Алгоритм невозможного

Увлекаемый толпой престонцев, вырвавшихся из душных клетушек в жажде зрелищ, Великий Физик спустился на станцию подземки. С лязгом подкатил состав. Толпа хлынула внутрь обшарпанных вагонов.

Полчаса езды в неимоверной давке, и ученый, измотанный и ошеломленный, оказался у входа на стадион. Тело ныло, как если бы все происходило в действительности.

Великий Физик редко покидал кабинет, а уж когда приходилось, то с комфортом, впрочем, доступным не только ему, но и всем, от мала до велика.

И хотя он имел представление об условиях существования престонцев, выдержать эти невыносимые условия самому оказалось свыше его сил.

Ученый едва не поддался малодушному желанию прервать эксперимент, сдаться, избавить себя от стрессов и потрясений. С каким ностальгическим умилением вспоминал он свой удобный мир, где все так целесообразно и продуманно, где нет ни вони помоек, ни визга сирен! Что ему еще надо, разве мало сделано и не пора ли оста-новиться?

Но Великий Физик знал: стоит ему капитулировать, и он навсегда утратит самоуважение. Плевать, что подумают другие, важно, что будешь думать о себе ты. Ведь не простишь, не оправдаешь, посмотришь в зеркало и увидишь презрение в собственных гла зах…

И Великий Физик продолжал делать то, что было свыше его сил.

Гигантская «полоскательница» стадиона постепенно заполнялась. Автоматы входного контроля едва справлялись с потоком скларов. Поблескивали стекла взятых напрокат стереоноклей. В предвкушении зрелища зрители возбужденно переговаривались.

Рядом с Великим Физиком на жесткой скамье сидел человечек со сморщенным лицом лилипута. Его ножки не доставали до пола. От человечка несло перегаром.

— Последний склар потратил, — пожаловался он соседу. — Теперь выпить не на что. Эх, жизнь-поганка!

— Сидел бы дома!

— А есть он у меня? Вот выиграю миллион…

— Выиграешь? Это ты-то?

— Но-но! — набычился человечек. — Не смотри, что я мелковат, могу и накостылять!

Сосед осклабился и произнес что-то наверняка обидное, но что именно,

Великий физик не расслышал — слова потонули в шуме.

Загремели звукометы.

— Внимание! Зрелище века начинается! Сейчас состоится единоборство человека с машиной! Любой может испытать себя! Любой может выиграть приз — миллион скларов! Возможности равные! Миллион скларов — за это стоит рискнуть жизнью! Миллион скларов! Миллион скларов!

В окулярах стереоноклей появилось объемное изображение машины.

Невооруженный глаз воспринимал ее как букашку, по ошибке заползшую на изумрудную плоскость стадиона и застывшую в недоумении: что делать дальше?

Стереонокли же позволяли в деталях рассмотреть карикатурное подобие быка с шарнирными суставами и острыми рогами на бугристой металлической голове.

Теперь дело было за человеком.

Великий Физик представил себя там, на поле, один на один с грубой кибернетической поделкой, которая, несмотря на вопиющую архаичность, безусловно превосходила человека в быстроте реакции. Не только он, привыкший к сидячему образу жизни старый ученый, но и атлет-рекордсмен был бы заведомо обречен в этом бесчестном поединке.

И в который раз ему захотелось вмешаться в поставленный для него спектакль. И в который раз Великий Физик был вынужден признать, что не в состоянии это сделать. Он может лишь закрыть глаза, стиснуть ладонями уши или вообще уйти из зала.

Но с ним или без него — представление будет продолжаться!

— Кто желает выиграть приз? — гремело над стадионом. — Ставка — жизнь! Выигрыш — миллион скларов! Миллион скларов! Миллион скларов!

Человечек, сидевший рядом с Великим Физиком, что-то считал на пальцах.

— Это что же получается? — пробормотал он. — Почти восемь тысяч бутылок… Такое богатство… Что если в самом деле попробовать… А стоит ли? Ведь зашибет, как пить дать, зашибет…

Слова-глыбы падали в кратер стадиона:

— Миллион скларов! Миллион скларов!!! Кто хочет получить миллион? Кто хочет? Кто?… Кто?!!

— Зашибет… Верное дело зашибет… — продолжал бормотать человечек.

— Ставка удваивается! — после минутной паузы с новой силой грянули звукометы. — Два миллиона скларов!

Человечек вскочил.

— Эх, была не была! А вдруг не зашибет? Шестнадцать тысяч бутылок! Четыре блаженных года!

Задев Великого Физика, он бросился к выходу на поле. Короткий вздох, похожий на сдерживаемый стон, пронесся над колыхнувшимся стадионом.

В окулярах стереоноклей человечек вырос, заполнил собой все поле зрения: стоптанные башмаки, рваный пиджачишко, засаленная кепчонка…

Теперь, вне масштаба, он выглядел даже рослым, видимо, за счет худобы.

Движения его были суетливы, спина сутула.

Но стоило переключить стереонокль на общий план, и фигурка съеживалась, становилась особенно жалкой. Человечек почти бежал, тяжело дыша, согнувшись под множеством вонзившихся в него глаз.

«Так бегут от стихийного бедствия, от чумы», — подумал Великий Физик.

Человечек спешил, чтобы не опередили другие, более молодые и проворные.

А может, он просто боялся растерять крохи мужества?

— Вот она, гордость Престона! — рявкнули звукометы.

Человечек приободрился. Под рев зрителей, усиленный и возвращенный звукометами на трибуны, он боязливо приблизился к машине. Неведомо как в его руке оказалось подобие шпаги.

Барабанная дробь рассыпалась по стадиону.

Человечек, неловко держа перед собой шпагу, шагнул вперед и остановился в нерешительности. Машина казалась мертвой металлической глыбой.

Осмелев, человечек подступил ближе и неуверенно взмахнул шпагой. Машина уклонилась от удара и снова замерла. Трибуны облегченно вздохнули.

Послышались возгласы:

— Чего топчешься?

— Нападай!

— Коли ее!

Человечком понемногу овладевала ярость. Он суетился вокруг машины, пытаясь поразить единственное уязвимое место, обозначенное пурпурным кругом. Но машина все так же лениво, словно нехотя, уходила от ударов. Она отвечала на них едва заметными скользящими движениями, и шпага звякала о металл в сантиметре от кромки пурпурного круга.

Человечек начал изнемогать. Его удары становились все более немощными.

Вдруг он отбросил шпагу и заковылял прочь, вобрав голову в плечи.

И тут Великий Физик увидел, как машина внезапно сорвалась с места, двумя огромными скачками догнала человечка, а спустя мгновение замерла на прежнем месте все в той же монументальной позе.

Ужас сковал стадион. Стереонокли скрестились на неподвижном теле, казавшемся грудой лохмотьев. Словно следуя за ними, в эту груду уперся луч прожектора, и в окулярах сверкнула рубиновая искра. Трибуны отозвались грозным ревом.