Альтернативный дозор

перед Надей строго оформленную визитную карточку, поклонился, встал и

вышел.

Официантка принесла кофе. Пить его уже не хотелось, равно как и не

хотелось прикасаться к визитной карточке. Надя внимательно посмотрела на

нее, запомнила телефон, расплатилась за невыпитый кофе и вышла из кафе.

Карточка, лежащая на столе, побледнела и растаяла.

Глава 6. Отцы и дети (Антон Городецкий)

Я сидел за компьютером и писал квартальный отчет. Обычный скучный

квартальный отчет. Обнаружено столько-то нарушений со стороны темных, из них со стороны вампиров – столько-то, со стороны оборотней – столько-

то, магов – столько-то… Переходим в следующую графу. Седьмого уровня

нарушений Великого Договора – 212, шестого – как ни странно, больше, 230, ну, и так далее, вплоть до четвертого уровня. Первого, второго, третьего

уровней, как водится, не зафиксировано, ну и слава Богу!

Допечатав очередную страницу, я в который раз задумался о

бессмысленности своей деятельности в Дозоре, и Дозорной Службы вообще.

Что-то рано у меня началась эта усталость от службы. Семен вот недавно

юбилей отпраздновал, двести лет беспорочной службы силам добра, и по-

прежнему полон энтузиазма. Хотя… это он говорит, что полон, а как оно на

45

самом деле? Все эти его периодические пьянки в странных компаниях со

странными личностями… Все эти его игры в хитрого мужичка… Да и он сам

про себя все знает. Он ведь и сам как-то сказал, что каждый бережется по-

своему.

Да и чем ему еще заняться? Любимая его умерла почти сто лет назад, а

он сам как-то в доверительной беседе признался мне, что он однолюб.

Действительно, кроме службы ничего больше не остается. Кстати, Семен в

последнее время достаточно охотно берет учеников, и его игра в ленивого

наставника – это скорее всего тоже игра. Юлю он воспитал замечательно.

Просто Семен дает своим подопечным полную волю и начинает их строить

только в случае действительно серьезных провинностей. Пожалуй, я бы

предпочел, чтоб наставником Нади был не Игорь, а Семен. Я наконец-то

осознал причину своего смутного беспокойства. Что-то Игорь последнее

время глядит на меня глазами несчастного спаниеля. А спрашивать у него

или у Нади, что там приключилось, как-то неловко.

Нет, пожалуй, во мне проснулась обычная человеческая тоска по

обычной человеческой жизни, которой осталось не так-то уж много. По

человеческим меркам от силы четверть века. Нет, понятно, что как иной, я

могу прожить еще несколько веков, а в случае безумно удачного расклада – и

тысячелетий, тьфу-тьфу. Я постучал по клавиатуре, сообразил, что делаю

что-то не то, еще раз плюнул уже через плечо и постучал на этот раз

правильно – по столу. Как справедливо говорил мне Гесер, да и не только он, первые сто лет человек живет все-таки обычной человеческой жизнью. Так

может, уволиться и пожить оставшиеся лет тридцать-пятьдесят именно этой

жизнью? А потом, лет через сто, когда все окончательно надоест, вернуться в

Дозоры к новому начальству. А пока пожить, как человек – семья, жена, дочь.

Собственно говоря, именно Надя меня в Дозорах и удерживала. Она все

еще была практиканткой, и переходить в основной штат не спешила, что

вызывало некоторое недоумение других сотрудников. В общем, мне

46

спокойней было, когда Надя была у меня на глазах. При этом никаких

неразумных поступков, свойственных молодым иным, она не совершала. В

дурацкие стычки не ввязывалась, на провокации темных не велась, явных

ляпов за ней не числилось. Но при этом какое-то смутное ощущение

неудовлетворенности ее работой в Дозоре в воздухе ощущалось. Те, кто был

в курсе предназначения моей дочери, похоже, были недовольны тем, что

великие свершения запаздывают; рядовые сотрудники Дозора, видимо, считали, что Надя проявляет мало энтузиазма, а что думала по этому поводу

Света, я так до конца и не понял.

После первой ее реакции на весть о том, что она должна стать матерью

Мессии, что лучше бы она осталась человеком (и произнесено это было с

большой болью), она практически никогда не касалась этой темы. Несколько

раз, еще в раннем надином детстве, Света говорила о том, что она намерена

воспитывать дочь, прежде всего, как человека. Но затем после надиной

инициации это стало просто невозможно. Ребенка, инициированного в

четыре года, и с такой магической силой, было невозможно воспитывать как

человека. Это было слишком опасно для самой Нади. Поэтому Надя стала

заниматься индивидуально с Игорем, в семь лет пошла в школу при Дозоре, честно отучилась десять лет в обычной и дозорной школах, а потом на

некоторое время взбрыкнула, бросила Дозор, поступила на истфак, проучилась там два года и, наконец, снова вернулась в Дозор, чем и

объяснялся ее нынешний невысокий статус.

Я снова принялся за отчет, подсчитывая на этот раз количество

урегулированных и неурегулированных претензий, когда в дверь позвонили.

Что в гости пришла Надя, я понял, только открыв дверь. Она в последнее

время навешивала на себя столь мощную защиту, что почувствовать ее

приближение не могли ни я, ни Света. А увидеть, что она иная, наверно

могли бы только высшие, да и то, если бы специально пытались пробить

иллюзию. В общем-то тут я Надю понимал. В Москве все-таки достаточно

много иных, и идти и непрерывно излучать в окружающую среду сигналы, 47

вот, дескать, я высшая иная, действительно как-то неприятно. Надя по этому

поводу как-то выразилась достаточно резко: «Не хочу выглядеть мартышкой

на ярмарке».

Надя переступила порог и сразу же сообщила:

– Извини, папа, у меня к тебе неприятный разговор.