Алиби с того света

– Могу намекнуть, Калач, – продолжал Гуров с ленивым пренебрежением. – Эта травма – одна из улик, доказывающих твою причастность к преступлениям определенного рода. Зачем ты пришел к гаражам? Тебе рассказать или сам сообразишь, что мы все знаем? Нам известно, что Егорычев, он же Горя, частенько заходил в гости к хозяину гаража Ярославу Никитину.

Гуров отчетливо видел, что при упоминании фамилии Егорычева Калачев напрягся.

«Этого фрукта еще можно попробовать расколоть такими вот туманными намеками, – подумал сыщик. – А вот с Егорычевым будет сложнее, если, конечно, удастся его взять. А ведь делать это придется обязательно, причем с солидной доказательной базой. Потому что на свободе Егорычева оставлять нельзя. Он просто исчезнет, и ищи потом ветра в поле. Калач не сидел, он не знает всех уловок оперов. Да и характер у него пожиже. Давить, давить, давить! Ведь он хотел что-то рассказать, значит, надо его подтолкнуть, чтобы он не байки травил, а и в самом деле выложил все, что знает. Задача сложная, но вполне реализуемая».

– А еще Егорычев приходил в гараж к Никитину в тот вечер, когда того убило током. Хилая попытка, Паша, очень слабенькая. Номер не прошел. – Гуров встал и подошел к Калачеву вплотную. – Очень странные дела стали твориться, Паша. Инженеры-изобретатели гибнут, плиты падают, люди помирают в самые неподходящие моменты и самым нелепым образом. Просто беда, эпидемия какая-то. Если ты будешь молчать, то тебе же хуже. Я про перспективу рассказывал. Про слово «навсегда»!

Гуров специально говорил намеками, потому что сам ничего до конца не знал. Но он интуитивно связал воедино то, что было ему известно. Этой своей насмешливой, почти издевательской речью полковник хотел подготовить Калачева к полному признанию, добиться того, чтобы тот рассказал больше того, что намеревался сообщить изначально.

– Ну да ладно. Хватит монологов, пора переходить к диалогу. Что ты хотел сказать, зачем просил приехать?

– Я, это… вы там говорили, что если я начну сотрудничать со следствием, то мне многое простится. Я хочу предложить сделку.

– Что?.. Полиция на сделки с преступниками не идет. Даже и думать об этом забудь.

– Но вы же говорили…

– Не передергивай, не в карты играем. Я говорил не о сделке, а о том, что твое сотрудничество со следствием послужит частичным искуплением твоей вины. Оно, честное и добровольное, покажет, что ты раскаиваешься и искренне хочешь добиться прощения. Такой разговор был, не отрицаю.

– Все это только слова, полковник, и ничего больше, – процедил сквозь зубы Калачев.

– Ну, как хочешь. – Гуров чуть ли не с брезгливым выражением лица поднялся и решительно нажал кнопку на столе.

Дверь с противным металлическим звуком открылась, и на пороге появился контролер. Он посмотрел на полковника, на подследственного и открыл было рот, чтобы рявкнуть приказ: «Встать!»

Калачев сидел с бледным лицом, на его лбу искрились бисеринки пота. Он опустил голову и невидящими глазами смотрел на носки своих кроссовок. Каким-то чутьем Гуров понял, что перелом вот-вот случится, что парень готов.

Сыщик сделал еле заметный знак прапорщику, снова подошел к Калачеву и сказал:

– Вставай, за тобой пришли. Пора снова в камеру. Теперь это уже навсегда, Паша. Прощай!..

– Нет. – Калачев поднял измученное лицо и стал ловить взгляд Гурова.

Было отчетливо видно, как дрожат его руки.

– В смысле да! Я согласен…

Гуров махнул контролеру, и дверь за ним закрылась с тем же металлическим лязгом. Сыщик снова уселся на край стола и посмотрел на подследственного.

– Переведите меня в общую камеру, – тихо попросил тот. – Не надо меня держать в одиночке. И пусть, когда приведут, скажут, что я был в карцере.

