Alma Matrix или Служение игумена Траяна

– Ты кто? – спросил Настоящий.

– Я президент студенческого Совета.

– Ах, точно! Господин президент!

– Добро пожаловать в наш скорбный край лежащих в немощах!

– У меня к вам дело, – Никита положил подушку на ближайшую койку.

– Для президента мы готовы на все, – Сережа Пушко пододвинул ему стул.

– А ты не заразный? – поинтересовался Настоящий. – А то мы тут на спор лежим, что не заболеем.

– Да, я знаю. Нет, я здоров, – Никита присел и начал рассказывать.

Как он и предполагал, парни от его рассказа были в восторге. Они сразу объяснили ему, что в честном бою Траяна не одолеть, и потому нужна серьезная подготовка. Никита поинтересовался, почему серьезная подготовка противоречит идее честного боя, на что Настоящий ответил, что идее честного боя противоречит Траян. А подготовка будет заключатся в формировании групп поддержки, которые будут вести себя необходимым образом на суде. Группы сформирует и натренирует Пушко, а ребята пока будут писать сценарий. Гайда потребовал принести проповедь Утлого и привести его самого, а Настоящий потребовал связку бананов.

Никита принял условия. Подготовка к первому в истории духовных школ публичному процессу по отчислению семинариста началась.

КРАСНОРЕЧИЕ ИГУМЕНА ТРАЯНА Часть 4

«Никто не любит кардиналов, все любят королей, потому что короли добрые, а кардиналы отчисляют за любую провинность. Хотя нет, кардиналов любят короли… Потому что короли добрые», – отец Траян, рассматривая почти на автомате различные прошения студентов, думал о затее Студсовета по публичному отчислению Егора Утлова. Предложение президента было для него неожиданным, но он сразу понял, что ректор даст добро, потому согласился сам. Другого пути не было: Владыка последние несколько лет последовательно поддерживал развитие семинарской демократии, и идея отчислять на виду у всех не могла остаться без его благословения.

Владыка пытался вывести новый тип семинариста. Уверенного в себе, лишенного страха перед инспекцией, хозяина собственной судьбы. Траян делал вид, что категорически не приемлет стремлений ректора, но на самом деле ему было куда интереснее отчислять сложных студентов, нежели тех, кто сами бездумно лезли на рожон. Но покровительство Владыки некоторым идеям студентов было явно неуместным. Как можно отчислять публично? Разве не понятно, что отчислять нельзя всем вместе, что есть вопросы, которые следует решать только в одиночку. Приказ о смертной казни подписывается одним человеком, приказ о помиловании тоже. Отчисление из этого ряда, из ряда ответственных решений одного человека: проректора или ректора. Нет такого студента, которому нельзя было бы придумать оправдание и уберечь от изгнания из семинарии. Что же теперь никого не отчислять? Отчислять нужно все равно ради общей здоровой атмосферы. В этом и состоит высокая трагедия послушания проректора – отчислять даже тогда, когда есть возможность этого не делать.

Зачем Владыка идет на поводу у студентов? Неужели он не догадывается, что они совсем не такие пушистые, как стараются выглядеть в его присутствии? Неужели он им поверил? Поверил, что они и есть семинаристы нового поколения. Он их просто не знает, у проректора никогда не было возможности доказать Владыке, что все семинаристы одинаково испорчены, просто некоторые еще не поймались на этом. Сколько бы представленных Траяном кандидатов на отчисление Владыка ни отправлял в свои родные епархии простым росчерком пера, про остальных он продолжал думать самым лучшим образом.

Траян не глядя поставил отказ на оставшихся четырех прошениях, встал из-за стола и начал ходить по кабинету, заложив руки за спину.

На отчислении у него впервые будет шанс говорить со всеми студентами разом в присутствии Владыки. Этим нужно воспользоваться как раз для того, чтобы показать ректору, кто такие его студенты на самом деле. Доказать, что они ни на что не способны, и в общем-то неплохую идею с публичным отчислением не могут поддержать из-за своей ограниченности, скудоумия и ненависти к инспекции. Нужна не просто победа, а победа оглушительная.

Траян подошел к столу, набрал номер старшего помощника и попросил незаметно вызвать к нему осведомителей – ему нужно было узнать, кто выступит на защиту Утлова.

Гайда с Настоящим восхищались собственной прозорливостью, благодаря которой так вовремя попали в изолятор – до них дошли слухи, что проректор ищет, словно разъяренный лев, возможных защитников Утлова, чтобы съесть их живьем. Не скажись они больными, каждый их шаг сейчас контролировался бы проректором, он не дал бы им спокойно подготовиться. За плохо заправленную кровать, за небрежную прическу, за двухсекундное опоздание на лекцию, за смех во время обеда, за любую мелочь их вызывали бы к Траяну и промывали бы там мозги. Конечно – никаких объяснительных, просто беседы об образе истинного пастыря и о христианском этикете, но эти беседы измотали бы их до полусмерти. А сейчас они были больными и свободными.

– Предводитель невидимых сил! – прокричал Настоящий при появлении в палате Пушко и начал громко аплодировать.

– Я вас ненавижу обоих, – ответил Пушко и начал выкладывать на кровать листки из папки. – С вашей подачи натаскиваю группы поддержки как проклятый, устаю страшно. Идите сюда, лоботрясы.

Парни подошли к нему.

– Это план зала с вкраплениями наших выдрессированных людей. Пойдет? В ближней половине зала я раскидал их по одному, в середине по двое-трое, а кучей посадил на галерке. Логика, думаю, понятна. Волна будет накатывать естественным образом с задних рядов к передним. И еще, задние ряды с некоторым опозданием будут поддерживать быструю реакцию сидящих спереди. Спереди самые лучшие кадры, сзади похуже. Все придут заранее и сядут согласно этому плану. Понятно?

– Говорил ли я тебе, что ты гений? – спросил Гайда.

– Вы только друг друга гениями величаете.

– Нет, нет. Ты гений тоже.

– Спасибо, порадовал. Дальше. Вы должны мне, скажем, к воскресенью дать подробный план выступления с указаниями, где и когда нам вступать. И как именно вступать, одобряя или возмущаясь. Мы все выучим и будем готовы.

– Говорил ли я тебе, что ты гений? – спросил Настоящий.

– Нет, только Гайда говорил.

– Не слушай дураков всяких, меня послушай – ты гений, Пушко.

– Верю. Теперь самое сложное. Это реакция по ходу на Траяна. Тут первыми реагируют те, кто в передних рядах, а за ними подтягиваются остальные. Мне нужен знак от вас. Его будут видеть спереди сидящие и по очереди начинать откликаться. Дайте мне знак, его сложнее всего отрабатывать, поскольку середина должна очень оперативно включаться на первые выкрики спереди, а галерка также оперативно на реакцию середины.

– Знаешь, Сережа, мы решили, что говорить будем по одному, так что другой всегда будет сидеть за столом и как раз отслеживать общую атмосферу, чтобы потом корректировать следующую речь. Заодно он может давать знаки твоим хлопцам, что думаешь?

– В самый раз. Как?

– Ну, если машет красным флагом – значит, пора возмущаться, если зеленым – аплодировать.

– Вам, отцы, смешно, а мои парни, к вашему сведению, страшно рискуют. Подумайте, что будет, если проректор поймет, как и кто его подставил.

– Ладно-ладно. Давай так… Если тот из нас, кто сидит за столом, держит руку у лица в кулаке – значит, нужно терпеть и эмоции не выказывать, но быть готовыми. А если рука у лица развернута в ладонь – то пора реагировать. А как реагировать, там ясно будет, за или против. М?