Алый флаг Аквилонии Спасите наши души

– Турки при любой форме одежды носят красные фески, которых я на этих людях не вижу, - ответил младший унтер.
– Матросская униформа всех остальных флотов в общих чертах одинакова, различие только в мелких деталях, которые не видны с такого расстояния.

– Ну что же, - сказал я, - тогда подойдем поближе. Но осторожно. А то тут уже, говорят, бывали прецеденты, когда подводную лодку с берега брали на абордаж.

Но по мере уменьшения расстояния между нашей «Малюткой» и людьми становилось все очевиднее, что настроение в наш адрес у тех совсем не воинственное. Было видно, что все они вооружены заброшенными за плечо винтовками, к которым относятся так, будто и бросить жалко, и таскать не хочется. Но национальная принадлежность этих моряков пока находилась под вопросом. «Отсеялся» только французский флот, ибо по мере приближения удалось разглядеть, что на головах у этих людей «нормальные» бескозырки, а не береты с красным помпоном.

И вот расстояние до берега сократилось менее чем до полутора кабельтовых²⁷; дальше вслепую двигаться было опасно, поэтому ход самый малый, а на палубу с лотом поднимаются старшина Бондарь и краснофлотец Тулаев. Они сообщают: глубина под килем три метра, два метра, метр... и тут же я командую: «Стоп машина, отдать якорь!». Все это время младший унтер Неделин через бинокль вглядывается в людей на берегу, и вдруг говорит:

– Товарищ капитан-лейтенант, так это же русские!

– Как русские, Павел Поликарпович?
– с удивлением переспросил я.

– Не ваши русские, которые советские, а те, что примерно наших годов, может, чуть раньше, может, чуть позже, - терпеливо пояснил тот.
– Русская морская форма на германскую похожа, да не совсем. Есть отличия, заметные с небольшого расстояния. Вон тот безусый вьюнош в фуражке - офицер, а остальные там матросы, причем далеко не первого года службы. Усы матросикам, хе-хе, позволялось отпускать далеко не сразу, и чем больше был срок их службы, тем пышнее могли быть енти признаки мужского достоинства.

Тогда я подумал, что эти русские моряки старорежимного вида могут оказаться частью команды одного из тех кораблей Черноморского флота, которые в двадцатом году были уведены бароном Врангелем к Константинополю из оставленного им Крыма. Сейчас эти люди на берегу просто не узнают в нас ненавистных им «крас-нюков», да и бойцы младшего унтера Неделина выглядят предельно непохожими на красноармейцев двадцатых годов. Но потом, когда мы вступим с ними в переговоры и раскроем свое инкогнито, от них, если мои подозрения оправдаются, стоит ждать самой злобной агрессии.

Этими опасениями я поделился с товарищем Неделиным и он, не задумываясь, ответил:

– Не беспокойтесь, товарищ капитан-лейтенант, мои бойцы будут наготове, и при малейшей попытке тех, на берегу, привести оружие к бою тут же откроют по ним огонь. Не нужно нам тут никаких неприятных неожиданностей.

Тем временем из низов мне подали латунный рупор-«матюгальник», и люди на берегу при виде этого предмета подобрались, понимая, что сейчас с ними будут говорить. Видимо, они уже довольно долго без всякой цели шарахались по местному пустому берегу, и уже изрядно устали от этого занятия.

– Эй вы там, на берегу!
– проорал я в рупор.
– Назовите название своего корабля, порт приписки и какой год шел, там, у вас дома, перед тем, как вас занесло сюда к черту на кулички!

Отвечал мне не офицер (как следовало бы ожидать от нормальной воинской команды), а усатый детина в матросской робе - боцман или кондуктор.

– С крейсера «Аскольд» мы, господин хороший!
– во всю мощь легких прокричал он, сложив перед ртом ладони.
– Порт приписки Владивосток, год тысяча девятьсот пятнадцатый от Рождества Христова, апрель месяц, двадцать пятое число. Пошли в десант на турецкий берег, и не вернулись. А тут какой сейчас год, а то мы с братцами уже ходим кругами неделю и все никак не разумеем, куда нас занесло?