– Хорошо. – Лев Иванович равнодушно пожал плечами и спросил: – А зачем тебе это? Маляву на волю отправить?

– Как это? – искренне удивился Калачев. – Отсюда? Нет, просто я должен быть на виду у уголовников. Чтобы подозрений не было. Типа, я как все. Я уж сам им там наплету, что и почем.

– Я тебя понял, – спокойно ответил Гуров.

– Вот. И еще. Я сдам Горю. Вы его колите как хотите. Я думаю, что у вас на него много чего найдется. Если он станет давать показания, то и я все скажу. Тогда получится, что не я первый начал. У нас… у них ведь с этим делом строго. Кто в несознанке, тот и герой. Правда, есть лазейка. Мне об этом сам Горя говорил, да и Смурной тоже. Каждый имеет право защищаться и давать показания только насчет самого себя. Это не возбраняется, если ты хочешь срок скостить.

– Я знаю эти обычаи. А ты хитер, Калачев! – с удовлетворением сказал Гуров. – Значит, и нашим, и вашим? Ладно, обещаю.

Гуров устроился в машине Коюшева на заднем сиденье. Курсант, приткнувшийся рядом с ним, напряженно крутил головой по сторонам. Его явно подмывало выйти и принять участие в захвате. Они ждали уже час.

По словам Калачева, Егорычев чувствовал, что ему сели на хвост, но не особенно беспокоился. Он не верил, что у полиции могли быть улики против него, и не очень-то прятался, часто появлялся там, где любил бывать и прежде. Егорычев жил здесь, в Зеленодольске, но Калачев клялся, что не знает, где именно. Скорее всего, он говорил правду.

Калачев не мог сказать, зачем Егорычев так часто заходил в этот мебельный магазин. Он просто упомянул, что встречался с ним именно там. Можно было предположить, что Егорычев стал встречаться со своими помощниками в этом месте, когда понял, что разгуливать по улицам ему не стоит. А мебельный магазин вполне подходил для таких разговоров. Посетителей много, но не настолько, чтобы не заметить внимания к себе оперативников, если они появятся. Слежку заметить нетрудно, да и взять его тут будет сложно. Окна со всех сторон стеклянные, во весь рост.

Заработала рация, лежавшая перед майором на приборной панели машины. Салон наполнился потрескиванием и шумом эфира.

– Первый, я Третий. Он появился.

Бесстрастный голос майора Портнова прозвучал как райская музыка. Гуров уже неплохо знал этого старшего опера и понимал, что тот вряд ли ошибся. Если бы Портнов имел хоть толику сомнения в том, что видит перед собой именно Егорычева, то он обязательно сказал бы об этом.

– Четвертый его не увидел, значит, он не припарковался на общей стоянке, – снова заговорил Портнов. – Идет по дорожке вокруг магазина.

– Как и на чем он подъехал? – задал риторический вопрос Коюшев, повернулся к Гурову и заявил: – Черт хитрый! Провел нас. Всем, я Первый! Усилить наблюдение!

Лев Иванович теперь смотрел на большой экран монитора, на котором красовалась панорама первого этажа мебельного магазина. Через разъехавшиеся стеклянные двери прошли две женщины. Потом появились рабочие в синих спецовках, которые несли офисные стулья, составленные стопкой. Егорычев скользнул за их спинами и оказался сбоку от входа, где стоял высокий кофейный аппарат.

– Чего-то ждет, – прокомментировал Коюшев.

– Встреча у него тут, – ответил Гуров. – Не гулять же он сюда приходит. Жаль, мало камер успели установить. Сейчас надо бы осмотреть оба зала, понять, с кем назначено рандеву. Не дай бог, спугнем, и все пойдет прахом.

– У меня там полтора десятка человек, Лев Иванович. Ребята все глазастые.

– Думаете, он дурак? Не сообразит, что сегодня почему-то слишком много рабочих в обоих залах? Именно сегодня пролетарии занялись сборкой и заменой мебели!.. Глупо все это выглядит.