Алые всадники
Шрифт:
Краешком глаза поймал Валентин взгляд атамана, бросил гитару. «Ох, зверь! – подумал, слегка поежась, будто озяб. – Зверюга…»
– Тут к тебе, Иван Палч, мужички приходили, – сказал небрежно, как бы между прочим. – По всей вероятности, сейчас опять пожалуют, видели, как ты проехал… А Соколов – нет, не вернулся.
Снова гитарные переборы.
– Долго ж их благородие ездит, – буркнул Распопов.
– Ну, сам знаешь, какая нынче езда, час едем – два стоим… То паровоз топить нечем, то путь разобран. Всякое случается. Проверки опять же, облавы…
– А чего мужики?.. – Атаман
– Мужики-то?
«Трам-дрын-дрын…» – гитарные струны.
– Ну да, мужики.
– Да насчет, стало быть, лошадок. Упираются, черт их дери, говорят, перебьем, дескать, лошадей – на чем пахать станем? Ат, дьяволы!
– Так воевать же треба, це як?
– Я, Иван Палч, им то же самое сказал, слово в слово. Вот именно – воевать.
– М-м… Ну где они там? Кликни, Панас…
Вошли мужики.
Скинув шапки, закрестились на крохотный образок в темном углу.
– Что скажете, хлопцы?
– Та шо казаты…
Заскреблись, зачесались, завздыхали.
– Ну? Чую, за коней будете говорить?
Молчали. Кряхтели.
– Дескать, як коней перебьем, так на чем пахать? Так, что ли? Или не так?
– Так, так…
– Таке, розумиешь, дило…
– У крестьянстве без коней – шо? Ложись та помирай – ось шо… без коней-то.
– Пахать-то на чем будемо?
– На жинках, мабуть, скажешь пахать?
«Вот бисовы дети! Присягу давай, на кресте божись… А як робыть – то у кусты? Ну, я ж вам!»
Вскочил, гневно пинком отшвырнул буржуйский стульчик.
– Так вот, мужики! Или воевать будем, или айда до попа! Вин на мэнэ клятву наложил, вин же ее и сымет… И пийшлы вы и з вашими конями шелудивому псу пид хвист! Ось чего.
– Да ты не серчай… Кажи, шо ж робыть будемо?
– Шо робыть! – Гнев, быстро вспыхнув, быстро и погас. – Шо робыть… Коней ведите, вот шо. Сранку шоб тут булы.
Ушли мужики.
– Дулебы! – презрительно сплюнул Валентин. – Вот ты и свари с ними кашу.
Стемнело. Буран все злее разыгрывался за черными окнами. Сад гудел враждебно. Выхлопывал дымом, пыхал камин. От сладковатого духа обгорелых сырых поленьев першило в глотке.
– Фу, черт! – закашлялся Соколов, входя, как бы чудом возникая из дыма. – И как вы тут в таком чаду живете!
Чары
Дивным видением явился. Прелестными чарами были привезенные им новости.
За какую-нибудь неделю, черт, изъездил много. Был в губернии. Был в чернораменских лесах. Главарь крестьянской армии на Черной Рамени знаменитый Антипов согласен пойти на соединение. Слухи о Распопове дошли и до него.
– Эх, Иван Павлыч, вот у кого размах! Мало ему, что поднял почти всю губернию, – с Доном заигрывает… Колоссально! Подумай, какие горизонты!
– Горизонты-то горизонты, – поморщился Распопов. – А как будем? Он к нам, чи мы к нему?
– Ну, как это ты хочешь – вот так, сразу… Это мы еще все совместно обсудим. Он ориентирует нас на Крутогорск. Мыслит Крутогорск пунктом
соединения армий.– Да оно бы – чего лучше… А Зареченск?
– Зареченск брать надо, не тянуть.
– Осилим? Там, слышно, вся комуния под ружье стала. ЧОН який-то у них там узявсь…
– Ха! Подумаешь – горсточка коммунистов, ЧОН… Пестрота, кустарщина. Сомнем, конечно, ручаюсь. И с ходу – на Крутогорск! Нет, ты представляешь? Звон колокольный, ковры на балконах… Город встречает тебя как освободителя… Букетами цветов осыпают нашу конницу…
Чары… Чары…
В плоских полотнищах колеблющегося дыма – волшебные видения: серебряные трубы оркестров, ковры под копытами коней, благородные дамочки – с балконов платочками кружевными… ну и Соколов же! Чего не распишет.
А он – таинственно:
– Еще скажу тебе, Иван Павлыч, новость: скоро денег у нас будет – горы золотые!
– Горы? А ты… не тово? Не хлебнул часом?
– Клянусь!
– Да кто ж это нам даст – горы?
– Дадут… Садись, слушай. Значит, так. Из Черной Рамени заехал в Крутогорск. Там – родня, знакомства. Дядюшка весьма близок к коммерческим кругам, вот он знает, – Анатолий Федорыч кивнул на Валентина. – Третьего дня собрались конспиративно – тузы…
Сыпал фамилиями, называл фирмы, известные всей губернии: Расторгуев, Сучковы, Шкурины. Миллионеры. Воротилы.
– Лично информировал их о нашем движении. Общий восторг. Веришь ли, Иван Павлыч, плакали старики… Все это прекрасно, говорю им, но – деньги, деньги! Армию надо содержать, оружие… «Возьми всё! – кричат. – Ничего не пожалеем! Жен, детей – всё на алтарь отечества! При мне пустили по рукам подписной лист, около ста тысяч накидали… Золотом, учти!
Валентин язвительно:
– На бумаге накидали-то?
– Конечно. Вот через недельку поеду – реализуем. Дело-то хлопотное: кубышки, тайники… Но ведь сто тысяч, а? Подумай!
В сизом тумане тусклым золотом – пламя камина. Разгоревшиеся наконец-то поленья обрушиваются крупным червонным жаром…
Или это те самые золотые тысячи соколовские?
Чары… Чары…
Бражничают
– Расчудесно! – сказал Валентин. – Хорошие вести-спрыснуть не мешало бы. Нуте-ка, господа… Прошу по чарочке.
Выпили по одной. По другой. По третьей.
Соколов всё крутогорские новости рассказывал. Город весь, словно балаган на ярмарке, разрисован. Чего только не намалевано на стенах! Тут тебе и вошь тифозная, и вибрион холерный, и пролетарий голый, в одних подштанниках, цепи рвет.
– Вошь! – покатывается Распопов. – Это для чего же вошь-то? Вошей, что ли, давить агитируют?
– Ну, правильно, в подштанниках! Не пропил еще, значит, – гогочет Валентин – жеребячья порода. – Прошу… Будемо!
– А шпаны-и! А разбою в городе! Как смеркнется —носу не высовывай: оберут. На улицах – тьма, сугробы выше головы, с одной стороны другую не видать… Что ни ночь – облавы, обыски. У дядюшки в холодном мезонине отсиживался. Слава богу, догадался. В первый же вечер – бац! – обыск, чекисты. Внизу все обшарили, а в мезонине не стали: заколочен, нежилой… Возле двери постояли и ушли.