Альвийский лес

Сейчас белая малая гостиная освещена пополуденным акебарским солнцем, беспощадную яркость которого приглушает прикрывающая окно сверху маркиза из тщательно выбеленного полотна. Стол со стульями сдвинут к дальней от окна стене, а сразу под окном стоит громоздкое кресло, в котором удобно устроился хозяин дворца. Перед ним громадный мольберт, на котором укреплён обширный, высотой больше половины роста, холст на подрамнике. За холстом же, с палитрою и сразу пятью кистями в левой руке, находится чернявый малый лет тридцати, с подвижным лицом, украшенным совершенно кошачьими усиками из редких волосиков, растущих над углами рта: это Роке Даллод по прозвищу Животворный, довольно знаменитый, несмотря на молодость, художник-портретист, непревзойдённый мастер света и тени, выписанный вице-королём аж из Виньера, общепризнанной культурной столицы мира.

Портретист одет в длинную, изгвазданную красками, тёмно-коричневую робу, под которой не видно его обычного светского платья.

Вице-король сидит в удобной, но статичной позе вот уже полтора часа. Ему скучно и жарко, потому что кресло — прямо на солнечном пятне, хоть и смягчённом прозрачной тенью от маркизы. Он, как и в предыдущие сеансы, пытался поговорить с художником, но тот неважно знает имперский язык, а вице-король — язык Синтары. К тому же художника сковывает этикет, и поэтому общение их поневоле скудно и формально.

Но положение обязывает, и портрет вице-короля кисти лучшего художника мира (из тех, кого можно было уговорить проплыть полсвета в Марку) будет украшать Дом приёмов в Акебаре.

В гостиной тихо, только шелестят занавеси, да слышно тяжеловатое в силу возраста и комплекции дыхание почти пятидесятилетнего вице-короля и свистящий шорох робы художника, когда он двигается.

В это время года в середине дня Акебар и окрестности накрывает такая тяжёлая влажная духота, что днём многие стараются лечь спать где-нибудь в дальнем углу дома, у толстенной каменной стены, выходящей на теневую сторону, да чтобы ещё сквознячком овеивало.

Вице-король тоже бы прилёг (и он через вдох не может сдержать зевоты), но это время дня — единственное, которое он может не посвящать работе (ну, не считая позднего вечера, когда превыше всего — семья, но кто же пишет портреты в темноте?).

По случаю жары все двери в анфиладе открыты, и лёгкий сквозняк приносит видимость облегчения. Благодаря этому же слышно, когда кто-то ходит в других комнатах — правда, редко: слуги стараются то ли не мешать хозяину, то ли поменьше быть у него на глазах; дежурная охрана где-то на первом этаже, и только горничная иногда осторожно заглядывает в одну из дверей: нет ли каких пожеланий?

Но вдруг из дальнего конца анфилады тихонько доносится ритмичный скрип лестницы, потом уверенные шаги сапог со шпорами по навощённому паркету — и в комнату, обмахиваясь шляпой, заходит рослый и худой мужчина с аккуратно подстриженной растительностью вокруг рта, длинными, до плеч, каштановыми волосами, весь в чёрном, за исключением снежно-белых воротника и манжет, выпущенных из-под камзола, да ослепительно надраенной золотой цепи толщиной в палец, на которой висит, болтаясь на груди, маленький, но тяжёлый знак Общества Мышеловов [40] в виде золотой дохлой мыши с бриллиантовыми глазами.

40

Знак Общества Мышеловов — по нашим понятиям орден, что-то вроде Андрея Первозванного или Золотого Руна. По обычаям тех времен, это на самом деле признак принадлежности к организации, как сейчас сказали бы, "с клубным членством", куда принимают с согласия имеющихся участников. Общество Мышеловов организовал прадед нынешнего Императора (отца Йорри), на какой-то пирушке, где были только свои, поспорив, чей кот больше наловит мышей. Через неделю подвели итоги, и Император объявил, что все, у кого коты наловили более десятка мышек, объединяются отныне в Общество Мышеловов. На самом деле он таким образом кого-то приблизил, а кого-то удалил, что и было его целью. Написали статут, который с тех пор мало менялся. По статуту, членом Общества Мышеловов может быть лицо не ниже дуки, принятое на основании консенсуса всеми действующими членами Общества и ежегодно вносящее на его нужды не менее пятидесяти тысяч двойных имперских эльресиев золотом. Членство в Обществе пожизненное, не передаётся по наследству, на место выбывшего должен быть не более чем за три дня избран новый член (что предполагает наличие постоянной очереди желающих). Выбыть член Общества может либо по случаю смерти, либо с согласия всех действующих членов за поступок, порочащий честь, либо при нарушении двух основных правил Общества, касающихся денежного взноса и мышей (см. далее).

