Альфа Центавра
Шрифт:
— Если бы ты чувствовал, я бы тоже знала.
— Тем не менее, это факт: я знаю — ты нет.
— Я уверена, что не будет. И знаешь почему? За туманом танки.
— Серьезно? Если бы это были танки, или хотя бы броневики — я бы слышал.
— К сожалению, сегодня возможно только одно из двух: либо ты не видишь, либо не слышишь. А так как ты ничего не видишь даже через цейсовский бинокль, то и ничего не видишь естественно.
— Но что-то я все-таки должен видеть.
— Убери бинокль с глаз, ибо так у тебя идет систематический перелет.
— Да? — он опустил
— Я больше всего боюсь, что нас начнут атаковать белые.
— Так ты за белых?
— А ты?
— Волею судьбы я поставлен на этой стене, и буду ее защищать до победы или безвременной, так сказать:
— Утрате человеческих способностей.
— Почему?
— И знаешь почему? Не будет времени точно разобраться, где белые, где полосатые.
— Хорошо, тогда мы вместе не поддаемся ни на какие провокации, ты согласен?
— Думаю, да, но тогда и ты: делай, как я.
— Разумеется, но по-своему.
Заградотряд Аги и Махно не пошел, как хотелось им сзади, расположился по флангам, ибо Ника Ович сказала этим парламентерам из зада, как она выразилась:
— Иначе. — И повторила: — Иначе мы повернем оглобли в обратную сторона. А Ленька Пантелеев положил при этом правую ладонь на Кольт сорок пятого — левую на десятизарядный Маузер. Почему именно на десяти, а не как это принято в экстраординарных случаях:
— Сразу на двадцати.
— Я умею очень быстро перезаряжать обоймы, — ответил Ленька группе международных наблюдателей, которой представилась, наконец, разобравшись с туманной обстановкой на дымном поле боя Жена Париса. Она прибыла в расположение союзнических войск: танковой и броневиков дивизий с Пархоменко, одетым, как английский офицер. Сама же представились слегка распущенной сестрой королевы Маргаритой, или, как она представилась с улыбкой:
— Зовите мне просто Марго. — И добавила, обращаясь к Пархоменко:
— Сними их крупным планом. — Парик с киноаппаратом в мозолистых от постоянных упражнений со снайперской винтовкой лапах, и фотокамерой со вспышкой за спиной, попросил массовку, как он выразился:
— Побегать немного вокруг, чтобы рассеять дымный туман, скопившийся на Месте Встречи — не вовремя. И снял всю диспозицию. Никто и не пикнул в надежде на новые костюмы Адидас и Монтана, которые привезут в следующий раз наблюдатели, по их словам:
— Для доблестных штурмовиков Царицына.
— А сейчас, что? — спросил дотошный Ленька Пантелеев.
— Тушенка из китайцев, простите оговорилась, просто:
— Из Китая, сгущенка из этого, как его?
— Из Польши, что ли? — спросила Аги.
— Нет, из Польши хорошие кисло-сладкие яблоки, а это из этой, как ее?
— Не смотри на меня, я не знаю, — ответил Пархоменко.
— Из Белоруссии? — спросил тоже заинтересовавшийся Махно.
— Вот? Та не, вот Пархоменко — офицер ее Величества сказал уже, повтори, милый друг, а то я опять забыла эту связь с Джеймсом Куком.
— Я не знаю, — Парик от волнения даже сменил кинокамеру на простую — хотя и цветную — фотографию.
— А вот теперь вспомнила, —
принцесса британская засмеялась, и добавила:— Как в древности надо записывать: то сено, сё — солома.
— Так какой же будет ваш окончательный ответ? — уже с подозрением воскликнула Ника Ович.
— А вы не слышали?
— Нет, нет и нет, — раздались уже не шутку разволновавшиеся аборигены.
— Не-зна-ю.
— Вы переведите по-человечески, — взмолился сам Батька Махно, поняв, что может оказаться:
— Нажил трех-четырех жен, если не считать остальных, — а понять заветных слов Джеймса Кука не в состоянии. У некоторых даже мелькнула тоже заветная мысль:
— Неужели одного из парламентеров — представителей можно будет съесть? — Так сказать:
— Не знаю, не знаю, а товар-то на самом деле представлен прямо здесь лицом. И только еще волновала мысль:
— Кого? Его или ее? — Так сразу не скажешь, что лучше. Подумаешь одно, а может оказаться, что лучше бы было другое.
В конце концов, Маргарита и сама испугалась, что да, додумаются, как те доисторические аборигены времен Джеймса Кука, и съедят, не разобравшись до конца, что:
— На самом деле: не надо было. И. И, присев на корточки, нарисовала на песке два острова в океане, где:
— Да, друзья мои, тоже живут люди. Но, продолжала она, когда их спрашивали, возвращавшихся с рыбалки:
— Ты с какого острова, с первого, али со второго…
— Ну, как про номера интернационала, — вставил Пархоменко.
— Продолжаю, несмотря на неуместное вмешательство киномеханика:
— Не знаю. Народ безмолвствовал так как был в шоке, ибо:
— Не расписываться же в собственной невменяемости? — И отпустил их с богом, видя, что зелено-желтые мешки с этим Не Знаю остаются у них. Махно улыбнулся и хлопнул себя ладошкой по лбу, как Ньютон, увидевший, что сверху к нему летит яблоко:
— Щас пойму зачем. — И понял!
— Это кенгуру. Что тут началось, и песни про грядущую победу, типа:
— Дан приказ ему на запад, ей — в другую сторону, — и:
— Всем по форме к бою снаряжен, собирался с голодухи штурмовать царицинский бастион. — Теперь, как говорится: обождет. Начали заключать пари:
— Что это? — живые эти поросята кенгуру, или уже закатанные в консервные банки, как наши бычки в томате. В результате.
— В результате, я назначаю штурм Царицына на четыре утра сегодня! — рявкнула Ника Ович, да так зло, что Аги, бывший командир Заград ее отряда, не стала даже вмешиваться. Ибо.
— Ибо, да, друзья мои, под видом Не знаю принцесса Савская, как обозвал ее Ленька Пантелеев, приперла вместе со своим — скорее всего очередным любовником — просто-напросто местную, с Волги:
— Волбу — дефицитный товар в пивных барах будущего, но здесь и сейчас уже надоевший хуже горькой редьки.
— Вот вам и Не знаю, вот вам и наше рабоче-крестьянское любопытство, англичане покупают нашу любовь и дружбу за нашу же исконную воблу, и теперь за файф о клок чаем из самой Индии, или даже из той же Австралии, где много-много этих диких НеЗнаю, будут разглагольствовать о: