва вышли из приемной, Кольцов вытащил «Винстон», протянул Скудину – Ах да, ты ж у нас бросил… Неужели держишься ещё? Молодец… – Угостил очкастого в кедах, взглянул на часы, жадно закурил сам. – Ото! Второй час. Прошу, товарищи, ко мне, один головной мозг хорошо, а два спинных в придачу ещё лучше. Вся ночь впереди…

– Ответ отрицательный, – покачал головой фээсбэшник – Уже задействован по оперативной части до утра.

Протёр запотевшие очки и пропал, как бесплотный дух. Только кеды уже в отдалении скрипнули на мраморе лестницы.