Всего членов общества может быть не более двадцати.

Да, и член общества обязан иметь не менее одного кота-мышелова и представлять распорядителю Общества не менее десяти мышей еженедельно, с признаками поимки и умерщвления котом. За этим следят очень внимательно.

3

— Приветствую тебя, дорогой мой кузен, — заявил этот человек, которого звали дука Местрос Фаба из Мезалии Аттоуской, комес Ретавии, Малкиона и Астрильда, один из самых богатых и влиятельных магнатов Империи — и третий, наверное, вельможа по значению в доме Аттоу.

Никаких имперских должностей он не занимал, но ослушаться его приказа могли, пожалуй, только Император, глава дома Аттоу, вице-король Марки и маркомесы. Остальным встало бы себе дороже.

Дука Местрос контролировал войско из пятнадцати компанид, каждая от одной до полутора тысяч человек, с кавалерией, артиллерией и прочим снаряжением. Не всякая страна могла таким похвастаться. А когда родня интересовалась, сколько у него кораблей — он небрежно ответствовал: "Да не помню я… где-то два, три десятка… их всё время строят и топят, строят и топят — разве посчитаешь…".

В Марку он приплыл на одном из тех самых своих кораблей, примерно на неделю позже, чем привезли примеса Йорре. Привёз из столицы важные новости про состояние здоровья Императора и планы дома Аттоу. И с тех пор каждый день заявлялся к кузену поболтать — вроде бы, о пустяках, но на самом деле о вещах серьёзных и важных, которые умудрялся сообщать вскользь, легкомысленным тоном.

Вице-король его побаивался. Дом Аттоу большой. Очень большой. Ветвей он насчитывает более десятка — и кузены, хотя происходили из одной дукаты, были из разных веток: дука Местрос по мужской линии, а дука Ансаль по женской, из Аттоу была его матушка.

Оба, тем не менее, были не старшими сыновьями, и дукату не наследовали.

Художник, между тем, перекосил свою подвижную физиономию и, пытаясь быть почтительным, попросил вице-короля, растягивая конечные гласные и делая ударения в странных местах:

— Вашаа свиетлоость, любезничаайте, возвратитее себиаа в положеннооее положенииее, пожалуйстааа.

Вице-король пожал плечами, стараясь не заржать, и вновь принял величественную позу. Дука Местрос улыбнулся:

— Терпи, кузен, величие всегда требует терпения. Зато потом!

— Тебе бы всё шутить, — проговорил вице-король, стараясь поменьше шевелить губами, — а я тут уже больше месяца так мучаюсь.

Кузен его без церемоний зашёл за спину портретиста и, окинув взглядом мольберт, заявил:

— Ну, я думаю, уже немного осталось. Правда ведь, друг мой? — Обратился он к художнику любезнейшим тоном, от которого тот, тем не менее, уронил палитру:

— Да, да, разумнеейсяа, естщоо, можеет, недиеелия.

— Ну вот и ладно. А что, кузен, слышал ли ты последние новости про нашего мальчика?

— Вроде бы, он исчез вместе с Бранку и остальными где-то возле Альвиана.

— Да, и я уже опасался, — дука Местрос выговорил это слово таким тоном, будто хотел сказать "надеялся", - что случилось стра-а-ашное! — Он принял театральную позу, как в старинной трагедии.

Да уж, — подумал вице-король, — опасался ты. Не ты ли всё и подготовил, чтобы убрать последнего наследника, когда стало ясно, что Император не заживётся?

— Так что там с примесом?

— Да ты и вправду не знаешь. Гони ты своих чиновников, они зажрались и ничего не делают. — Кузен помолчал, подошел к столу и налил себе сока со льдом из стоящего там кувшина. Неторопливо выпил, мелкими глотками, делая паузы, паршивец, чтобы помотать душу вице-королю.

— Ну так вот, дорогой мой кузен. Ты не поверишь, но этого мелкого надоеду действительно захватили альвы. И они действительно перебили всех, кто с ним был. И я уж было думал, что и его… Но — раз, два — и мальчишку у альвов отбили!

— Отбили у альвов? Да ты шутишь? Как это возможно?

— Как именно отбили, не знаю. Мне прислали птицами донесение из Кармона, сам понимаешь, в птичьей депеше много не расскажешь. Всё, что я знаю: во-первых, был бой, и были потери. В Кармон вернулись раненые, которых отправили короткой дорогой. Во-вторых, мальчишку везут куда-то к морю, по Старокармонской дороге. В-третьих, его сопровождает столичный каваллиер, именем Дорант из Регны, он же и организовал его спасение.