Али-Баба и сорок разбойниц
Шрифт:
– Чьей смерти? – подскочила на стуле Николетта.
– Так Мишка помер, – пояснили хором продавщицы, – сам допился, а ботиночки остались…
Выпалив это, девушки ловко подхватили дорожку и втащили ее в магазин.
– Это что? – растерянно обвела нас взглядом маменька. – Я надела обувь мертвеца?
Мы с носильщиком переглянулись. Мужик судорожно закашлялся, а я, ощущая, как уголки рта начинают разъезжаться в предательской улыбке, быстро сказал:
– Посиди тут пару минут одна, мы погрузим пока багаж в купе и за тобой вернемся.
Маменька, ошеломленная происшествием,
– Ты хочешь купить воды? – осторожно спросил я.
– Нет, – гаркнула Николетта, тяжело дыша от возмущения. – Это мне дали!
– Кто? – изумился я. – Зачем?
– Подошел какой-то урод, – запричитала маменька, – сначала просто смотрел на меня, потом сунул червонец и велел: «На, бабушка, купи себе хлебца». Он меня за нищую принял!
Я изо всех сил сжал зубы, чтобы сдержать смех. Не далее как неделю назад Николетта купила себе за бешеные деньги последний всхлип моды: джинсовое пальто, подбитое соболем. Я не стану сейчас озвучивать стоимость вещи. Выглядит пальто устрашающе, так, будто три его предыдущих владельца скончались от старости, проносив этот шедевр на плечах всю свою жизнь. Потертая, кое-где рваная джинса, повсюду булавки, пятна, чистый кошмар, но зато модно и дорого. На вокзале полно провинциалов, естественно, большинство из них ничего не понимает в гримасах подиума. Добрый дядечка не пожалел десятки, увидев перед собой пожилую женщину, одетую в рванину и раздолбанные кроссовки. И назвал Николетту бабушкой!
Слава богу, именно в тот момент, когда маменька набрала полные легкие воздуха, чтобы втоптать меня в тротуар, появилась девушка с сапогами. Николетта швырнула ассигнацию в грязь, мгновенно обулась и понеслась к поезду. Я бежал за ней, тихо радуясь тому, что до отхода состава осталось девять минут и мне не придется долго сидеть в купе, выслушивая речи взбешенной маменьки.
Я хотел подсадить Николетту в вагон, но она отпихнула меня, схватилась руками за поручень, легко вскочила на ажурную железную ступеньку, повернула ко мне идеально намакияженное лицо и с вызовом поинтересовалась:
– Разве я похожа на старуху?
В желтоватом свете вокзальных фонарей мелкая сеточка морщин, покрывающая лицо Николетты, была абсолютно незаметна, а фигуру маменька сохранила девичью, поэтому я с жаром воскликнул:
– Конечно, нет! Тот мужчина небось пьяный был! Принять молодую женщину за бабушку! Смешно, право слово!
Николетта удовлетворенно улыбнулась, попыталась поднять ногу и… осталась стоять. Я похолодел, нет, только не это!
– Вы идете? – поторопила проводница. – Прощайтесь скорей, посадка заканчивается!
Николетта усиленно дергала ногами, но не сдвинулась с места даже на миллиметр. А еще говорят, что снаряд два раза в одну воронку не падает! Маменька опять ухитрилась застрять гвоздеобразными каблуками в отверстиях. Только сейчас это была не дорожка, а ступенька. Поняв, что пассажирка потеряла
способность двигаться, проводница забегала по перрону, размахивая руками, словно пытающаяся взлететь тучная курица.– Ой, что делать-то! Ой, состав задержу! Ой, нагорит мне! Ой, она ж не может так на подножке до места ехать!
На свою беду, я обладаю слишком живым воображением и моментально представил такую картину. Поезд несется сквозь ночь, издавая гудки, уютно светятся окна вагонов. На ступеньке стоит Николетта, одной рукой она, чтобы не упасть, цепляется за поручень, в другой держит мобильный телефон, в который изрыгает проклятия. Угадайте, кому адресованы ее гневные речи? Правильно, мне!
Надо отдать должное Николетте, она не стала рыдать, а заорала на проводницу:
– Хватит вопить! Эка невидаль, каблук застрял! Я сейчас сниму сапоги и пойду босиком в купе, а вы скатайте ступеньку, втащите ее в вагон, а мы потом ножницами вырежем обувь!
Воцарилось молчание. Толстуха в синей форме замерла, поморгала ярко-розовыми веками, открыла рот, нарисованный темно-фиолетовым карандашом, и выпалила:
– Ты что, с крыши упала? Ступенька чугунная, какие ножницы, блин!
– Поезд Москва – Карловы Вары отходит через минуту, – предупредило радио.
– Вава! Сделай что-нибудь! Не стой столбом!
– Ботинки надо нормальные покупать, а не выпендриваться, – пошла в атаку проводница, – помирать пора, а она модничает.
– Вава!!! Все из-за тебя! Быстро освободи меня.
Я шагнул было вперед, но тут поезд качнулся.
– Во! Во! Во! – заголосила толстуха. – Ща поедем!
Маменька быстрее рыси выпрыгнула из сапог. Проводница с грохотом втащила в тамбур лестницу и опустила железную ребристую пластину. Дорогие сапожки, скорей всего, превратились в лепешки. Состав начал набирать ход.
– Вава! – понеслось из вагона. – Ты абсолютно ни на что не способен! Даже не сумел нормально посадить меня в поезд! Сумка, где моя сумка, а? Вава! Остановите состав, немедленно-о-о-о-о…
Мелькнули огни хвостового вагона, я в изнеможении привалился к фонарному столбу. Все, укатила! Боже, я свободен! Не на всю жизнь, правда, на несколько недель, но и это хорошо. Однако странно, почему Николетта не обрывает сейчас мобильный? У нее международный роуминг, поэтому кричать на сына она может в любое время. Как назло, вокруг все шли с мобильниками; вздрагивая от каждого звонка, я поплелся к автостоянке. Путь лежал мимо магазинчика, где любезно согласились нам помочь. Я вошел внутрь и спросил:
– У вас есть минеральная вода без газа, только не «Святой источник».
– Ой, – обрадовалась продавщица, – вы успели?
Неожиданно я начал смеяться. Девушка с недоумением смотрела на меня. Она была похожа на лисичку: рыжие волосы, слегка раскосые темно-карие глаза и длинный носик.
– Да, – наконец вымолвил я, – только маменька снова застряла каблуками, на этот раз в ступеньке!
Продавщица тоненько хихикнула:
– Ну сегодня явно не ее день, она еще и мобильный потеряла! Хорошо, что вы зашли, где потом вас искать? Держите. Она его обронила возле стула, на улице.