Тут у меня, надо сказать, на душе сильно отлегло: беляки из двадцатого года - это была бы одна история, а вот русские матросы с первой мировой войны - совсем другая. Но все равно нам следовало быть с этими людьми предельно осторожными, ибо мама-анархия, к которой были так склонны замордованные палочной дисциплиной матросы царского флота, вырвавшись на свободу, для нас могла оказаться ничуть не лучше белогвардейской озлобленности.

– Тут до Христова Рождества остается еще сорок тысяч лет!
– ответил я.
– Плюс-минус лапоть по карте. Земля эта еще совсем пуста, и ходят по ней или совсем дикие люди, или такие, как мы, вооруженные пришельцы из иных времен - иногда добрые, иногда не очень. Я капитан-лейтенант Голованов, Николай Иванович, командир подводной лодки М-34, порт приписки Севастополь, год тысяча девятьсот сорок первый, ноябрь месяц, двигаюсь на соединение со своими...

– Старший боцман Деревянко Алексей Петрович, командир трехдюймового противоминного орудия, - ответил мой собеседник на берегу и тут же спросил: - А нечто тут, ваше благородие, есть еще какие-то свои?

– Свои тут, товарищ Деревянко, есть, - ответил я.
– Народная Республика Аквилония, что в переводе с латинского на русский означает «Страна Северного Ветра». Создана русскими людьми, пришедшими сюда из двадцать первого века, но там есть и много другого разного народа.

– Ваше благородие, Николай Иванович!
– заорал с берега старший боцман Деревянко.
– Возьмите нас с собой в енту народную Аквилонию, век за вас Бога молить будем! А то измаялись мы здесь уже, и пришли в полное уныние от случившегося с нами ужасного происшествия!

– В Аквилонии нет ни господ, ни рабов, - прокричал я в рупор, - а имеется одна лишь осознанная дисциплина, необходимая для того, чтобы совместно отражать опасности у угрозы со стороны этого сурового мира и разных недобрых людей. А у вас с дисциплиной не очень хорошо, потому что вместо командира со мной говоришь ты, старший боцман, а офицер молчит, как будто его и нет вовсе!

– Да какой из господина мичмана Нечаева командир, вашбродь!
– закричал старший боцман.
– Так, дитя малое, которому няньку надо, а не командовать. Что не спроси - в ответ: «Не знаю, братцы» да «не знаю, братцы». Вот мы и отставили Льва Эдуардовича на время с командирской должности, пока хоть что-нибудь не узнает.

– Ну что, Николай Иванович, - спросил меня младший унтер Неделин, - берем ентих бедолаг на буксир или проходим мимо? Каково будет ваше командирское решение?

– Конечно, берем, Павел Поликарпович, но только с некоторыми предосторожностями, - ответил я и закричал в рупор: - Эй вы там, на берегу, положите оружие на землю и отойдите в сторону! Сейчас будем разбираться, кто из вас кто, и если нас все устроит, то возьмем вас с собой к спасению и новой жизни. Быстрее, быстрее, нет у нас к вам пока никакого доверия, а когда оно появится, то и разговор с вами тоже будет совсем другой, более ласковый!

Сначала нерешительно, а потом все быстрее и быстрее, матросы на берегу сбрасывали с плеч свои винтовки и под прицелом наших пулеметчиков сбивались в кучу шагах в двадцати от своего оружия. Ну что же - значит, нам надо надувать лодку и отправляться разбираться с очередным пополнением из соотечественников, подброшенным на нашей дороге заковыристым Посредником.

13 мая 3-го года Миссии. Понедельник. Полдень. Нижнее течение реки Дарданеллы, азиатский берег в окрестностях форта Кум-Кале нашего времени, подводная лодка М-34