Alouette, little Alouette…

– Молодец девочка, – одобрил Фирестоун. – Как курьер?.. Умница.

Максим стиснул челюсти, магнат все истолковывает по-своему, что ему ни объясняй, но смолчал и принялся за незнакомые блюда. На что только простой народ не расходует ум и энергию, у него даже хватает наглости и дурости утверждать, что это искусство, что равно и даже выше достижений науки, ведь искусство вечно… ха, посмотрим, что останется от вашего искусства еще через несколько лет…

– Что-то соли маловато, – сказал Максим. – Пойду поинтересуюсь.

– Больно не бей, – сказал Фирестоун вдогонку. – Хотя, вообще-то, чем сильнее жену бьешь, тем суп вкуснее.

Максим вышел на кухню, Аллуэтта сразу же обернулась, все еще злая и расстроенная.

Он спросил злым шепотом:

– Как ты вошла?

Она широко и предельно невинно распахнула глаза.

– Меня впустили…

– Как?.. Даже без предупреждения?

Она ответила тем же торопливым шепотом:

– Наверное, твоя квартира скачивает апдейты?.. И сама устанавливает все скопом?

– Ну да, – ответил он, – когда мне возиться с каждой по отдельности? Но не во вред же мне себе устанавливать!

Она прошептала:

– А вдруг квартира решила, что это не во вред?

Ее взгляд стал умоляющим, Максим подавил в себе то новое, что все чаще поднимает голову, и сказал зло:

– Ты вся во вред. Это глюк или сбой… Погоди-погоди, а не ты ли внесла изменения?

– У меня на это не хватит ума, – заверила она. – Я женщина, а какие из женщин программисты?..

– Зачатков твоего ума, – сказал он сварливо, – хватило, чтобы прочесть инструкцию!.. А у меня нет пароля, сюда не ходят посторонние!

– Правда? – спросила она, ее лицо засияло, а глаза заблестели, как две утренних звезды, омытые чистой росой. – А может, твоей квартире уже хотелось, чтобы здесь пошелестела женщина?

– Тогда сменю квартиру, – пообещал он.

Из комнаты донесся благодушный голос Фирестоуна:

– У вас что там, быстрый секс на кухонной плите?..

Максим зашипел на Аллуэтту, надел на лицо небрежную улыбку и, появившись в дверном проеме, сказал небрежно:

– Не убили друг друга, и то хорошо. Рецептуру ей объяснял.

– Это правильно, – прогудел Фирестоун. – Им все нужно объяснять. А синяк под глазом теперь замазать еще проще, чем раньше!.. Фармацевтика на марше.

Аллуэтта вскрикнула в негодовании:

– Папа!.. Он меня пока еще не бил!

– Подожди до свадьбы, – утешил Фирестоун. – Потом тебе отольются наши мышкины слезки. Это что за странный пирог?

– Папа, – сказала Аллуэтта с укором. – Что у тебя за вопросы? Каждый день создается что-то новое. Ешь, не спрашивай.

– Я консерватор, – объявил Фирестоун. – Вон как и твой Максим.

Она округлила глаза.

– Это он консерватор?

– Все настоящие мужчины, – заявил Фирестоун, – консерваторы в этой серой повседневной жизни. Жрем одно и то же, всю жизнь носим одни и те же рубашки, брюки и башмаки, ходим по тем же дорогам… зато делаем открытия или хотя бы изобретения. А из знатоков еды или питья путного не выходило, не выходит и никогда не выйдет.

Максим смолчал, поддерживать магната не хочется, но и возражать как-то не с руки, тот все сказал правильно, хоть и мультимиллиардер.

– Вообще-то, неплохо, – сказал Фирестоун, деликатно забыв, что Максим ходил на кухню за солью, он потянулся за чашкой с кофе. – Сделай мне еще, только малость крепче. Это вместо сигареты, раз уж я больше не курю.

Аллуэтта сказала недовольно:

– Только и всего? Хотя тебе можно вместо котлеты подложить твой же тапочек. Съешь и не заметишь.

Максим осведомился:

– И давно курить бросили?

– Двадцать лет назад, – сообщил Фирестоун. – И теперь вместо каждой сигареты выпиваю по чашке кофе… Кстати, Аллуэтта говорила, что вы уже в состоянии менять целые блоки в человеке?

– Это преувеличение, – сказал Максим. – Пока только отдельные гены. Дело в том, что теперь мы знаем, какими они должны быть у здорового человека. Так что стоит заменить подпорченные гены исправленными, и человек будет застрахован от предназначенных ему болезней. А что? Интересует с практической точки зрения?.. Увы, пока запрет на такую методику.

– Но вы же разрабатываете?

– Только в научных целях, – ответил Максим, всмотрелся в напряженное лицо Фирестоуна. – Или вас интересует что-то… особое?

Тот вздохнул, взглянул на Аллуэтту, было видно по его лицу, что очень хотелось бы выгнать дочь из квартиры, но махнул рукой.

– Дело в том… что мой врач провел секвенирование моего генома. Нет, я этим не занимался, но он человек добросовестный, старается отрабатывать высокое жалованье.

– И что на выходе? – спросил Максим уже серьезным голосом.

– Неутешительное, – ответил Фирестоун тем же голосом. – Через три года я ослепну. Медленно, но зато гарантированно. Есть такое неизлечимое пока заболевание… вы о нем наверняка знаете. А потом, увы, болезнь Альцгеймера. Или, говоря проще, маразм.

Максим нахмурился.

– Да, есть такие полностью неизлечимые, как слепота… и даже непонятно, с какого боку подойти.

Фирестоун посмотрел ему прямо в глаза.

– А что такое заменить испорченные гены неиспорченными?

Максим развел руками.

– Правительство не дает разрешения на такой метод. Дело в том, что, изменив вашу ДНК, мы тем самым изменим и ДНК всех ваших будущих детей, внуков, правнуков… и так до бесконечности. Это не грипп или туберкулез!.. Дети вылеченного туберкулезного или его внуки могут снова подхватить туберкулез, а вот все ваши потомки понесут измененную ДНК дальше. Правительство поспешило заранее запретить возможность рождения людей, созданных дизайнерами.

Фирестоун фыркнул.

– Ну и пусть будут мои внуки без слепоты и маразма!.. Что плохого?

– Во-первых, – сказал Максим, – слепота, может быть, спасает человека от чего-то более опасного. К примеру, бешенства. Во-вторых, ученым только дай разрешение на такие опыты… Одни будут лечить болезни, а другие некое изменение могут всобачить в ДНК, мало не покажется. Весь мир может вымереть! Потому и запрет для того, чтобы сперва установить полнейший контроль над всеми-всеми лабораториями мира, и даже подвалами, где могут сделать такое тайком, а уже потом…