Алхимия единорога

Капуцин бубнил у меня над ухом:

– Вот она, дверь. Бадагас – там. Подождите, подождите, не входите в одиночку, а то можете и не выйти.

– Разве вы не сказали, что я сам оттуда?

– Я имел в виду, что вы обладаете способностью переступить порог подземного мира. Это под силу не каждому. Только, бога ради, будьте осмотрительны, не угодите в ловушку! Вы окажетесь в ином мире, где время и пространство измеряются не секундами, сантиметрами, минутами, метрами, часами и километрами. За долю нашей секунды там могут пройти года, или наоборот – проведя в Бадагасе минуту, вы выйдете и обнаружите, что здесь миновало двести лет. Вот почему нужно быть осторожным, не упустить течение времени, в котором мы здесь живем. Когда окажетесь там, ни в коем случае не теряйте ориентации. Вы всегда должны помнить, где осталась дверь, через которую вы вошли. Возьмите-ка эти песочные часы. Здесь песка на пять минут по нашему счету, в других мирах это остается неизменным. Главное – не потеряйте часы, это очень важно. Они всегда должны находиться при вас, и, когда увидите, что высыпаются последние песчинки, уносите оттуда ноги. Если утратите ощущение времени, если вам покажется, будто вы провели в том мире много веков, – взгляните на часы, они не врут, сила притяжения везде работает одинаково. Да, там иное измерение, но наверняка все та же планета Земля. Там могут быть другие карты, другая система координат, однако никто не способен таким образом покинуть нашу планету. Небеса, преисподняя, чистилище – все остается на своих местах. И не доверяйте двойникам! Бывают разные люди с одинаковыми лицами. Иногда они добиваются полного сходства, у них те же глаза, те же тела, что у наших близких, они копируют даже взгляды.

– Но что там, в Бадагасе?

– Мир тех, кто не желает умирать. Тайные общества, одиночки-бессмертные, не желающие уходить, не собирающиеся возвращать свои тела природе и теперь живущие в ином мире, в параллельной жизни. Бадагас – нечто вроде современного чистилища, где человеческие существа питаются бессмертием. Но присмотритесь – и увидите, насколько они печальны! В их глазах блестят слезы тоски – следы былой боли и одиночества. Они, без сомнения, живы; их трупы никто никогда не обнаружил. Они сами решили запутаться в сетях времени, жить в глубинах постоянного одиночества, в бесстрастной гармонии. Входите, но не разговаривайте ни с кем. Берите часы и отправляйтесь. Я буду ждать вас здесь через пятнадцать минут. Не хочу, чтобы вы потерялись, мне не нужна такая ответственность.

Полный решимости, я последовал наставлениям монаха-капуцина и спрятал песочные часы в выданную им сумку.

Едва я коснулся правой рукой стены, моя ладонь тотчас озарилась мерцающим светом. Потом я двинулся вперед и вот уже целиком окунулся в сияние. Не знаю, каким образом, но я прошел сквозь громадный камень и оказался в незнакомом городе.

Это походило на сон: вокруг меня по оживленным улицам шагали люди. Здесь были даже магазины, бары, рестораны – и не пустые.

«Это наверняка сон, – подумал я. – Что происходит? Или я брежу?»

Все обитатели этого города, напоминавшего Синтру, были одеты в черное, и мне вспомнились фильмы о будущем по романам Уэллса. Все шагали размеренной походкой, здесь были явно неведомы понятия «спешка» и «стресс». Несколько человек беседовали, сидя на террасе перед кондитерской лавкой, которая явно пользовалась популярностью. Люди наслаждались напитками, деликатесами и, похоже, чувствовали себя счастливыми.

Сквозь окна домов я разглядел множество домашних библиотек – не меньше дюжины на каждой улице. На всех площадях, встречавшихся мне на пути, я видел лаборатории, где люди трудились над плавильными котлами, ставили алхимические опыты. Никто на меня не смотрел. То ли я не привлекал к себе внимания, то ли здесь уже привыкли к чужакам, вторгающимся в этот скрытый мир. Местные жители либо не владели ничем, либо владели всем, потому что двери всех домов были открыты. В город редко проникали те, кто не принадлежал к здешнему, так сказать, клану; поэтому если меня и заметили, то сочли безопасным.

Я вышел из города и направился в лес, в синтрийскую сьерру – в эту иную сьерру. Взобравшись по каменистой тропе, я очутился в парке возле дворца Пена. Я был словно во сне; у меня возникло подозрение, что этот дворец – зеркальное отражение дворца, оставшегося во внешнем мире. Но поверить в такое было трудно: либо просто создавалось такое впечатление, либо таково было мое личное видение.

В общем, привычная мне реальность словно имела здесь свое отражение, в котором я и существовал. Теперь (насколько позволяли ограничения разума) я начинал видеть вещи одновременно с двух сторон. Одежда на жителях Бадагаса становилась разноцветной. Мне хотелось видеть здесь такие же естественные и богатые краски, как и в верхнем мире, и вот черные одеяния засверкали всеми цветами радуги, точно их демонстрировали на подиуме.

