Алики-малики

Взревев, машина дёрнулась и покатилась, поднимая пыль за бортом, и помчалась на бешеной скорости, ишаки закачались из стороны в сторону и порой валились друг на друга. Сперва, когда грузили, казалось, им негде поместиться, а сейчас было много свободного места, и они грудой сбивались то в один угол, то в другой.

Ехали долго. Иногда останавливались, чумазый шофёр выходил, чтобы посмотреть дорогу, и снова трогались в путь. Казалось, что едут они вечно, и постепенно ишаки обживали свой непрочный корабль. Орко знал: когда относило к борту, надо вздохнуть и замереть не дыша, тогда удар о борт смягчался. Другие приноровились, забираясь в серёдку, чтобы ударяться в мягкие бока соседей. Все уже привыкли и втянулись в езду, и, когда машина вдруг затормозила и стала медленно съезжать по пологому склону и, оказавшись внизу, остановилась, все ждали, когда машина пойдёт дальше. Но машина дальше не пошла, свет впереди погас, и сзади послышался грохот отпираемого борта.

— Ну давай, давай!

Чумазый парень, в темноте его было почти не видать, приставил к борту доски и стал дёргать ишаков, что были поближе к нему, пытаясь согнать их на землю. Но не тут-то было! Ослы уже привыкли к кузову, где всё было им знакомо, и вовсе не хотели бросаться в темноту, где их ждала полная неизвестность. Сколько ни ругался шофёр, сколько ни колотил ишаков резиновым шлангом, ему удалось сбросить с машины только Эльку, но и та, вскочив на ноги, пыталась снова по доскам взобраться в машину.

— Ах вы, родные мои! — чуть не заискивал перед ними шофёр. — Ну чего вы испугались, дурные? Что вам, хуже будет здесь, чем возле аила? Гуляйте себе на здоровье — трава здесь такая же, как в нашем районе. Не везти же вас обратно, когда люди заплатили мне деньги. Зачем, скажут они, ты везёшь нам обратно чуму или язву, а? Может, вы совсем здоровые, чёрт вас разберёт, но лучше от греха подальше. Ну, ну, милые, давайте слезайте. Ах, не хотите? Тогда я сейчас покажу вам!

Он спрыгнул на землю, доски вдвинул в кузов и, оставив борт незакрытым, влез в кабину, включил мотор и дал полный ход. Послышался стук падающих одно за другим на землю тел, и вскоре машина уже мчалась пустая, только хлопал задний борт, да доски прыгали по полу, словно шла пальба по отступающей кавалерии, а ишаки, шмякаясь о землю, тут же поднимались и устремлялись за машиной и долго бежали, вытянувшись цепочкой, но постепенно один за другим отставали, а машина всё уходила и всё тише становился грохот мотора, пока совсем не затих.

Ишаки разбрелись по ущелью. Орко бегал от одного ишака к другому, внюхиваясь в темноте, и долго искал свою подругу, и нашёл её только под утро — она лежала у ручья и не могла встать, потому что подвернула себе ногу. Орко прилёг рядом, чуя её трудное дыхание, и вскоре задремал, но и во сне его мотало из стороны в сторону, он вздрагивал, просыпался, вслушивался в шум горного ручья, в предрассветный разговор кекликов и завывание шакалов. Низко висели звёзды, луна светилась, как спелая дыня, сквозь шум ручья слышался грохот дальних обвалов и шорох ветра в горных ущельях.

Дни? Недели? Месяцы? Сколько времени прошло с тех пор? Много раз поднималось солнце над зубцами скал, озаряя мир красками и жизнью. Столько же раз пряталось оно за горами, погружая мир в мрачную пропасть, где оставались жить только звуки и запахи, да изредка, словно сквозь мешок, опущенный на всё живое, сквозили звёзды и луна. Луна худела, таяла и умирала, но снова рождалась, наливаясь светом и персиковой сочностью. Ишаки разбрелись по ущельям, рассеялись по высокогорным пастбищам, дичали и набирались первобытной силы.

