Альковные секреты шеф-поваров

Я нащупываю под одеялом его руку, крепко стискиваю. Он отвечает! Ура! Может, я цепляюсь за соломинку, но у человека при смерти не бывает такого пожатия! Мои губы неудержимо разъезжаются в улыбке, по щекам бегут слезы. Я их не замечаю. Прочистив горло, я говорю:

— Здравствуй, братишка.

30. Гомики

Вы не подумайте, я ничего против них не имею. Даже любопытно наблюдать, как два мужика целуются взасос, ласкают друг друга, все такое… Не в сексуальном смысле, конечно, а в эстетическом: гомики всегда за собой следят, опрятные, мускулистые.

Мой Дэнни тоже ничего, тощенький, но крепенький. Наверное, ходит в спортзал. И за зубами следит. И вообще чистоплотный. И в постели не новичок, это точно. И руками, и языком…

— Где ж ты так навострился, солнце?

— В Лите,— говорит.— У нас там все мастера. Наш девиз: выносливость.

— Правильный девиз,— соглашаюсь я.

Ах, какой он сладкий! Правда, со своим отцом что-то мудрит, по-моему. Откуда такие страсти? Я своего тоже, считай, не знала, хотя жили в одном доме. Я в школу, он на работу; он домой, я уже сплю. Он и по выходным ишачил. Ушел от нас, когда мне было восемь лет. Козел! Звонит иногда, если приезжает в город. Водит меня в ресторан. Пытается по крайней мере. Я-то за себя сама плачу. Ему, конечно, не нравится, но мне насрать. Говорим про служебные дела, про его новую семью, про кухню и всякие блюда… Вот Дэнни не знает своего отца — и что с того? Может, оно и к лучшему. Там, бывает, и знать-то нечего.

Мы сидим в ресторане этого педика, Грега Томлина, который якобы его отец. Или не отец, сам черт не разберется. А уж педик он такой, что мама не горюй. Классический. Хотя в наши дни это ничего не значит. Мой бывший дружок Гевин — вообще цирк. Сначала был педиком, потом переквалифицировался в гетеросексуалы, потом опять ступил на путь анала… Поэтому, наверное, я сужу предвзято.

Они говорят о ресторане или баре, где в конце семидесятых мать Дэнни работала официанткой. А Дэнни родился в восьмидесятом, на пару лет позже меня. Даты вроде совпадают. Однако чертов Томлин, вместо того чтобы внятно ответить на главный бразильско-сериальный вопрос: «Трахал ли ты кого-нибудь — не в жопу, а по-человечески — в воскресенье 20 января 1980 года в столице Шотландии, городе Эдинбурге?», упоенно поливает грязью всех, кто с ним в то время работал.

Меня это уже начинает доставать. От Томлина за милю разит эгоизмом. Я таких зайчиков насквозь вижу — а Дэнни ничего не замечает! Ему глаза застит дурацкая миссия. Он просто нестерпимо хочет верить, что этот козел его отец. Мое дело сторона, я понимаю, но злополучное шампанское, заказанное педрилой, ударяет мне в голову.

— Короче, Грег!— встреваю я.— Ты эту женщину трахнул или нет? Как ее зовут, Дэнни?

— Беверли,— отвечает он сухо, косясь на мой бокал.

А сам к шампанскому даже не притронулся!.. Только этого мне не хватало. Гевин, помню, всегда возмущался: почему ты как выпьешь, так начинаешь нести пургу? А я ему в ответ: зато ты как выпьешь, так перед каждым мужиком раком становишься!

— Ну так что?— не унимаюсь я.— Отвечать будем? Ты трахнул женщину по имени Беверли Скиннер или нет?

Томлин вращает глазами, как конь; смотрит на меня с опаской. Он, похоже, из тех педиков, что женщин люто ненавидят. Точнее, обожают слюнявых идиоток, которые ходят вокруг них на цыпочках. А нормальных честных девчонок, говорящих правду в глаза, боятся как огня.