В парке на меня налетел прохладный ветер, смешанный с влажным туманом, плававшим в воздухе, словно водоросли в морских глубинах. Мне навстречу попадались беседующие пары, почтенного вида старцы ходили по поверхности живописнейшего озера, добираясь до самой середины, где стояла невысокая башня, напоминавшая гигантский плавильный котел. Старцы были облачены в ниспадавшие до пят длинные шелковые одеяния, кромки подолов мокли в озерной воде.

И тут передо мной возникло чудесное видение. Я столько раз видел его во сне, что уже не чаял увидеть наяву. Но это белое животное нельзя было перепутать ни с каким другим; я изучал таких в книге Майкла Грина. То был каркадам, единорог с глубокими, черными, вопрошающими глазами, взгляд которых внушал страх; обитатель пустынных земель, дорожащий своим одиночеством. По-другому его еще называли реем. Такие единороги никогда не остаются подолгу на одном месте, однако у этого был вид пленника, словно он всегда жил в парке. Поодаль я заметил и других единорогов: был тут и аварии, чья миссия – исцелять людей, и нимби.

Как странно! Я всегда полагал, что единороги любят одиночество, а теперь наблюдал за целой группой этих животных, словно за домашними оленями на ферме. Несомненно, я находился на пороге, в преддверии. Жеан де Мандевилль рассказывал мне о месте под названием Броселандия, однако я не верил, что смогу оказаться совсем рядом с этим раем. Я увидел белое сияние нескольких рогов по другую сторону озера и направился к ним, точно притянутый магнитом. Видимо, я так быстро туда добрался, что единороги остались на месте, глядя на меня то ли настороженно, то ли с любопытством.

На секунду остановившись, я глубоко вздохнул – мне было известно, что в ярости эти животные смертельно опасны. Если единорог чувствует угрозу, в нем пробуждается чудовище, наделенное мощью льва, быка или слона и безжалостностью тигра. Однако опасность миновала. Я подбирался все ближе – и видел, как животные невозмутимо пасутся среди диких роз и пьют воду из ручейка. Я подошел к первому зверю, смахивавшему на вожака (всего там собралось семь гордых представителей этого мифического рода), и, полный желания преодолеть барьер непонимания, не задумываясь произнес:

– Я хочу пройти в Броселандский лес. Я явился издалека и желаю постичь тайны мира.

Единорог очень серьезно взглянул на меня. Он не сводил глаз с моего лба, точно проникая в самую глубину моей души, и через мгновения, показавшиеся вечностью, словно бы улыбнулся. Что я понял наверняка, так это приглашение следовать за ним. То ли взглядом, то ли кивком, то ли движением тела зверь позволил мне пуститься в путь по закрытому пространству, по таинственной местности. Мы вошли в этот тихий мир, и единорог пустился вскачь, а я инстинктивно ухватился за его хвост, чтобы не отстать. Тогда он перешел на быстрый галоп, так что я чуть ли не летел вслед за ним. Мне подумалось – не вспрыгнуть ли ему на спину? Но я знал, что мифического зверя приручить нельзя, что он почти никогда не позволяет ездить на себе верхом. «Только тот, кому подчиняется ветер, способен скакать верхом на единороге», – вспомнились мне слова Жеана. А я в ту пору не только не умел подчинить ветер, я вообще ни в чем не был уверен.

Я пробежал вслед за единорогом уже много километров по тропам, над которыми все ниже нависала листва, но не чувствовал усталости. Стволы деревьев становились все толще, вокруг все больше темнело, густо-черное небо опускалось к самой земле.

После долгой скачки мы очутились возле каменного утеса, исполинской стены, казавшейся вертикальным подножием скалы. Зверь прибавил ходу, ударил рогом в камень, и тотчас в скале распахнулась щель. Мы влетели в нее, перед нами открылся бесконечный туннель, тянущийся сквозь другой темный лес, деревья в котором были неимоверной толщины, высотой метров под двадцать. На их верхушках росли длинные узкие листья, свисающие вниз, как листья ив или пальм. Еще я разглядел птиц с ярко-алым оперением.

Теперь мы бежали по тропе между трав и цветов, мои шаги отдавались по-особенному гулко. Желтые папоротники и амаранты раскрывались под моими ногами, как нежный ворс ковра, сотканного из перьев и липовых листьев.

Когда я пробегал мимо грота, оттуда донесся яростный рык, и мне стало страшно. У меня не возникло желания выяснить, что за ужасная тайна скрывается там, и я оставил гибельную загадку позади.

Но все трудности путешествия бледнели перед радостью открытия этого чудесного рая. Небо над головой начало светлеть, его светло-охристый оттенок постепенно перешел в песочно-желтый с красноватыми разводами, а потом – в бледно-голубой с зелеными вкраплениями. К этим цветам добавлялись другие, пока наконец небо не засияло всеми цветами радуги.