Алёнушка для босса
Шрифт:
В ресторанный комплекс «Дворец» я прибываю через четверть часа. Плюс еще пять минут объясняюсь с управляющим Олегом Даниловичем о цели моего прибытия. Но стоит ему услышать фамилию босса, как он сразу преображается из высокомерного сноба-цербера в почтительного служащего и уточняет с подчеркнуто уважительной вежливостью:
– Алeна Игоревна? Клeнова?
– Да, - киваю с облегчением.
– Вас ждут. Я провожу.
Я проникаю на праздник чужой жизни тихо и робко, словно привидение. Протискиваюсь в дверь и стою возле стенки, разглядывая шикарные вип-ложи и фуршетные столы, которые подавляют меня своим великолепием.
Свадебная вечеринка
Большая часть гостей собралась вокруг сцены, под которую приспособили часть головокружительно-прозрачной террасы из бирюзового стекла, стали и хрома. Восхитительное зрелище получилось! А звуки красивейшей фолк-баллады и голоса седого красавца-певца - почему-то с больничной повязкой на голове, - так очаровывают, что на несколько минут я забываю, зачем сюда явилась...
Ровно до того момента, как интимно-мурлыкающий голос подкравшегося Боярова произносит мне прямо в ухо:
– Алeна Игоревна, вы опоздали. Придется штраф отрабатывать.
Глава 8. Страсти по боссу
От ласки его горячего шепота по моей шее бегут мурашки. На какое-то мгновение у меня появляется непроизвольно-безумный порыв закрыть глаза и повернуть голову - совсем немножко!
– чтобы его губы скользнули по моей щеке...
Но усилием воли я обуздываю опасный соблазн и, не глядя на Боярова, интересуюсь ровным тоном:
– Надеюсь, вы пошутили?
– Надейся, - усмехается он и вдруг хозяйски властным жестом поворачивает мое лицо к себе за подбородок.
– Я слишком долго тебя ждал, чтобы так легко простить.
Интонации у него в голосе какие-то необычные. Двусмысленные, что ли. Как будто речь идет вовсе не о моем опоздании, а совсем о другом - давнем, болезненном вопросе... нашего полузабытого прошлого.
Интересно, когда-нибудь он хоть намекнет, что знал меня в далеком детстве? Или так и будет молчать по какой-то одному ему известной причине? Кто знает, может, ему так неприятно вспоминать о моем непредумышленном бойкоте, что теперь он считает меня человеком, абсолютно недостойным его личного доверия...
И это, как ни крути, обидно. Очень обидно.
– Не знала, что вы такой злопамятный, - неожиданно вырывается у меня то, чего я совершенно не собиралась говорить.
Подмечаю, как в ярких серо-голубых глазах Боярова вспыхивает какое-то острое, сильное чувство. Но интерпретировать его у меня никак не получается.
Мужские пальцы на подбородке сжимаются чуть сильнее, заставляя меня разомкнуть губы, и жар пристального внимания босса устремляется на мой рот.
– Да, у меня очень хорошая память, - тихо подтверждает он без улыбки и добавляет, пристально вглядываясь мне в лицо: - Зло, равнодушие, добро - неважно, что, - я всe помню. Всe подмечаю и анализирую. И мне без разницы, прошло ли с того времени всего несколько часов... или несколько лет. Семь, например. Или четыре. А может, и все двенадцать.
Осознание смысла его слов окатывает меня волной беспокойства и смятения. Бояров сказал - двенадцать лет! Ровно столько, сколько прошло с момента гибели моих родителей и школьного скандала. А это значит, что он, будто мысли мои прочитав, впервые позволил себе почти прямой намек на те события...
Вот
только кое-что смущает еще больше.К чему было отчетливо многозначительное замечание насчет четырех и семи лет?
Не припоминаю, чтобы мы с ним пересекались, когда мне исполнилось восемнадцать. В ту пору я начала встречаться с Красавиным, и мой бывший дико ревновал меня ко всем... Так что я из глупой влюбленности предусмотрительно ограничила свое общение с противоположным полом до минимума.
А что примечательного было четыре года назад?
У меня-то понятно что - беременность. А незадолго до этого был очень неприятный период с повзрослевшими членами той самой районной шайки, которая не давала мне проходу в школьные годы. Почти все они в итоге после школы оказались на зоне по самым разным причинам... но трое в тот год как раз отсидели, вышли из тюрьмы и принялись за старое персональное развлечение - только уже не стали ограничиваться простыми насмешками, а перешли на откровенные домогательства. Но, к счастью, Красавин тогда проявил себя на удивление настоящим мужчиной и сумел дать им отпор...
И это был единственный случай, когда его действия вызвали у меня реальное чувство защищенности и надежности рядом с ним.
Большой палец Боярова бережно касается моей нижней губы в легкой откровенной ласке, так что я непроизвольно вспыхиваю от горячего смущения. И всe же не могу никак заставить себя отстраниться от его руки или как-то возмутиться подобным обращением.
Зато выражение его глаз вдруг стремительно теплеет.
– Но у меня есть один плюс, Алeна...
– он награждает меня быстрой белозубой усмешкой.
– Я человек отходчивый. И со мной очень легко поладить... тем, кто мне небезразличен.
«А я вам до сих пор небезразлична?» - так и хочется его спросить без обиняков, и я даже открываю рот, но в наш фактически интимный разговор вмешивается третье лицо.
– Василий Андреевич, - ядовито окликает Боярова инспекторша Елена, прожигая нас ревнивым взглядом, - мой начальник жаждет пообщаться с вами. Вам это всe еще интересно, надеюсь?
Он с видимым сожалением отступает от меня на один шаг и убирает руку.
– Интересно, Леночка, мне всe еще интересно, - соглашается небрежно, потом зачем-то говорит мне: - Что ж, делу время, а лирике, увы, только час, Алeна Игоревна. Доставай наши документы и топай за мной.
Инспекторша Елена ловко опережает меня и оттесняет в сторону, заставляя идти позади них двоих, а не рядом. Слышу, как она недовольно бубнит вполголоса, обращаясь к боссу:
– Ее присутствие обязательно? Я могу взять ваши бумаги и помочь вам...
Повисает короткая пауза. Чувствую, как Бояров искоса смотрит на меня, не поворачивая головы, а затем небрежно отвечает:
– Ну конечно, обязательно. Потому что Алeна, можно сказать, моя правая рука, а это значит, что без нее я как без рук... м-м, пошловато звучит, да? Словом, помощница она мне... самая незаменимая и самая любимая.
В последней его фразе звучит ласковая ирония, которая по какой-то неведомой причине остро, даже болезненно меня задевает.
Блин, это просто... просто невыносимо!
Как же мне хочется всe прояснить между нами, поговорить по душам, откровенно... Но как это можно сделать безбоязненно? Ведь мой сталкер-провожатор в зеленой бейсболке давно вырос и стал моим боссом!
Ну почему, почему он молчит до сих пор о нашем прошлом и даже не желает объясниться?! Да он прямо ребус какой-то! Ходяче-загадочный...