Альтер эво

Даймё скептически покачивает головой:

– Нефедовы с трех часов ночи в полиции. Сейчас полдень, и все люди, которые были их людьми, уже давно стали людьми полли.

Теперь качает головой Давид:

– Игорь Нефедов уже терпел поражение и всякий раз возвращался. Он делец. Он будет молчать, потому что захочет сберечь тылы на будущее. А его братец – берсерк, который скормит свою правую руку ротвейлеру, просто чтобы показать конвоирам, с кем они связались.

Оскар за спиной Майи одобрительно хмыкает, выражая согласие с приведенной аргументацией.

– Так что же ты хочешь в обмен на этих троих? – спрашивает мужчина в вязаном кардигане.

– Дополнительное направление в открытой кредитной линии. Сумму и целевое назначение я назову.

– Как будто бы у тебя есть открытая кредитная линия, – покачивает головой тот, кого Давид называет даймё. – Можно подумать, она есть хоть у кого-то в радиусе километра – за вычетом одного человека, конечно. – Он снова бросает взгляд на Майю, а Оскар позади издает негромкий смешок.

Вот в этот самый момент Майе и становится дурно.

Она вдруг ясно понимает, что мужчина в бордовом кардигане не собирается помогать. Даже не понимает – она видит это так же четко, как одновременно видит и его самого. Это похоже на очередное ее наваждение, вроде тех страшных картинок, которые начались в детстве с падения в пруд и донимали ее после этого несколько лет, а потом прошли, а потом вернулись снова, и буквально несколько часов назад она вспомнила, после чего они вернулись.

Сейчас немножко иначе. Сейчас Майя видит одновременно и реальное, и иллюзорное (хотя оно ровно такое же настоящее, как и то, другое, и разница только в том, какая реальность появилась раньше, потому что первичное Майин мозг оценивает как истинное). Она видит, как человек, которого называют даймё, делает шаг к столу, почти вальяжно выдвигает ящик, достает оттуда компактное оружие с коротким стволом и направляет на Давида. Причем целит даже не в голову, а куда-то в живот, как будто ему лень поднимать так высоко и потом еще держать на весу руку. В этот же момент Майя чувствует, как к ее собственному затылку прижимается что-то, что не может не быть оружием Оскара.

Одновременно с этим ничего подобного не происходит. В «реальной» реальности (той, что появилась раньше; той, что непрерывно связана с реальностью поездки сюда и предыдущими реальностями по причинно-следственной цепочке) мужчина в кардигане молча потирает подбородок и мысленно оценивает предложение Давида. Либо делает вид.

Господь всемогущий, чтоб меня, думает Майя. Да так ведь и крышей потечь недолго.

Я должна что-то сделать, думает Майя, а то та, вторая, реальность стопроцентно станет первой, вот нутром чую, так и будет.

– Не надо, – хрипло произносит она.

Даймё медленно поворачивает голову и смотрит на нее как на заговорившую лопату. Давид остается внешне невозмутимым, но Майя чувствует изменение в окружающем его поле и понимает, что он приготовился.

– Прошу, развейте свою мысль, – учтиво предлагает даймё. – А то как-то ни хера, простите, не ясно, что вы имели в виду.

Майя вдыхает поглубже и переставляет левую ногу поудобнее. Она уже знает, что это было зря. Необъяснимо, но почему-то само то, что она вообще заговорила, уже склонило чашу весов – и не в их с Давидом пользу.

– За что вы злы на него? – спрашивает она, просто чтобы продолжать говорить. – На Давида. Что он вам сделал?

Мужчина в бордовом кардигане поднимает брови:

– Я вовсе не зол на него, милочка. Просто, боюсь, он неверно оценил природу наших взаимоотношений. Те, кто мне служит, вправе рассчитывать на определенные милости с моей стороны. Но я не торгую со своими слугами – тем более с бывшими. Предположить обратное означает проявить неуважение. А я не люблю неуважения.

Майя и рада бы воспользоваться сейчас каким-нибудь тайным языком знаков, чтобы предупредить Давида, но приходится работать с тем, что есть. Поэтому она просто произносит вслух:

– Он будет давить на тебя, угрожая мне, пока ты не отдашь ему тех троих задаром. Тогда от меня он избавится, а тебя хорошенько помучает – отрежет нос либо что-то другое, он еще не решил, – и потом предложит на выбор либо вернуться к нему, либо тоже умереть.

Майя понимает, что никто в здравом уме не станет реагировать на подобный бредопоток нервной женщины, а значит, им конец.

Проходит секунда – долгий-долгий стоп-кадр, – после чего Давид резко уходит вбок и назад, оказываясь по левую руку от Оскара, что тому категорически неудобно, и отбивает в сторону руку, в которой уже зажат пистолет. Ствол пролетает по кабинету и грохает о толстое оконное стекло (без вреда для последнего), но Майя не следит за этим – позади начинается какая-то возня, а она тем временем бросается вперед, чтобы преградить даймё путь к столу.

Расстояние для ног ее длины довольно большое, но ей все же удается блокировать мужчине в бордовом кардигане дорогу к ящику с оружием. Беда в том, что ящик его не интересует. Даймё спокойно опускает руку в карман своей вязаной кофты и достает короткоствольную малышку оттуда прежде, чем Майя успевает ему помешать. И ствол он на этот раз держит высоко – направленным прямо на ее переносицу.

По ходу, права была ворона Марк, опустошенно думает Майя. Альтернативных вариантов – миллион.

И нет чтобы хоть один сложился в твою пользу.

6

– Ваша альтернатива заинтересовала нас по некоторым причинам, – объяснял паладин, с грехом пополам продвигаясь по улице.

Шел он тоже не как нормальный человек: то и дело пускался вприпрыжку, подскакивал на одной ножке, а то вдруг вставал столбом и таращил глаза на какое-нибудь граффити на стене. Это здорово затрудняло бы маневрирование среди других прохожих, будь на тротуаре еще хоть одна живая душа. Но улица пустовала. Даже каров на проезжей части не наблюдалось, город словно вымер.

– Но по-настоящему интересно стало тогда, когда у вас тут произошло кое-что нетипичное. Очень редкое. – Пал уставился себе под ноги, изучая скомканную обертку от протеинового батончика. – Тот человек, смерть которого ты расследуешь, хотел учиться. Он понимал, как мало вы знаете, как много можете узнать.

– Вот ведь какой хороший песик, – буркнул себе под нос Марк, закладывая руки в карманы.

Паладин, безмятежно улыбаясь, бросил на него взгляд через плечо.

– Он хотел научиться тому, чем ты зарабатываешь себе на хлеб. И немало преуспел.

Марк застыл с поднятой ногой. Это кое-что объясняло. И многое – очень уж многое – меняло.

– Язепс Старков был ретривером?

– Ты же понимаешь, что, когда что-то могут все, для этого не нужно такого специального красивого слова? – бодро поинтересовался пал, ступая на пешеходный переход, и с ходу принялся выдумывать: – Ходивер. Спатель. Или – о! Испражнивер. – Последняя собственная выдумка так его развеселила, что Марк незамедлительно вновь ощутил, как горячий гнев поднимается в горле. – Ну-у, что ты так бесишься? Фундаментально ошибочная мыслительная привычка – воспринимать себя как нечто исключительное. Как фигуру с переднего плана, в свете прожектора, тогда как ты – просто массовка.