Орко и Элька не расставались. По ночам он долго не засыпал, прислушиваясь к замирающим звукам вокруг, в то время как Элька мирно сопела в его ногах, а по утрам она первая просыпалась, слизывала росу с его шеи и боков и тем будила его. Орко стал забывать людей, старого хозяина, стал забывать двор, корову, собаку, кур, запахи дома — они возникали во сне, но уже не волновали его. Только изредка вспоминался Хазбулат. То почует на боку тёплую ладонь его, вздрогнет и откроет глаза, но это Элька трётся головой о его бок. То в грозном шуме реки чудились крики ребят и топот копыт, но и они быстро исчезали. Шерсть на боках и брюхе Орко стала прорастать длинными сивыми волосками, ноги стали наливаться крепкими, как канаты, мышцами, появились быстрота и сила, которых не было раньше.

Однажды ему с Элькой пришлось удирать от волка. Он остановился, чтобы подождать Эльку, один он давно убежал бы от погони, но Элька стала выдыхаться и, выбившись из сил, свалилась у валуна, и Орко не оставил её. Он спрятался за валуны и, сатанея от ярости, раздувая ноздри, следил за волчьими глазами, а когда, пометавшись, волк сполз вниз и бросился на лежащую Эльку, вонзив свои клыки в её бок, Орко поднялся на дыбы и острыми копытами обрушился на врага и ещё гнался за ним и кричал, скаля зубы, и волк с перешибленной лапой еле уполз в узкую расщелину между скалами.

Орко сопровождал раненую Эльку, толкал её мордой и гнал к долине, поближе к аилу, куда волки не забредали. Они остановились возле деревьев над ручьём — здесь стояла когда-то юрта, жильё чабанов, и пахло человеком, у кострища валялись пустые бутылки и банки, берег истыкан был овечьими копытами и усеян помётом. Здесь они жили, паслись до тех пор, пока у Эльки не затянулся бок — рваная рана покрылась плотным вишневым рубцом, из которого торчали волоски шерсти. После схватки Орко уже не вздрагивал, заслышав волчий вой, — мощь и ярость его диких предков просыпались в нём.

Продираясь в чаще арчевника, они вышли однажды на проезжую дорогу, и по ней с грохотом прокатила машина. Орко бросился прочь, увлекая за собой Эльку, потому что вспомнились вдруг их ночная поездка и чумазый шофёр. Ему показалось, что это мчит та же машина, от неё нёсся тот же дух бензиновой вони и гари. Машина умчалась, оставив длинный хвост медленно оседавшей пыли. Впрочем, всё равно кто там был, теперь все люди казались Орко чумазыми и страшными, как старый хозяин и этот шофёр, которые слились в памяти Орко в один образ.

Однажды, оставив Эльку в долине, Орко взобрался на вершину скалы. Сверху он увидел разбросанные домики аила, и что-то до тоски знакомое пахнуло на него. Кучки овец по склону, всадник на коне, а дальше ряды пирамидальных тополей, низкие домики с просторными дворами и крохотные точки людей. Это был его аил. Люди — те, у которых Орко родился, вырос, вдруг ворвались в его сердце. Казалось, они умерли, воспоминания, но нет, они медленно оживали, до мельчайших подробностей, до ощущения острых лодыжек на боках от мальчишечьих ног. Нет, всё это жило в нём, только ждало поры, чтобы проснуться. Но ещё больше взволновало его то, что он увидел: по улицам аила шли с базара ослы, его сородичи, запряжённые в тележки и навьюченные тюками. А на одном из них он увидел мальчишку, и Орко показалось, что это Хазбулат…

Долог и медлен был путь его любопытства и воспоминаний. Орко не раз забирался на вершину скалы и смотрел и днём и по вечерам на дальние огни аила. Однажды он видел, как в машине провезли его сородичей и у базара их сгружали, осторожно сводя по доскам. У машины толпились люди, разбирая ишаков и разводя их по дворам. Кончилось наваждение. Откуда в самом деле чума или язва, кто их там разберёт? В чьей глупой голове зародилась эта дикая мысль? Сам ветеринарный врач выступал по районному радио и высмеивал легковерных людей за самочинство и бессмысленный страх. Люди опомнились и теперь рыскали по горам и пастбищам, возвращая своих мохнатых ослов. Орко казалось, что в толпе бродит, ищет своего ослика и Хазбулат. Может, не было там Хазбулата, но Орко так показалось.