— Ну, трудно сказать,— юлит он.— Время было бешеное, веселое, панк-рок на гребне волны… А мы молодые, про СПИД ничего не слышали. Жизнь казалась такой простой, веселой, свободной. Мы пили, куролесили, сходились и расходились…

Я саркастически выгибаю бровь. Тоже мне Америку открыл! Это называется молодость, мужик! Скажи что-нибудь новенькое. Томлин понимает намек и начинает ерзать на стуле. Его голубые во всех смыслах глаза мечутся, как зайцы в западне.

— Я имею в виду… гм… В общем, я со многими тогда переспал. И с женщинами в том числе. Не исключено, что одну из этих женщин звали Беверли.

Вот зануда гребаный!

Дэнни задумчиво кивает.

— Значит, в принципе вы могли быть моим отцом.

— Все возможно.— Томлин улыбается пластмассовой улыбкой профессионального мошенника.

Я точно где-то видела его харю! Ну да, по телевизору, в кулинарной передаче. Он учил готовить какое-то педерастическое блюдо. «Га-а-авайский антрекот с жареными а-арешками мака-а-адамия». Тьфу, бля!

Что-то этот педик темнит. Я бы его вывела на чистую воду: ну давай, козел, если ты такой умный, пойдем возьмем анализ ДНК! Но это не мое дело, в конце концов. У Дэнни своя голова на плечах. Проблема в том, что он готов поверить в любые сказки. А я не хочу, чтобы всякие уроды обижали моего шотландского мальчика… Что ж, буду присматривать за этим Томлином. Ишь, говнюк какой! Я, говорит, со многими тогда переспал… Вот только не надо в уши ссать! Мне лет, конечно, поменьше, но все равно — если ты не полный кретин, то уж помнишь, с кем трахался. И вообще этот сморчок совсем на моего Дэнни не похож. Даже ни капельки!

31. Занятия спортом

Мы с Дороти отлично проводим время. Гуляем, трахаемся, курим травку. Она, правда, парится насчет своей работы. И придирается ко всему. Куда ни зайдем пообедать, все ей не так. То обстановка, то цвет скатерти. И меню редко когда одобрит. Вот и сейчас — не успели войти в ресторан, а она морщит носик.

— Осколок интернетного бума.

Ну да, место не из самых центровых, даром что в районе Мишн. Потеки на потолке закрашены весьма небрежно. Стеклянная панель, отделяющая кухню от зала, покрыта трещинками. Я делюсь наблюдениями с Дороти. Она уныло кивает.

— Да, если уж хозяевам наплевать…— И вдруг ее лицо оживляется, вспыхивает нежданным теплым светом, и она нараспев произносит, улыбаясь подходящему официанту: — Зато готовят здесь а-бал-денно!

Вот за что она мне нравится. Казалось бы, настроилась все подряд ругать — но срабатывает предохранитель, и в душе оживает независимый источник чистой ключевой доброты.

— Морепродукты у них замечательные. Попробуй омара в мартини с кинзой под шампанским соусом.

— А чтоб поменьше алкоголя?— спрашиваю я, заботясь об астральном братишке по ту сторону океана.

— Да ладно тебе! Это же подливка. И потом, весь алкоголь выкипает при готовке.

Ее взгляд помимо воли гуляет по бутылке красного вина на соседнем столике, где сидит влюбленная парочка. Официант подходит к ним, орудует штопором — и устраивает целое представление, разливая вино по бокалам. Парочка ему охотно подыгрывает. У них на лицах мерцают широкие томные ухмылки: видно, перед обедом на славу перепихнулись.

Я смотрю на Дороти, в ее орехово-зеленые глаза, горящие голодным желанием, и думаю: надо пойти ей навстречу. Она перехватывает мой взгляд и едва заметно, с вопросительным выражением, шевелит бровями… Но официант уже рядом — а момент еще не созрел. Он протягивает Дороти карту вин, она торопливо отмахивается.

— Это не для нас.

Бедняга вздыхает, как побитый пес, не понимающий, за что его наказали.

Неумолимая детерминированность нашего положения одновременно угнетает и окрыляет — странное чувство. Я снова просматриваю меню: вот, например, бифштекс в соевом соусе с баклажанами и острым мармеладом — очень недурно, но к нему нужно красное вино! Черт бы побрал Фоя с его уроками! Красное мясо требует красного вина, это закон. Курица или рыба — ладно, белое тут не обязательно, можно, на худой конец, заменить минералкой. Но мясо…