Альтер эво
Шрифт:
– Кофе или чай? – недружелюбно бурчит Майя.
На кухне, споласкивая мока-кофеварку, она постепенно понимает. Она завалилась с улицы, выдала невразумительную историю и потребовала помощи в исключительно противоправном деянии. Наверное, должно даже радовать, что Давид оказался не так наивен, чтобы не проверить ее. Хотя все равно сперва мог бы и позвонить.
– У тебя красиво. – Гость встает в дверях, прислонясь к косяку.
– Спасибо. Со сливками?
– Пожалуйста, и сахара побольше. Очень симпатично, хотя и…
– «Хотя и?» – повторяет Майя с прохладцей и хмурится.
Странное дело: холодок в ее тоне как будто
Гость сдается:
– А, забудь, ничего. Просто очень симпатично.
В награду Майя передает ему изящную чашечку с золотым ободком на блюдце, накрытом бумажной салфеткой, с кубиком шоколада в фольге. Она приложила немало усилий к подбору этого ретро-сервиза, но сейчас, в руке Давида, мейзенский фарфор выглядит игрушкой – немного умилительной, немного смешной.
– Сахара нет, извини.
Приглашать его перейти в комнату и расположиться там она не собирается – встреча чисто деловая. К тому же, у Давида вид человека, которому куда удобнее и привычнее сидеть на кухне. Он оставил в прихожей нейлоновую куртку и сейчас сидит за металленовым столом в футболке с изображением кенаренка Твити, что выглядело бы край как нелепо, не будь футболка размера этак пятьдесят второго, и не торчи из ее рукавов мощные лапищи, татуированные до самых запястий. Впрочем, Майя не настолько уж уверена, что это и в текущем виде не выглядит нелепо.
Ей плевать, как это выглядит. Она ловит себя на том, что Давид поднимает ей настроение. Одним тем, что сидит у нее на кухне.
Чисто деловая встреча, вспоминает Майя, серьезнеет и произносит:
– Так что?
Давид поднимает на нее взгляд:
– Все готово. Хочешь – поедем прямо сейчас.
– Куда?
Гость демонстративно запрокидывает голову и крутит ей, обозревая верхнюю часть кухни:
– Туда, где ты можешь взять то, что хочешь получить.
У Майи уходит несколько секунд, чтобы понять: очевидно, причина в том, что ее квартира – не клетка Фарадея. А еще, возможно, Давида тревожит вероятность присутствия оксаны – надо признать, крайне высокая, поскольку какая-нибудь оксана есть у всех в молле.
Ей становится немного смешно – как всегда при встрече со взрослым человеком, чрезмерно увлеченным шапочками из фольги. Давид читает ее мысли, но на этот раз не улыбается, а медленно наклоняет голову:
– Ты просто поверь мне, Майя. Всегда есть кто-то, кто смотрит.
Хорошо, как скажете, господин маленький брат большого. Майя беззвучно артикулирует: «Сейчас?» и вопросительно поднимает брови. Давид ухмыляется, пожимает плечами и кивает. Она показывает на пальцах «десять минут» и уходит в комнату, переодеваться. От этой детсадовской пантомимы – игры в шпионов – настроение опять начинает подниматься. А она к такому не привыкла. Нормальное для Майи состояние духа – молчаливая хмурая подавленность. Поднятое настроение кажется ей странным, неуютным, немного незаконным.
Да еще ей неизвестно, куда они собираются. Ну и ладно. Пожалуй, она наденет то же самое, в чем ходила в Город Золотой. Просто невероятно, сколько времени заняли у нее сомнения
и рефлексия – и как в итоге она приняла решение за пять секунд, вот только что. Причем особо даже не думая. Ценность размышлений сильно преувеличивают, говорит себе Майя и, расстегивая на себе рубашку, направляется к шкафу.Со стороны балконной двери раздается какое-то постукивание.
На деле – вполне громкий, размеренный и наглый стук.
Повернув голову, Майя видит, кто сидит на подоконнике снаружи, и ей тут же становится не по себе. Она несколько дней старательно забывала то, чем закончился ее последний поход во Фриктаун, и почти уже забыла окончательно – но нет, нате вам, пожалуйста. Она не хочет открывать дверь и борется с искушением задернуть толстую светонепропускающую штору.
Ворона опять тюкает клювом по раме и, оставаясь на месте, несколько раз хлопает крыльями.
– У меня нет для тебя еды, – сообщает Майя, как будто еще верит, что этой птице нужна еда.
Ворона не двигается с места.
– Отвали. – Майя делает такое движение, словно гонит птицу прочь, что, конечно, глупо, потому что их разделяет стекло, и ворона об этом знает.
Птица нетерпеливо подпрыгивает на месте – Майя впервые видит, чтобы ворона вела себя как воробей, – машет крыльями и едва не соскальзывает с подоконника. Смотрит на Майю с глубокой укоризной.
– А, ладно, черт с тобой, – бормочет Майя и открывает балконную дверь.
– Ну и какого рожна ты там устроил? Кто этот длинный? – Хмуро глянув на Марка, Бубен посторонился, давая дорогу несущейся вприпрыжку маленькой девочке в кимоно-ги.
Девочка притормозила и серьезно поклонилась, сложив ладошки перед грудью, а потом поскакала дальше. За плечами у нее в такт прыжкам болтался рюкзачок с ярко отпечатанным на кармашке ликом Иоанна Крестителя.
Марк недовольно уставился себе под ноги. «Идиот и говнюк» – в смысле, vs говнюк, – роман взросления. Неоконченный. Из кафе им, увы, пришлось удалиться, и теперь он шагал по тротуару, старательно давя глянцевыми черными челси редкие желтые листочки, избежавшие щеток уборочной техники.
– Он учился у Йорама. Еще до меня.
– И тебе он, значит, как бы это сказать… Поперек горла, так.
– В точку.
– Потому что учился у Йорама. Хотя он наверняка и сам по себе засранец.
– Идеальный подбор слов.
– Но двигается ничего. Не исключено, что он бы тебе навалял.
Марк досадливо мотнул головой.
– Йорам любил вин чун. И учеников заставлял любить. Уж со вшивым винчунистом я как-нибудь справлюсь.
– Ты и сам – вшивый винчунист, – рассудительно напомнил Бубен, который был адептом уэчи-рю и подлинное уважение питал лишь к окинавским стилям, а в смысле религии относил себя к выживальщикам.
– Вот именно. Я знаю наши слабые места.
– И с какой такой девушкой он посоветовал тебе не спешить?
Они остановились на перекрестке, дожидаясь зеленого. Бросив взгляд на высаженные вдоль улицы платаны, на их живописные рыжие листья, чьи растопыренные пальцы светились на солнце золотом и теплом, Марк впервые подумал, что скоро зима. И что ее может не быть. В таком уж мире они живут, что зима может больше не наступить в любой день. Как там Бубен говорил? Все стараются либо оставить след, успеть что-то там сделать, либо жить духовной жизнью, чтобы успеть что-то там понять. И что, помогает?